Полночь

Я бы с удовольствием просидела у себя в комнате целый день, как Уилл, но мама позвала меня помочь ей чистить овощи к обеду. Вид у неё бледный и несчастный, волосы на затылке встопорщились — наверное, она полночи ворочалась в постели.

Папа встал только в полдень. Он тоже выглядел ужасно. Глаза в кровавых прожилках и жуткий запах перегара.

— Как поживает моя малышка? — хрипло поинтересовался он, обхватив меня руками.

— Пап! — Я вывернулась.

— Оставь её в покое, Джим, — сказала мама.

Папа тут же накинулся на неё и давай разоряться, какая она зануда, обязательно нужно испортить всем настроение, и какой смысл ходить на танцы, если она весь вечер сидит с кислым видом, смотрит на всех сверху вниз и не желает веселиться вместе с остальными?

Мама, крепко сжав губы, продолжала чистить картошку. Будто ей все равно, только картофелина у неё в руке становилась все меньше и меньше, пока не достигла размеров лесного ореха.

А папа орал все громче. Я ненавидела его за это, но в то же время и понимала, как его должно раздражать упорное мамино молчание. Её белое мученическое лицо просто напрашивалось на оскорбления. Я заметила, что у неё подёргивается веко. Узнать бы, о чем она сейчас думает.

— Черт подери, Айрис! Дай налью воды в чайник. До смерти хочется кофе. — Папа оттолкнул её локтем.

— Я налью, — пискнула мама, словно мышка.

Она сварила кофе и молча передала папе чашку. Почему она не вылила этот кофе ему на голову? Почему она всегда ему подчиняется?

Я подумала про Уилла. И про себя.

Противно даже представить, что я могу быть такой же безвольной, как мама. Я начала взбивать яйца для йоркширского пудинга с такой силой, что смесь в миске забурлила не хуже джакузи. Я твёрдо решила: никогда больше не позволю Уиллу играть со мной в дурацкие игры.

Я уже сотни раз принимала такое решение.

За обедом я очень старалась не обращать на Уилла внимания. На сей раз он соизволил сесть с нами за стол. Ел молча, не глядя по сторонам. Разговор в основном вёл папа. Несмотря на похмелье, он наворачивал, как истинный англичанин, — три порции ростбифа, хороший кус йоркширского пудинга, четыре картофелины, морковка, брокколи и зелёный горошек. Ещё и подливку подобрал толстым ломтём хлеба. А после ещё две порции пирога с ревенем и чашка чаю с печеньем.

— Что может быть лучше хорошего воскресного завтрака, — сказал папа, рыгнув, и похлопал себя по животу.

Уилл, перехватив мой взгляд, одними губами выговорил: «Лучше в нас, чем в таз» — одновременно с папой, который произнёс то же самое вслух. Я еле сдержалась, чтобы не засмеяться.

Папа нахмурился:

— Опять хохмишь?

— Что мне, делать нечего?

Уилл встал, сказал:

— С вашего разрешения. — И двинулся к двери.

— А ты не хочешь помочь матери вымыть посуду? — спросил папа.

Уилл остановился.

— Помочь матери?

Слово ещё долго звенело в воздухе, когда Уилл уже вышел за дверь.

Мама сказала:

— Я и сама справлюсь.

Папа потянулся и снова рыгнул.

— Ну и объелся же я, — сказал он, как будто его кто-то силком заставил все это слопать. — Пожалуй, пойду протрясусь. Да, прогуляемся, Айрис?

— Мне ещё нужно помыть посуду.

— Подождёт твоя посуда. Пошли, нагуляешь себе розочки на щёчках, — сказал папа.

— Ну хоть поставлю отмокать кастрюли и сковородки, — сказала мама, собирая тарелки со стола.

— Ох, если все так сложно, тогда не надо, — сказал папа и хлопнул меня по плечу. — Давай, Фиалка. Ты-то не откажешься от прогулки, доченька?

Мне совершенно не хотелось гулять. Но и мыть посуду с мамой тоже не хотелось. Да и торчать в одиночестве у себя в комнате. Хотелось побыть с Уиллом. Но если сунусь к нему, он, скорее всего, пошлёт меня куда подальше. И потом, я ведь приняла решение.

Я схватила куртку и пошла с папой.

— Вот и умница, — обрадовался он. — Пойдём в парк, что ли?

Когда я была маленькая, он часто меня туда водил. Мне страшно нравились цветы, особенно кувшинки на декоративном пруду. Я ложилась на живот прямо в траву и представляла, как феи Кувшинок перепрыгивают с одного плоского листа на другой. Сейчас все это безнадёжно ушло в прошлое, но папа до сих пор пытается обращаться со мной, как с маленькой девочкой. Удивительно, что он не захватил с собой пакет с хлебом, чтобы покормить уточек.

— Хочешь покачаться? — Он приостановился у детской площадки.

Это было шуткой только наполовину.

— А как же!

Папа взял мою руку и стал раскачивать её, словно качели.

— Как нам с тобой бывало весело, Филь. — На его покрасневшие глаза навернулись слезы. — Жаль, что ты не можешь навсегда остаться моей маленькой девочкой…

— Папа!

Я вырвала руку.

— Оп-ля! Извини, солнышко. Я не хотел ставить тебя в неловкое положение. Совсем забыл, что ты у нас уже тинейджер.

— А с виду и не скажешь, да? — спросила я с горечью.

— Ты очень хорошенькая, золотко, просто прелесть! Не переживай, скоро у тебя все сформируется. — Папа смущённо кашлянул. Потом улыбнулся: — Может, в следующий раз пойдёшь со мной на вечеринку вместо мамы? Она не очень-то любит светские мероприятия. Наверное, это не её вина, люди такие разные, но она действительно всем вокруг умеет испортить настроение. Так, может, побудешь разок моей подружкой? Знаешь, в следующем месяце намечается вечер дамского отделения общества масонов…

У меня даже мурашки по коже побежали. Я постаралась сохранить спокойствие.

— Ой, пап, зачем я тебе? Представь, в этих джинсах…

— Ты и твои чудовищные джинсы! Нет уж, дурашка, мы с тобой пройдёмся по магазинам и купим тебе самое шикарное платье.

— По-моему, пап, это не мой стиль.

Я сильно сомневалась, что он говорит серьёзно. Может быть, он и сам не был в этом уверен.

— Ну давай подождём годик-другой. — Папа взъерошил мне волосы и невесело усмехнулся: — Успокойся, никто тебя никуда не тащит.

Я покосилась на него, судорожно придумывая другую тему для разговора. Спросила, как дела на работе. Это самый безопасный вариант. Папа может часами разглагольствовать о работе полицейского, о своих битвах с идиотаминачальниками в районном управлении и о встречах с общественностью, чрезмерно озабоченной проблемой собачьих какашек. И точно, этого ему хватило на всю прогулку по парку. Я отключилась, думая о себе и об Уилле.