Городской мальчик

Странное дело, он без малейшего труда вел долгие задушевные разговоры с Люсиль, когда они сидели на своем двойном золотом троне под домом с привидениями, ели шоколадный десерт из серебряных вазочек и рассеянно поглядывали на пышные живые картины, поставленные в огромном зале для их развлечения (если не считать, что исполнители были увешаны золотом, бриллиантами, рубинами и укутаны в шелка, – картины эти сильно смахивали на сцены из дешевых водевилей). Герберт-король не только сам блестяще поддерживал беседу, но и придумывал ласковые ответы за королеву. А при свете дня, на такой несказочной бетонной лестнице с железными перилами, перед девочкой в обычном платье вместо королевской мантии его красноречие увядало…

Пока Герби возился с прической, он воображал, как прогуливается с Люсиль в парке на Мошолу-Паркуэй, 2645. Он никогда не видал этого дома, но по величественным словам «Мошолу-Паркуэй» представлял себе нечто наподобие английского замка, какие показывают в кино. Неужто там, под сенью старых деревьев, среди цветочных клумб, в восхитительном уединении, Герби и Люсиль не обменяются наконец сладостными признаниями в любви?

Герберта вдруг осенило, что, если зачесать волосы назад без пробора, как у Ленни Кригера, он станет выглядеть старше. Попробовал. Получилось так чудно, что он поспешил замести расческой следы эксперимента. Потом решил впервые в жизни сделать пробор не слева, а справа. Это оказалось трудно; густые волосы вырывались из-под расчески и упрямо торчали посреди головы. Намочив волосы водой, Герби все же сломил их сопротивление и, довольный, оглядел новую прическу. Пожалуй, в его лице появилось достоинство, которое обеспечивало прибавку в возрасте.

Из маминой спальни до нашего франта доносился шум перепалки из-за шелковых чулок. С той минуты, как пришло приглашение, Фелисия развернула борьбу за первый в своей жизни предмет дамского туалета. Она была на два года старше Люсиль Гласс, поэтому приглашение на «сборище сосунков» восприняла как оскорбление, и, хотя ей до смерти хотелось пойти, она считала, что никак нельзя появиться на Мошолу-Паркуэй, 2645, не отмеченной каким-либо знаком своей зрелости. В шелковых чулках, рассудила Фелисия, она может небрежно вплыть в детскую и умять все торты, мороженое и конфеты, какие попадутся ей под руку, с видом любезного гостя из мира взрослых.

Что ж, логика – почти железная, но Фелисия знала, что ее вряд ли удастся донести до темного сознания матери. Сестричка вела наступление по трем направлениям:

1. Если не разрешите надеть шелковые чулки, я не пойду ни в какие гости и вы меня не заставите.

2. У всех девочек в классе по пять пар шелковых чулок, а то и больше, и даже у малышни на год младше – есть чулки.

3. Герби в этом доме все можно, а мне – ничего.

Миссис Букбайндер стойко выдержала напор, ибо инстинктивно противилась каждому шагу своих детей к взрослению. Она знала, что в конце концов, если не будет выбора, Фелисия пойдет в гости хоть в ползунках. Однако при всем своем превосходстве в опыте, проницательности и авторитете она допустила промах, стоивший ей победы.

– Ну почему, почему, почему мне нельзя надеть шелковые чулки? – завывала Фелисия.

– Хватит, Фелисия, у нас уже нет времени для споров. Магазины сегодня закрыты, и купить чулки все равно негде.

– Я могу одолжить у Эмили, – тотчас поймала ее на слове Фелисия.

– Они тебе не по размеру.

– А если по размеру?

Девочка мигом выдвинула нижний ящик комода и вытащила из-под стопки своих блузок пару тонких «паутинок». Не успела ошеломленная мать возразить, как она скинула шлепанцы и натянула чулки, тараторя при этом:

– Я их одолжила в пятницу, на всякий случай. Я не собиралась их надевать без твоего разрешения. Ну что, впору или нет? Смотри. Смотри! – Она подпрыгнула и сделала пируэт. Чулки были впору.

– Все равно папа этого не потерпит, – сказала угодившая в ловушку мать.

– Я спрошу. Как он скажет, так и будет. Хорошо?

Девочка стояла у двери, готовая выбежать из спальни в гостиную, где ее отец погрузился с головой в «Холодильное оборудование».

Отмена запрета отцом куда губительнее для авторитета матери, чем уступка с ее стороны, и миссис Букбайндер знала это. Диалоги между детьми и отцом обычно протекали так:

Ребенок. Пап, можно я сделаю то-то и то-то?

Отец. Я занят. Спроси маму.

Ребенок. Она говорит, как ты скажешь.

Отец. У-уф. (Бросает взгляд на ребенка, покорно стоящего перед ним с умильной улыбкой.) Да вроде можно.

Ребенок (что есть мочи). Мам! Папа разрешил.

Так он позволял даже то, что позже вызывало его недовольство, а когда мать ссылалась на его разрешение, ворчал: «Ну зачем ко мне-то посылать?»

Поэтому миссис Букбайндер сказала:

– Ладно, можешь надеть. Но только сегодня, а завтра утром вернешь.

Девочка с притворной радостью обняла мать, якобы в знак согласия. Наконец-то она подперла ножкой приоткрывшуюся дверь во взрослую жизнь и была уверена, что теперь ее уж не отбросят назад ни штыком, ни гранатой. И не отбросили. С того самого дня она стала носить шелковые чулки.

В половине первого вся семья собралась в гостиной на последний смотр перед уходом.

– Герберт, у тебя вид какой-то чудной. – Мать оглядела его с головы до пят и наконец остановила взгляд на волосах. – Что это?

Мальчик быстро нахлобучил свой «девчатник».

– Ничего, мам. Просто я в выходном костюме.

– Не надевай шляпу в помещении.

Мальчик неохотно повиновался.

– Папочка, а ты можешь объяснить, в чем дело?

Отец оглядел сына:

– Выглядит, что ли, постарше. Какая разница? Пойдемте.

При слове «постарше» у Герберта внутри потеплело, будто от вина.

– Мам, я знаю, в чем дело, – громко хихикнула Фелисия. – У него пробор с другой стороны. Вот глупый, да?

– Не глупей тебя, Шелковый Чулок, – огрызнулся Герберт. Вспышкой мелькнуло желание рассказать маме, что Фелисия не одолжила чулки, а купила на мелочь, выуженную хлебным ножом из копилки-поросенка, но противно было ябедничать. – Какая разница, где пробор-то?

– Вот раз нет разницы, пойди и причешись как следует, – велела мама.

Миссис Букбайндер была мастерицей завершать такие споры в свою пользу. Герби с ворчанием удалился, и под его расческой растаяли драгоценные годы зрелости, но прежде он постоял минуты две перед зеркалом, возмущаясь несправедливостью, из-за которой он вынужден разрушать столь удачно найденный образ светского баловня.

Как только подержанный «шевроле», служебный автомобиль «Бронкс-ривер айс компани», подвез Букбайндеров к дому 2645 на Мошолу-Паркуэй, Герберт начал перестраивать свой план ухаживания. Поцелуй в саду был явно невыполним. Замок Гласс оказался двухэтажным домиком красного кирпича, стиснутым с двух сторон такими же «замками» и отделенным от них узкими бетонированными проездами. «Парк» состоял из двух травянистых клочков земли по бокам от входа, каждый – размером с ковер в гостиной Букбайндеров. За низкими изгородями, окружавшими эти малогабаритные угодья, не нашлось бы достаточно уединенного места даже для кошачьей парочки.

– Ну и халупа! – бросила Фелисия, по-женски, через юбку подтягивая чулки, которые норовили сползти с худеньких ног.

– Не смей так говорить! Это невежливо, – прикрикнула миссис Букбайндер. – И не вздумай подтягивать чулки на людях.

Герби, у которого разочарование быстро улетучилось в предвкушении встречи с Люсиль, взбежал, затаив дыхание, по белым цементным ступеням и позвонил. Фелисии он успел выпалить:

– Небось скукота будет.

– Да, конечно, – съязвила сестра, – тебе совсем неохота встречаться с этой рыжей малявкой. Ни чуточки. Хоть бы у них нашлась упряжка лошадей, а то тебя не затащишь в дом.

Вот почему, когда Люсиль открыла дверь, у Герби горели щеки, но девочка тотчас зарделась куда сильнее под испытующим, жадным взором его восхищенных глаз. Зато Фелисия сделалась прямо-таки пунцовой, когда дети вошли в дом и Герби оглянулся на Фелисию, потом посмотрел на ее ноги и расхохотался.