День исполнения желаний: Рассказы о мальчике, выросшем в Варшаве

Отец утверждал, что война — это схватка между Гогом и Магогом. И что ни день находил новые подтверждения скорому приходу Мессии…

Голод

Оккупация немцами Варшавы не оправдала наших детских надежд. Евреи так и не оделись в современные костюмы, а еврейских мальчиков так и не отправили в гимназии. Евреи по-прежнему расхаживали в своих длиннополых лапсердаках, а мальчики по-прежнему ходили в хедер. В новинку были только немецкие констебли в синих плащах. А польские и еврейские жандармы теперь разгуливали по улицам с резиновыми дубинками. Нехватка продуктов ощущалась все острее, магазины пустели на глазах. У торговок, продававших фрукты на Яношском базаре и других рынках, почти не осталось товара. Голод ощущался все явственнее. Немецкие марки ходили теперь наравне с русскими рублями. Автор передовиц в еврейской газете «Сегодня» прекратил восхвалять союзников и принялся столь же рьяно поносить их. Он предрекал, что германские войска вот-вот захватят Санкт-Петербург.

По праздничным дням люди по-прежнему собирались в наш дом на молитву, но многие женщины больше не могли платить за место. Когда Ашер-молочник начинал читать нараспев, женщины принимались причитать. Слова: «Одни погибнут от меча, другие от глада, третьи от огня, четвертые от потопа» приобрели мрачную реальность. Все чувствовали, что Провидение готовит ужасные испытания. На Рош-Хашана нам нечего было подать на стол, а ведь по праздникам полагается есть вдосталь, особенно вначале нового года. Отца теперь редко звали на раввинский суд, свадьбы или разводы, зато с ним часто советовались по поводу обычаев приема пищи, но за эти советы он не брал ни гроша.

Все же и от немцев нам была кое-какая польза: моему брату Иошуа теперь не грозило стать солдатом русской армии. Он мог больше не прятаться от русских, и ему не надо было жить под вымышленным именем. Теперь он спокойно приходил к нам в гости, правда, посещения его неизменно заканчивались стычками с отцом.

Брат и его светские книги посеяли семена ереси в моей голове. Мы, евреи, верим в Бога, существование которого невозможно доказать. Мы не имеем ни собственной страны, ни земли, на которой могли бы работать, и так и не научились никаким полезным ремеслам. И вот теперь многочисленные владельцы опустевших лавочек вынуждены без дела слоняться по улицам.

На Крохмальной 10 наша семья вместе с бедняками-соседями строила шалаш на Праздник Кущей, но в доме № 12 жили люди зажиточные, и наша бедность особенно бросалась в глаза. Помню, моя мать как-то подала мне суп, где, как говорится, «под бульоном» ничего не было. Управляющий, реб Исайя, заметив это, кинул мне в тарелку соленый кренделек. Я, конечно, смутился, и в то же время был благодарен ему за эту заботу.

Война показала мне никчемность раввинов, таких как мой отец. Теперь раввины в атласных капотах стекались из других городов и местечек в Варшаву и тщетно бродили по улицам в поисках хлеба. Тысячи брачных маклеров, посредников и мелких торговцев не знали, чем заработать на жизнь. Голодающие мужчины дремали над томами Талмуда в молельных домах и домах учения. Зима выдалась холодная, а топлива для печей было не достать.

В молельных домах некоторые евреи толковали о том, что, когда Исав набивает себе брюхо, Иакову тоже перепадает косточка, а вот когда Исав отправляется воевать, Иаков впадает в нужду. Вот если бы Господь сжалился над народом Израиля и послал помощь! Но небесам явно было в то время не до евреев.

Я хочу рассказать об Иосифе Маттесе. Он посвятил себя изучению религии, а жена его торговала гусями. Еще до прихода немцев цена на гусей взлетела до двадцати пяти рублей. Кто на Крохмальной улице мог позволить себе такую роскошь? Иосиф Маттес, его жена, дочери и их мужья остались без гроша. Другие торговцы предусмотрительно приберегли что-то на черный день, а Иосиф Маттес все жертвовал бедным и радзиминскому раввину.

Те, кто собирался в доме учения, не подозревали о том, как Иосиф нуждался. Военные годы приучили людей в первую очередь заботиться о самих себе. Мужчины, пребывавшие в достатке, молились рядом с теми, у кого не было во рту маковой росинки, но им и в голову не приходило помочь соседу. Впрочем, им тоже особенно нечем было поделиться. Все боялись завтрашнего дня. Никто уже не верил, что война скоро кончится.

Я тоже изведал, что такое голод. Я заметил, как обвисла кожа на бледном лице Иосифа Маттеса. Но его зять, тоже Израиль Иошуа, выглядел еще более бледным и истощенным. Теребя жидкую бороденку, он раскачивался над священными книгами, вздыхал, тайком поглядывая по сторонам. Этот робкий молодой человек мучился еще и от стыда. Всей душой желал он служить Всевышнему, но голод не давал ему покоя. Погружаясь все глубже в хасидские книги, Израиль Иошуа непрерывно теребил свои пейсы. Что он мог поделать? Я знал — он обречен голодать: и так из милости живет в доме тестя. Покорный и слабый, узкоплечий, он был способен лишь учиться и молиться, да читать благочестивые книги.

Однажды в пятницу Иосиф Маттес, пожертвовавший все свое состояние на хасидские праздники и помощь раввину Радзимина, не утерпел: ударил кулаком о стол и выкрикнул: «Люди, у меня нет даже хлеба, чтобы произнести над ним субботнее благословение!»

Его слова воплотили отчаянную нужду того времени. Во многих домах хлеб теперь заменял в Шаббат вино, над которым полагалось произносить благословение.

На мгновение воцарилась тишина, а потом всем стало неловко. Сыновья реб Иосифа забились по углам, мучительно стыдясь отцовской выходки. Израиль Иошуа побелел как мел. И хотя в тот вечер прихожане насобирали им и хлеба и рыбы, это не помогло семье Иосифа Маттеса выбраться из нищеты. Бедняки остались бедняками, а благодетелей никогда не бывает в достатке. Я очень боялся, что подобное может произойти и с моим отцом.

Как и другие раввины, раввин Радзимина тоже перебрался в Варшаву, где у него имелась кое-какая собственность. Он слыл человеком зажиточным, но богатство его было относительным, поскольку недвижимость перестала приносить доход. Я не знаю, помогал он хасидам или нет. Но мы впали в такую нужду, что отец решился навестить жену радзиминского раввина, так называемую «молодую ребецин», и занять у нее денег. Добрая женщина не имела ничего, что могла бы ссудить моему отцу, поэтому она стала просить его принять от нее кольцо с бриллиантом и заложить его. Отец отказывался, но ребецин настаивала: «Ради моей жизни и здоровья — возьмите его!» Она напомнила отцу, что Талмуд запрещает носить драгоценности в пору всеобщей нужды.

Когда отец вернулся домой и смущенно показал кольцо матери, она лишь поморщилась — возможно от ревности. Но когда отец заложил кольцо, мы смогли купить муки, хлеба и крупы. Однако мясо по-прежнему было нам не по карману. Зато в нашем скудном рационе появилось масло какао, которое можно было добавлять в мясную и молочную пищу.

Больше всего в ту пору мы страдали от холода. Нам нечем было отапливать квартиру. Трубы замерзли, и мы не могли больше пользоваться туалетом. На долгие недели окна затянуло морозными узорами, а на рамах висели сосульки. Когда мне хотелось пить, я отламывал сосульку и сосал ее.

Ночью холод становился непереносимым. Никакие одеяла не спасали. Ветер, свободно гулявший по нашей квартире, заставлял меня вспомнить сказки про домовых. Свернувшись калачиком в постели, я предавался мечтам о сокровищах, черной магии и заклинаниях, которые помогли бы моим родителям, Иосифу Маттесу и всем невинно страждущим. Я воображал себя Илией, Мессией, кем угодно… Подобно библейскому Иосифу я наполнял припасами опустевшие склады и распахивал их для всех голодающих. Одно мое слово заставляло трепетать целые армии, а также важных генералов и императоров, которые ими командовали. А раввинша из Радзимина получала от меня в дар целую корзину бриллиантов.