Пучеглазый

И не потому, что он не умел держать язык за зубами. Он доказал, что может быть нем как могила, если сам так решит. Уверена, что Пучеглазый ни словом не проболтался маме о тех язвительных сочиненьицах, которые я писала миссис Хатри, а потом как бы ненароком подбрасывала на его пути — пусть полюбуется! Но, даже зная это, сердечко мое ушло в пятки, когда мама, отложив наконец в сторону последнюю стопку белья, подняла молоток и клещи, которые Джеральд оставил на столе, и увидела свои драгоценные ножницы.

— Мои ножницы! Так ты нашел их!

Я с него глаз ни на секунду не сводила. Пусть он не сказал ни слова, зато изобразил одну из своих ослепляющих улыбочек и слегка пожал плечами.

Мама, конечно, выбрала самое простое объяснение.

— Просто невероятно! Я и впрямь, видно, с ума сошла. Сунуть ножницы в ящик с инструментами!

Пучеглазый все еще молчал и только посматривал на меня.

— Как кстати забарахлили батареи, — продолжала щебетать мама, заботливо вешая ножницы на крючок, — а то бы мы их еще долго искали!

— Совершенно верно, — согласился он.

Но только я понимала, что он имел в виду. Джеральд Фолкнер не подмигнул мне — нет. Но одно его веко все же немного дрогнуло, я заметила, но ни за что бы не решилась встретиться с ним взглядом и подмигнуть в ответ — лучше смерть!

И все же я была ему благодарна. Он спас мою шкуру. Чтобы показать ему, что я это понимаю, я положила стопку своего белья на Джудино и сказала, подхватив все вместе:

— Я все это отнесу, раз уж я здесь.

— Правда? — обрадовалась мама. — Ты настоящая помощница.

Я не стала ждать похвалы от Пучеглазого, отнесла белье наверх и разложила как положено. А раз уж я этим занялась, заодно собрала грязные чашки, миски и тарелки, валявшиеся по всей комнате — целая гора получилась, — и все отнесла вниз, банку с кошачьим кормом тоже.

Я застала маму роющейся в кладовке.

— Китти, не могла бы ты сбегать за картошкой?

— А это не может подождать до моего возвращения?

Она подняла голову.

— А куда ты собралась?

— В библиотеку.

Мама помрачнела. Она покончила с библиотеками. Она туда уже несколько недель не заглядывала и этим сильно осложняла нашу с Джуди жизнь. Прежде мама в библиотеках души не чаяла. Как и все вокруг она смотрела на библиотеки сквозь розовые очки, представляя их этакими прохладными тихими хранилищами разложенной по полочкам мудрости, храмами знаний, сокровищницами культуры, вершинами цивилизации и все такое. Если я говорила, что иду в библиотеку, она улыбалась и просто млела от счастья — сразу было видно, что у нее на уме: пусть и у меня есть свои недостатки, но мать из меня вовсе не плохая! По крайней мере, мои дочки ходят в библиотеку.

Но потом все пошло наперекосяк. Как-то Джуди, вернувшись из библиотеки, возвестила, что Флосс надо сделать четыре укола, чтобы она могла спокойно дышать всю зиму. Когда же две недели спустя по почте пришел счет на пятнадцать фунтов от ветеринара, мама раздраженно спросила Джуди: «Да откуда ты узнала про эти злосчастные уколы?» «Прочитала объявление», — тоном полной невинности отвечала Джуди. С этого-то и началось постепенное развенчание маминых иллюзий. Я испугалась было, что она отправится в библиотеку жаловаться.

Потом, две-три недели спустя, я пришла домой совершенно убитая: полчаса я простояла в библиотечном вестибюле, не в силах оторвать взгляда от ужасного видеофильма о том, как орудуют южноафриканские полицейские. Мама звонила по этому поводу главному библиотекарю. А Джуди две недели снились кошмары, когда старый плакат против вивисекции животных с фотографией белых мышей в клетке заменили на более впечатляющую и берущую за сердце картинку, где кошка как две капли воды была похожа на нашу Флосс.

Так что почва для стычки уже была подготовлена. Ну откуда мне было знать, что только сегодня утром Джуди опрометчиво сообщила нашим весьма впечатлительным соседям, что им следует чаще гонять глистов у своих собачек (Скажите спасибо «Библиотечному бюллетеню № 44»!), и мама только что вернулась после улаживания отношений с жильцами ближайшего дома.

— Зачем это ты отправляешься в библиотеку? — с подозрением процедила мама сквозь зубы.

— Да хочу взять кое-что.

— Книгу?

— Не совсем.

— Тогда что же?

Я не стала отвечать, ведь это наверняка обернется мне во вред.

— Компьютерную игру, верно?

Подавив возмущение, я кивнула.

— Что я говорила! — завопила она. — Что я говорила? Финито! Эта чертова библиотека переходит все границы! Они там совсем распоясались!

Я закатила глаза. Пучеглазый покатился со смеху. И мама тут же на него напустилась.

— Тебе-то хорошо смеяться! Уверена, у тебя такой проблемы с твоими мальчиками не было.

Я остолбенела. Я и не знала, что у него есть взрослые сыновья!

Мама вздохнула.

— Тебе-то повезло. Твои дети выросли в старые добрые времена, когда библиотеки были библиотеками. Наверняка твои мальчики проводили там час или полтора, расхаживая между полками и выбирая настоящие книги. А потом они возвращались домой, и ты хотя бы пару часов мог, пока они не прочтут все от корки до корки, провести в тишине и покое.

Все еще улыбаясь во весь рот, Пучеглазый кивнул. Да, было написано у него на лице. Именно так и обстояли дела в добрые старые времена.

— Но теперь-то все по-другому, — буркнула мама. — Они заявляются домой уже через десять минут с какой-нибудь беспрестанно пикающей компьютерной игрой под мышкой, а потом несколько часов кряду от них только и слышишь: «Мам, как ты думаешь, не стоит ли мне на всякий случай вступить в Королевский клуб автомобилистов?» — и: «А можно мне учить сербохорватский на факультативе в университете?» — или: «А что такое кокаин?»

Она подалась вперед и щелкнула пальцами у меня перед носом.

— Ага, вот как теперь дела обстоят! — провозгласила она. — Хватит! Как мать и как налогоплательщица я должна признать, что от библиотек сейчас больше вреда, чем пользы. Можешь подняться наверх и расставить по алфавиту те замызганные книжонки, что у тебя есть.

— В библиотеках больше не ставят книги по алфавиту, — сообщила я ей.

У нее аж челюсть отвисла, ей-богу!

— Прости, как же это? — спросила она осторожно. — Неужто мир перевернулся? Скажи мне, Джеральд, правильно ли я поняла свою дочь?

— Это на самом деле так, — поспешила заверить я, чтобы не дать ему и рта раскрыть. — В детском отделе теперь все на кружочках. Красные кружочки — книги для подростков, синие — для средней школы, розовые — для начальной, а зеленые — для малявок.

— Ты шутишь! Ты, конечно, шутишь! Кружочки?

— Ну, такие круглые наклейки.

Мама закрыла лицо руками.

— Маленькие красные кружочки, — простонала она. — Джеральд, это наконец свершилось. Нас захватили варвары. — Она подняла голову. — Но чего же они ждут? — спросила она вдруг с вызовом. — Что их удерживает? Почему бы им вовсе не порушить стеллажи и свалить все книги на пол, разметав на четыре кучи: Скучные, Так себе, Вполне ничего и Отличные.

Пучеглазый затрясся от смеха. Мама повернулась к нему.

— Ну правда, — не унималась она, — я серьезно. Зачем дальше притворяться? Какое значение имеет то, что мы, британцы, некогда имели библиотечную систему, которой завидовал весь мир.

Она бы могла выступать на сцене где-нибудь в Вест-Энде. Бедняга Пучеглазый утирал слезы от смеха. Я снова закатила глаза.

Тут мама протянула руку в драматическом жесте.

— Отдай мне свой библиотечный билет. Ну же. Давай!

— Я замотала головой и отскочила в сторону.

— Ну же. Давай сюда. Я его у тебя забираю.

— О, нет! — я тоже постаралась прибавить пафосу.

— О, да!

— О, нет-нет!

Все это время мы стояли по разные стороны стола. Я тихонько пятилась к двери. Мама вдруг бросилась мне наперерез, но Джеральд Фолкнер сумел-таки справиться с приступом смеха, поймать ее и удержать, а я тем временем шмыгнула в дверь.