Топорок и его друзья

В это время на дороге показалась селивановская «Волга».

Лариса первая сообщила отцу и Храмошым о находке.

— Вы только посмотрите, что нашел Федя! — радостно заговорила Лариса.

— Золотой клад? — шутливо спросил Селиванов.

— Вечно ты, пап, со своими шуточками. Федя, покажи им твой «золотой клад».

— О! Это посерьезнее золота будет, — не унимался Петр Петрович.

— А ты знаешь, что это за пистолет? — спросила с вызовом Лариса.

— Пистолет марки «ТТ». Хорошо сохранился. Пожалуй, из него еще можно стрелять. Правда, идеальной прицельной точности не будет.

— Эх, ты, Шерлок Холмс! Это пистолет лейтенанта Топоркова.

— Неужели? Где ты, Федя, его взял?

— В той чаще нашел, — Топорок указал рукой.

— Да-да, там он и должен был лежать-то, — подтвердила Екатерина Степановна. — Туда я его забросила. Покажи-ка, Петрович, эту штуку.

Екатерина Степановна долго осматривала пистолет, а потом уверенно произнесла:

— Тот самый.

До самого дома в машине только и говорили о Фединой находке. Екатерина Степановна даже всплакнула, вспомнив, как просил Илья Тимофеевич пристрелить его.

Лариса почти всю дорогу молчала и вдруг объявила:

— А знаете, Федя решил подарить пистолет нашему музею боевой славы.

— Молодец, — похвалил Топорка Петр Петрович. — Отличный подарок музею. Надо обо всем этом в газету написать.

Ох, и хитра Лариса! Теперь деваться некуда: хочешь не хочешь — дари. Он оглянулся. Председательская дочка сидела как ни в чем не бывало, только в угольных глазах ее горели жуликоватые искорки. Эти искорки дразнили и спрашивали: «Как я тебя провела-то?»

Испытание на храбрость

Топорок читал в шалаше. Книга была до того интересная, что наш «опальный гость» забыл про город, про «ссылку», даже про пистолет, который он вчера нашел и с которым ему так быстро пришлось расстаться. Топорок буквально глотал страницу за страницей. Только иногда он отрывался от текста и с тоской глядел на непрочитанную часть книги: к его ужасу она становилась все тоньше и тоньше.

Чтение было прервано на самом захватывающем месте. Топорок услышал призывный звук пионерского горна и барабанный бой. Федя высунул голову из шалаша и прислушался: горнили и барабанили возле храмовского палисадника. Очень хотелось Феде узнать, что там такое происходит. Но он подумал, что это какая-нибудь очередная Ларисина проделка, поэтому решил ни за что не покидать своего надежного укрытия. Нет, Рыжая, Топорков не из тех, кого можно поймать даже на такую приманку!

Звуки горна и барабана смолкли, и Топорок услышал голос Семена Васильевича:

— Федя! Иди сюда!

Он вышел из шалаша не сразу, а только после того, как Храмов позвал его еще раз.

— К тебе пришли, — сообщил Семен Васильевич.

— Ко мне? — Федя пожал плечами.

Топорок вышел за калитку неторопливой и небрежной походкой, а лицо он сделал глуповато-безразличным. Такое выражение лица не раз спасало Топорка и ребят из его класса от разных неприятностей. Ну, скажем, когда попадались они в руки дежурному по школе, или когда опаздывали на урок. Феде оно — это самое выражение — однажды помогло даже ввести в заблуждение постового милиционера, который задержал его, когда он перебегал улицу в неположенном месте. Глупеньким простачком прикинуться нетрудно. Для этого нужно как можно больше вытянуть шею, склонить голову набок, как делают маленькие щенки, когда они чем-то весьма заинтересованы, и широко раскрыть глаза. При этом желательно глядеть в одну точку, не мигая. Можно еще приоткрыть рот, но тогда лицо становится чересчур дурашливым.

Выйдя за калитку, Топорок увидел незнакомую троицу: курносую толстушку, плотного хмурого горниста и белобрысого с хитрым лицом барабанщика. Одеты они были в парадную пионерскую форму. Завидя Федю, барабанщик забарабанил, горнист затрубил, а курносая девочка застыла, салютуя.

Топорок растерялся, тоже хотел отдать салют, но вовремя спохватился: он же без галстука. Горнист и барабанщик смолкли, и тогда девочка обратилась к Топорку:

— Ты Федор Топорков?

— Допустим, — осторожничал Федя.

— Совет ветеранов войны и отряд красных следопытов просят тебя сию минуту явиться в музей боевой славы.

— Сейчас? — Топорок поглядел на свои босые ноги. — Ладно, только вот босоножки надену.

— А галстук и белая рубашка у тебя есть? — спросила девочка.

— Белая рубашка найдется, а галстук в городе остался.

— Вот, возьми, — толстушка протянула ему аккуратный сверток. — Только, пожалуйста, поскорее переодевайся, там уже ждут. Трех минут тебе хватит?

— Хватит.

За три минуты Топорок не только переоделся и завязал галстук, но даже успел умыться, намочить волосы и сделать парадную прическу. Заметив, с каким любопытством разглядывают его ребята, он солидно сказал:

— Я готов.

Музей боевой славы размещался в колхозном Дворце культуры, в двух комнатах на втором этаже.

Федина солидность сразу же улетучилась как только он переступил порог двери, на которой висела табличка: «Ореховский подпольный госпиталь». В большой светлой комнате полно народу: пионеры, пожилые мужчины и женщины с орденами и медалями. Были и знакомые. Федя сразу же заметил деда Казака, Петра Петровича, Ларису. И Храмовы здесь! Они же оставались дома, когда он уходил. Нет, это просто невероятно! Скороходы они, что ли? Топорок не знал, что за Екатериной Степановной и Семеном Васильевичем приезжал председательский «газик». И окончательно Федю сразили награды Храмовых: у обоих на груди было по ордену Отечественной войны первой степени и по две медали.

Топорок хотел встать куда-нибудь в сторонку, но не тут-то было. Лариса Селиванова вдруг громко скомандовала:

— Внимание! Становись! — И все сразу стихли, а пионеры быстро построились в две шеренги. — Смирно!

Стоявший рядом с Петром Петровичем седой пожилой мужчина, у которого вся грудь была в орденах и медалях, вдруг поглядел на Топорка и, улыбаясь, твердо сказал:

— Федор Топорков, прошу подойти ко мне.

Топорок оробело шагнул вперед и почувствовал, как предательски вспыхнули его щеки и уши.

...«Страх сцены» пришел к Топорку давно. Все из-за учительницы по пению. Дался ей Федин голос — каждый урок твердила, что у Топорка «замечательный слух и приятный тембр голоса». И как только он ни отнекивался, но Марина Абрамовна уговорила его спеть со сцены. На репетициях все шло неплохо, Феде даже самому нравилось, как поет он под аккомпанемент рояля и виолончели «Там вдали за рекой...» На рояле играла Марина Абрамовна, низенькая, большеглазая, чем-то похожая на мышку, а на виолончели — девятиклассник Сима. Сима был толстый рыхлый верзила с носом-пуговкой и пухлыми пунцовыми губами.

Да, на репетициях все шло гладко. Но вот пришло время петь перед публикой. Еще за кулисами Топорку стало страшно, и он завидовал Симочке, который апатично сидел на подоконнике и поедал неизвестно какую по счету конфету. Только их трио вышло на сцену, как в зале кто-то захихикал. Топорков ничего не видел, но смешок прекрасно слышал и, конечно, принял его на свой счет, хотя зрители смеялись над Симочкой, который забыл дожевать конфету за кулисами.

В наступившей тишине тихо запела виолончель в сопровождении рояля. Когда погасли последние звуки вступления, Федя набрал побольше воздуха и запел первую фразу: «Там вдали за...» — И вдруг с ужасом почувствовал, что поет совсем не так, как надо, что голос его сразу же забрался так высоко, как должен был забраться только в конце последнего куплета — «...рекой...» Голос оборвался. Дрожащее «оой» повисло где-то под потолком и смолкло.

Ошеломленная Марина Абрамовна перестала играть и уставилась на пунцового солиста. И только Симочка, томно прикрыв веки, вдохновенно продолжал свою партию...

Сейчас Федя шел к седому мужчине в таком же состоянии, в каком выходил на сцену перед своим первым и последним вокальным выступлением. Путь в несколько шагов показался ему мучительно долгим. Наконец, Топорок остановился и растерянно посмотрел на Селиванова. Петр Петрович подбадривающе улыбнулся ему: мол, держись, Федя.