Юлька в стране Витасофии (сборник)

— Шнель! Нах унтен!^[1] — закричал немецкий фельдфебель и толкнул автоматом дедушку. Бабушка помогла Витьке слезть с машины, Светку мама все время держала на руках: та цеплялась за мамину шею, испуганно тараща глаза.

— Хир хер! Шнель!^[2] — кричал фельдфебель. Его лицо, да и лица остальных солдат были какие-то напряженные, и Витька почувствовал, что кричали и суетились они не столько из-за ненависти к Витькиной семье, сколько для того, чтобы заглушить свою растерянность и смущение.

Витька шел рядом с бабушкой, державшей его за руку. Их вели к подножию Ласточкиного гнезда: отец рассказывал Витьке, что там до революции жил помещик, построивший на горе красивый особняк с фонтаном и садом. Но революция все разрушила и на Ласточкином гнезде давно никто не жил.

— Хальт!^[3] — скомандовал фельдфебель. Все остановились. Мама со Светкой отстали, но солдаты не стали ее подгонять и ждали, когда она присоединится к остальным. Потом солдаты вместе с фельдфебелем отошли в сторону и повернулись лицом к Витькиной семье. Витька почувствовал приближение чего-то страшного. Схватившись за дедушкину руку, он ощутил, как дрожит его такая сильная и уверенная рука. Мама повернулась к солдатам спиной, закрывая от них Светку. Бабушка плакала и негромко повторяла: «Ироды! Ироды!».

Щелкнули предохранители немецких автоматов. Витькино тело напряглось: не отрываясь, он вглядывался в командовавшего солдатами фельдфебеля, ожидая, что тот сейчас улыбнется, скажет, что они их пугали, и отпустит домой.

— Хальт! — произнес фельдфебель. — Фердамте динзт! Их канн ден киндерн инс гезихт нихт шиссен!^[4]

Быстрыми шагами фельдфебель направился к Витьке. Витька обернулся и торжествующе посмотрел на маму: она напрасно боялась, их сейчас простят! Подошедший вплотную фельдфебель начал что-то говорить и показывать пальцем на небо. Витька поднял голову. По голубому небу медленно плыли облака, гонимые ветром туда, к горе Яманташ, где находился с партизанским отрядом Витькин отец. Синее небо было настолько прекрасным и бездонным, что Витька, заглядевшись, не заметив, как фельдфебель направил пистолет ему в затылок. Он еще услышал звук выстрела и увидел, как метнулись, падая вниз, облака — и это было последнее мгновение его шестилетней жизни.

6.10.1990 г.

СУХАРИ

Командир партизанского отряда Медведев был озабочен: отряд находился на грани распада. Конечно, в него входили в основном вчерашние гражданские люди, не приученные к армейской дисциплине, и среди них много лиц пожилого возраста, и даже один мальчишка, шестнадцатилетний Василек, самостоятельно нашедший дорогу в отряд и теперь несший тяготы партизанской службы наравне со взрослыми, но отряд должен сражаться, а не уныло прозябать в лесной чаще. Партия и товарищ Сталин поручили ему, майору НКВД Медведеву создать из этой человеческой массы смертоносное для фашистов оружие, и он сделает все для выполнения боевой задачи.

Комиссар отряда Петраков ничего посоветовать не мог.

Продовольственные склады были обнаружены и увезены немцами, а расположенные поблизости татарские села встречали партизанских фуражиров молчанием и предательством. Отряд голодал: и все надежды были на то, что сегодняшней ночью командование фронта выполнит наконец свое обещание и переправит на самолете продовольствие.

— Люди совсем озверели, — озабоченно сказал Петраков сидевшему напротив него в штабной землянке Медведеву. — Третий день без еды: только вода и щавель. Увидят мешки с продовольствием: набросятся и расхватают.

— Ничего, сейчас соберем отряд и объявим: кто хоть один сухарь возьмет из мешка — немедленный расстрел! — решил Медведев.

— И что: действительно расстреляем? — вопросительно посмотрел на Медведева Петраков.

— Обязательно! — тряхнул головой Медведев. — Слово командира — закон и бояться его должны больше, чем врага, — тогда хоть на смерть посылай: пойдут беспрекословно. Я в органах с 1927 года работаю и давно понял: в нашей стране только на страхе можно и дисциплину поднять, и производство наладить, и государство сохранить. А расстрел — он человеческое сознание всегда на место ставит: туда, куда его государство определило. Так что собирай отряд. …Василек, как и остальные партизаны, с нетерпением ждал наступления ночи, когда прилетит обещанный самолет. От голода сводило живот: поздняя весна могла порадовать партизан только листочками щавля и крапивой: их мелко секли и варили суп, лишь на мгновение создававший ощущение сытости.

Василек воспитывался в семье, считавшейся материально благополучной: его родители работали в Симферополе врачами и не отказывали ни в чем единственному ребенку. Василек вырастал, уверенный, что взрослые, как пишут в газетах и говорит мама, живут для того, чтобы обеспечить более счастливую жизнь детям страны. В начале войны родители ушли на фронт и Василёк остался в доме вместе с бабушкой; как и все мальчишки, бегал слушать сводки информбюро, помогал тушить зажигательные бомбы, вертелся возле воинских эшелонов. Однажды, вернувшись из бомбоубежища после налета немецкой авиации, вместо своего дома увидел груду развалин. Бабушка, скорее всего, погибла под развалинами, но Василек надеялся на чудо и несколько дней искал ее в городе, ночуя в одном из подвалов. Потом пришли немцы и Василек, как настоящий советский патриот, отправился в горы искать партизан, и через неделю поисков наткнулся на партизанские посты.

Месяцы, проведенные в отряде, отличались от героических картин, рисовавшихся раннее Васильку: с автоматом в руках вместе с верными товарищами он непрерывно побеждает фашистов. Отряд все время отступал, лавируя между немецкими засадами: у многих, в том числе у Василька, оружия не было, — да и применять его почти не приходилось, поскольку активности отряд не проявлял, напоминая скорее скрывающихся от фашистов беженцев, чем боевую единицу. Но особенно мучительным было чувство голода. Сидя на берегу ручья, протекавшего неподалеку от партизанской базы, Василек часами представлял в воображении ту массу вкусных вещей, которые скармливали ему когда-то родители, гадал, где они сейчас, живы ли, вспоминал довоенные дни… Все исчезло, и будущее казалось беспросветным, несмотря на всю агитацию комиссара Петракова. …Самолет прилетел поздно ночью. Скользнув над сигнальными кострами, он сбросил на парашютах четыре мешка и повернул на Большую землю. Три мешка удалось найти сразу: их принесли и аккуратно сложили в штабную землянку; поиски четвертого мешка отложили до утра.

Поднявшись на рассвете, Василек побежал в том направлении, куда, как успели заметить его зоркие глаза, отнес ветер четвертый мешок. Пробираясь сквозь заросли, Василек представлял, как, найдя сброшенный груз, он сообщит об этом Медведеву и тот его похвалит и, быть может, поручит какое-нибудь важное задание.

Чутье не обмануло Василька: мешок лежал в небольшой ложбине; падая, он зацепился за сук и из распоротой мешковины высыпались на траву желто-коричневые сухари. Белка, спустившись с дерева, сидела и грызла сухарь: Василек шуганул ее и, став на колени, собрал сухари и попробовал засунуть их через прорезь обратно в мешок, но ничего не получилось. От сухарей одурманивающе пахло хлебом; Василек жадно внюхивался в этот запах, судорожно сглатывая заполнявшую рот слюну. Недогрызенный белкой сухарь он положил отдельно; глядя на него, он думал о том, что если бы пришел чуть позже, то от сухаря ничего не осталось бы, а если бы вообще не нашел мешок, то белка и другие звери съели бы все рассыпанные на земле сухари, поэтому если он доест недогрызенный белкой кусочек, то ничего плохого в этом не будет.

Решившись, Василек схватил кусочек сухаря и запихал его в рот; потом у него во рту оказался целый сухарь, еще один… Только проглотив пять или шесть сухарей, Василек смог преодолеть свое голодное безумие и остановиться, с ужасом думая о том, что он натворил и как презрительно будут смотреть на него товарищи по отряду.