Любовь и картошка

Затем странности начались в школе. Учительница истории Римма Филипповна поглядывала на учеников удивленно и подозрительно. Она обратила внимание на то, что, о каком бы историческом событии ни шла речь, некоторые из ее учеников, хитро улыбаясь, непременно называют день недели. Они знали, в какой день недели началась Отечественная война 1812 года и в какой закончилась. В какой день родился Ленин и в какой умер Наполеон.

Оказалось, что достаточно Эдику назвать год, месяц и число, хоть на много лет назад или на много лет вперед, и он сразу, мгновенно назовет, какой это день недели. При этом с учетом старого и нового стиля. И совершенно безошибочно.

Директор школы и преподаватель математики Анна Васильевна показала школьникам формулы, с помощью которых можно по заданной дате определить день недели. Но Эдик не знал никаких формул. Каким-то странным не известным никому способом, он без всяких формул делал необходимые расчеты.

В результате в школе возник необыкновенный интерес к быстрому устному счету. Однако ни у кого дальше умножения двузначного числа на двузначное число дело не двинулось. Эдик оставался в селе Бульбы непонятным таинственным исключением.

Все знали, что Эдик никогда не лжет. Никогда и ничего не выдумывает Порой его трудно было понять, приходилось переспрашивать. Но если его старательно расспросить, то всегда можно было разобраться в том, чего он хочет. И все, что он рассказывал, было правдой. Во всяком случае, до недавнего времени.

Но вот недавно Эдик рассказал, что он за селом, за лесом, недалеко от Черного озера видел космонавта. Живого. В скафандре. Через скафандр он посмотрел на Эдика и спрятался в нору. Скафандр на нем был прозрачный, блестящий. Такой, как показывали по телевизору. В те дни показывали многосерийный научно-фантастический фильм. И такой же, как вкинофильме, меховой комбинезон.

Но, по словам Эдика, выходило, что у этого космонавта почему-то было много ног. То ли пять, то ли шесть. Эдик не успел рассмотреть. А когда у Эдика спросили, какого размера космонавт, то он молча наклонился, показал ладонью над землей. И получилось, что космонавт был совсем невелик. От силы с полметра.

«Это не космонавт, — решил Сережа.— Это инопланетянин». Впрочем, так же об этом подумали и многие другие ребята.

«Но если Эдик видел инопланетянина,— думал Сережа,— то почему этот инопланетянин спрятался в какую-то нору? Может быть, он боится людей? Не доверяет им?»

Сережа сразу же представил себе, как он найдет этого замеченного Эдиком инопланетянина. Если инопланетянин сумел добраться до Земли, значит, несмотря на небольшой рост и многоногость, он принадлежит к высокоцивилизованному обществу. Следовательно, с ним можно будет объясниться. И показать ему нашу Землю и нашу жизнь. И главное, узнать от него много интересного и полезного. Незачем ему в норе прятаться. Никто ему тут ничего плохого не сделает.

Сережа решил, что пригласит инопланетянина в колхоз. В колхозе, по мнению Сережи, ему должно все понравиться.

«Хотя, с другой стороны,— думал Сережа,— если у них там, на далекой планете, цивилизация уже опередила нашу, то, может быть, ему у нас не все будет понятно. Увидит он, что мы торф свозим на ферму, готовим из него компост, и расстроится. Может быть, у них там уже давно из торфа путем химической переработки научились делать легкие и прочные строительные материалы, красивые ткани, искусственный мех. И, по его мнению, так, как у нас, расходовать торф просто жалко.

Или увидит он, как мы выращиваем картошку, а у них там на Альфе Центавра или на каком-нибудь Альдебаране картошку выращивают только в вазонах. Ради цветов, на которые мы здесь, на Земле, не обращаем никакого внимания. Ведь если подумать, на картошке очень красивые цветы. Они там ими любуются, а питательные вещества получают, полностью освоив искусственный фотосинтез...

Или как ему объяснить, что вот он сейчас находится в селе Бульбы, вЧерниговской области, на Украине и что все здесь — и село, и область, и весь Советский Союз,— все это наше. А дальше — граница. И за границей уже чужие и села, и города, и страны. Может, у них там на планете люди, ну, не люди, а просто разумные существа с самого начала миновали рабовладельческий, феодальный и капиталистический уклад? Может, у них всегда был коммунизм?

Или что такое семья? Почему человек тех, кто входит в его семью, ну, братьев, сестер, родителей, считает близкими, а других далекими? Может, у них на этой Альфе Центавра, или Альдебаране, или еще на какой-нибудь звезде все разумные существа считаются одинаково близкими друг другу?

А если он спросит, почему про автомашину, про какие-нибудь «Жигули», говорят «моя», а про трактор «Беларусь» с мотором в столько же лошадиных сил говорят «наш»? Почему дом «наш», но только моей семьи, Дворец культуры «наш», но только нашего колхоза, Красноярская ГЭС «наша», но только нашей страны, а Тихий океан «наш», но всей нашей планеты?»

Сережа вдруг понял, что объяснить инопланетянину, как и что у нас устроено, а главное, п о ч е-м у так устроено, будет совсем не просто.

«Все это кажется очень просто,— думал Сережа,— когда смотришь на это отсюда, с Земли. А если посмотреть из космоса...»

Глава пятая

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

...Генерал посмотрел сквозь стволы на небо, проверяя их чистоту. Складывая ружье, он улыбнулся, как улыбаются люди в минуты, когда недовольны собой, и добавил:

— Что же касается царей, то не все они доживали до старости. И по самым разным причинам.

Он помолчал и решительно перевел разговор на другую тему.

— Что за непонятный значок у тебя, Сережа?..

У Сережи на синей непромокаемой курточке слева был прикреплен значок — желтый полосатый жучок под выпуклой прозрачной пластмассовой крышкой.

— Колорадский жук,— ответила за Сережу Наташа.

— Странная мода,— неодобрительно заметил генерал. Сережа промолчал.

Из охотничьего домика, слегка прихрамывая, вышел колхозный бригадир Матвей Петрович Якименко, отец покойного Виктора Матвеевича, отчима Наташи, старый, грузный, неулыбчивый человек. У большинства людей лица от улыбки становятся добрее и краше. У Матвея Петровича редкая его улыбка делала лицо еще более некрасивым, недобрым и необыкновенно умным. На плотном сером бумажном пиджаке его с мятыми, словно жеваными, лацканами не хватало одной пуговицы. Ворот клетчатой рубашки-ковбойки был застегнут доверху и туго обтягивал морщинистую шею. Штаны он заправлял в кирзовые сапоги.

Матвей Петрович зевнул, огляделся. Под мышкой у него была большая деревянная коробка с шахматами.

— Шахматы уважаете, товарищ генерал? — спросил Матвей Петрович.

— Уважаю, — чуть прищурился генерал Кузнецов. Матвей Петрович откатил от поленницы и поставил на попа три чурбака — два вместо стульев, а один посредине — стол, вывалил на траву шахматные фигуры и, взглянув на Сережу, спросил:

— Вернулся? — Не дожидаясь ответа, он предостерегающе обратился к генералу: — Только я без теории.

— И я без теории, — улыбнулся генерал Кузнецов.

Матвей Петрович взял в кулаки две пешки, долго менял их за спиной, перекладывал из руки в руку, а затем спросил:

— В какой?

— В правой.

Матвей Петрович раскрыл кулак.

— Не повезло. Черная.

Генерал Кузнецов присел на чурбак и стал расставлять на доске фигуры. Ружье он прислонил к поленнице.

— Двенадцатый? — спросил Матвей Петрович.

— Нет, шестнадцатый.

— Что за пароль у вас? — удивилась Наташа.— «Двенадцатый? Нет, шестнадцатый». Что это значит?

— Пароль! — хмыкнул Сережа. — Калибр ружья, а не пароль.

Наташа стала за спиной отца, а Сережа за бригадиром. Он помялся и нерешительно сказал:

— Дед Матвей... Я вас в бригаде искал.

— Вздремнул я тут,— расставляя фигуры, ответил Матвей Петрович.— С четырех часов на ногах. Каждый день. А годы уже не те. Как съездил? — повернулся он к Сереже.