День признаний в любви

У дверей комнаты ожидания Кира остановилась. Сердце замерло на минуту и будто переместилось со своего законного места куда-то к желудку, который иногда у Киры побаливал. Может, конечно, это не слишком здоровый желудок дал о себе знать? Или все-таки сердце? Оно замерло от испуга – вдруг Кудрявцев ушел… Почему-то Кире очень этого не хотелось. Она с некоторой опаской открыла дверь комнаты ожидания. В ней все было по-прежнему. Старушка мирно дремала у старенького пианино. Видимо, девчушка с трогательной косичкой была ее внучкой. Федор Кудрявцев спокойно сидел в кресле и листал какой-то журнал.

– Ну вот! Я пришла! – Мушка сказала это, наверно, излишне громко. Бабулька у пианино встрепенулась, открыла глаза, посмотрела на настенные часы, видимо, успокоилась, поняв, что ничего не проспала, удовлетворенно кивнула и хотела было опять погрузиться в дремоту, но Кира к ней обратилась:

– Простите, пожалуйста, но мне надо сыграть одну вещь… Потренироваться, в общем… Вы позволите?

Пожилая женщина пожала полными плечами, закутанными в серый пуховый платок, потом приветливо улыбнулась и ответила:

– Конечно-конечно, какой разговор…

Она пересела чуть дальше от пианино, а Кира опустилась на крутящийся стул и провела рукой по полустершимся от времени серебряным цветам, потом откинула крышку, положила руки на клавиши, и в комнатке зазвучала простая и нежная мелодия знаменитой бетховенской багатели [1].

Девочка впервые играла для молодого человека. Только для него одного. Бабулька была не в счет. Мушке почему-то хотелось, чтобы Федор запомнил ее исполнение надолго. Она вся отдалась музыке. За пианино, как часто с ней случалось и раньше, Кира потеряла ощущение времени и пространства, только сидящий в кресле юноша с журналом на коленях все время был перед ее глазами, хотя на самом деле находился за спиной. Клавиши старенького пианино, казалось, сами льнули к пальцам девочки, не позволяя ей промахнуться. Она не должна была сделать ни одной ошибки. Торжество гармонии, воцарившееся в комнате ожидания, не могло быть испорчено ничем. И Кира справилась со своей задачей. Она сыграла так задушевно, тонко и артистично, как у нее не получалось никогда раньше.

Когда затихли последние звуки пьесы, бабушка девочки с большими глазами и тоненькой косичкой захлопала в ладоши.

– Изумительно! – восхищенно проговорила она. – А скажите, уважаемая, кто ваш педагог?

– Ольга Сергеевна Малышева, – ответила Кира.

– Деточка! Это же просто замечательно! Наша Танечка тоже занимается у Ольги Сергеевны. Неужели и она будет со временем так играть?! Прямо трудно поверить!!

– Конечно, будет! – заверила ее Кира, но при этом подумала, что Танечка сможет сыграть так, как она сейчас, только тогда, когда захочет своим исполнением понравиться молодому человеку. От этой мысли Мушка смутилась. Разве она хочет понравиться Кудрявцеву? Зачем? Он же не Филипп…

– И правда здорово! – согласился с бабулькой Федор, подойдя к пианино. – Ты что-то знакомое играла, но я не могу вспомнить ни названия, ни автора… Впрочем, может, я и не знал этого никогда…

– Это Бетховен, «К Элизе». Очень популярная пьеса.

– Да? Все же я не знал, как она называется… Теперь буду.

Мушка закрыла крышку пианино, посмотрела на часы и ужаснулась. До начала следующего урока оставалось десять минут. Большая четвертая перемена могла выручить Федора. Ее, Киру, отпустили домой, а однокласснику надо обязательно успеть на русский, чтобы не оправдываться перед классной руководительницей. Девочка поспешно схватила пуховик и крикнула Кудрявцеву:

– Федя! Поехали быстрей! Может, не опоздаешь на русский!

Кудрявцев тоже бросил взгляд на часы и усомнился:

– Вряд ли… Но можно попробовать… Вдруг троллейбус сразу подойдет… Уж очень не хочется с Раисой объясняться!

Когда Мушка с Федором подбежали к переходу через улицу, рядом с ним вдруг остановилась «Ауди».

– Отец… – каким-то севшим голосом пробормотал Кудрявцев. – Вот ведь непруха какая…

Отворилась дверца машины, из нее высунулся черноволосый мужчина.

– Федька! – крикнул он. – А ну быстро сюда! Тут стоять нельзя!

Кудрявцев сначала на автомате дернулся к отцу один, потом за рукав потянул за собой и Киру:

– Давай с нами!

Мушка, обрадовавшись тому, что их сейчас подбросят прямо до школы, откуда и до дома недалеко, с радостью согласилась. Они с Федором уселись на заднее сиденье, и машина сорвалась с места.

– Та-а-ак! – протянул отец Федора. – И почему это вы, молодые люди, не в школе? Очень хотелось бы знать.

Поскольку Кира посчитала себя виноватой в том, что Кудрявцев-старший застукал сына в определенный час в неположенном месте, она хотела пуститься в объяснения, но Федор вдруг сказал:

– А у нас нет пятого урока… Вот мы… это… и гуляем…

Кира вскинула на него удивленные глаза, но, разумеется, промолчала.

– А что так? – спросил отец молодого человека.

– Не знаю… Куда-то нашу классную послали… На какое-то важное совещание…

– Что же… Бывает… Тогда, барышня… – Мужчина в зеркальце заднего вида заглянул Мушке в глаза. – …Давайте знакомиться. Меня зовут Алексеем Федоровичем. А вас?

– А меня Кирой… – смущенно ответила девочка.

– А скажите, пожалуйста, Кира, не откажетесь ли вы прямо сейчас отобедать с нами? Вы же наверняка еще не обедали.

– Я? – Мушка совсем растерялась. Она не знала, как правильно поступить: то ли отказаться, чтобы ее не посчитали голодной и несчастной, то ли согласиться, так как отказываться вроде бы не очень вежливо.

– Конечно, она пообедает с нами, – подал голос Федор, избавив Киру от необходимости самой принимать решение.

– Ну и отлично, – резюмировал Кудрявцев-старший и больше не отвлекался от дороги до самого ресторана под названием «Садко».

Кира никогда в жизни не была в ресторане, поэтому почувствовала себя неловко уже в вестибюле. Он был богато декорирован причудливыми светильниками и зеркалами разного размера и формы. Девочка боялась бросить взгляд в какое-нибудь из зеркал, ей почему-то казалось, что она увидит себя гнусно перекошенной и препротивно растянутой, как это бывает в комнате смеха. Но когда она все же вынуждена была подойти к зеркальной стене, чтобы причесаться и привести себя в порядок, из стеклянной глубины на нее посмотрела все та же Кира, тощенькая и невзрачная, в узеньких темно-синих джинсиках и черной скользкой водолазке. Лицо девочки перекосила гримаса, как будто обычное зеркало вдруг стало кривым.

«Какая же я страхолюдина! Мне не место в этом шикарном заведении…» – подумала Мушка и обреченно поплелась вслед за Алексеем Федоровичем в зал ресторана. Ей казалось, что там отец Кудрявцева разглядит ее хорошенько и очень пожалеет, что пригласил столь мерзкую уродину в такое потрясающее место, которому она абсолютно не соответствует.

Зал Киру потряс. Она, онемев, остановилась, и Федор, замыкавший их маленькое шествие, налетел на нее сзади.

– Что случилось? – спросил он.

– Красота какая… – только и смогла выговорить Мушка.

Зал был оформлен так, что создавалось полное впечатление, как будто посетители находятся на морском дне. Настенные светильники, спрятанные в полураскрытые раковины, давали призрачный, чуть дрожащий голубоватый свет. Каждый столик окружали заборчики из разноцветных стеклянных кристаллов, сверкающих, будто драгоценные камни. Посреди зала возвышался огромный, красиво подсвеченный аквариум, в котором плавали живые рыбы, крупные и причудливые, настоящие обитатели моря. Кире очень хотелось подойти к аквариуму, чтобы рассмотреть рыб получше, но она не посмела и покорно опустилась на стул, который для нее отодвинул от стола Кудрявцев-старший. Девочка порадовалась, что сдержалась и не побежала к аквариуму, когда Алексей Федорович сказал, протягивая ей меню:

– Выбирайте побыстрее, Кира, так как на все про все у нас не больше сорока минут. Обеденный перерыв у меня небольшой.