Не голова, а компьютер

Но вот и ближайший к дому киоск, где обычно покупал он жевательную резинку.

— Двенадцать, пожалуйста. — И Марцин с чувством удовлетворения кладет на кипу газет новенькую двадцатизлотовую бумажку.

— Всего-навсего? — смеется киоскерша, и Марцину чудится в этом издевка.

— Ну, давайте пятнадцать для ровного счета, — говорит он небрежно и, забирая покупку, прибавляет, совсем как взрослый: — Благодарю. Всего хорошего!

— Ой, ой! — раздался рядом голос Петрика. — Сколько у тебя денег! Сколько резинок! Дай одну, Марцин!

— Вот дам сейчас по кумполу!

— Марцин, ну, пожалуйста! Откуда у тебя столько денег?

— Как откуда? Напечатал! Видал, бумажка совсем новенькая. Машинка такая есть, нажмешь кнопку — и денежки выскакивают, чики-брыки! Ну катись отсюда! Чтобы духу твоего не было!

— Сам катись! — обиделся Петрик. — Мама меня за газетой послала.

— Тогда бери и проваливай! Ангелочек! — ехидно сказал Марцин и еще раз повторил: — Ангелочек!

После ужина Марцин, сидя за столом, читал книжку. Он был доволен собой: уроки сделаны, ящик стола разобран, завтра в школе он отдаст долги — словом, самовоспитание идет полным ходом.

В другой комнате Вацек прокручивал пластинку, а Петрик клянчил что-то у мамы, которая записывала расходы.

— Петрик, хоть ты оставь меня в покое! — отмахнулась она.

— Ну, мамочка, пожалуйста! У меня тогда будет четырнадцать злотых!

— Нет, и не проси! Я и так не знаю, как до конца месяца дотянуть. В воскресенье приедет папа, надо пирог испечь. И полуботинки Марцина придется отдать в починку.

— Ну да, — обиженно протянул Петрик, — пусть Марцин сам себе деньги напечатает на машинке.

— Неплохо иметь хотя бы машинку для починки обуви, — улыбнулась мама.

— Не для обуви, а чтобы деньги печатать… — уточнил Петрик. — Я сам видел: он себе сделал новенькую голубую двадцатку.

Мама вскинула голову и отложила карандаш.

— Просто с ума можно от вас сойти! Что ты мелешь, Петрик? — Но, видя, как покраснел Марцин, не на шутку встревожилась: — Снова ему что-то несусветное наплел?

— Снова, снова! — повторял бессмысленно Марцин, не зная, что сказать: в голове была абсолютная пустота. — Болтает всякую чушь, а ты веришь.

— Вовсе не чушь! — оскорбился Петрик. — Скажешь, не было у тебя новенькой двадцатки? А когда я спросил…

— Вот чудак! — сделал Марцин слабую попытку замять дело и сказал, улыбаясь через силу: — Выходит, ты совсем еще маленький, шуток не понимаешь. Я ведь пошутил, мама! И вообще, к чему этот разговор? Мне к завтраму книгу надо дочитать по внеклассному чтению, — затараторил он, и слова потекли стремительным потоком, будто внутри у него отвернули кран. — В библиотеке на весь класс три экземпляра… Книжка толстая… Я ждал-ждал, наконец дождался… А за мной очередь еще длиннющая!.. Мамочка, ты ведь знаешь Скочелёву… Двойку влепит, и опять я буду виноват, а разве дают мне дома спокойно почитать… Вообще…

Марцин вдруг замолчал: в дверях стоял старший брат и смотрел на него насмешливо. С каких пор он стоит там и что слышал?

Мама побледнела, или, может, это отсвет белого тетрадного листа? Но почему у нее такой испуг в глазах? Случилось разве что-нибудь?

— Покажи деньги, — говорит мама спокойно, но Марцин знает, что означает это спокойствие. — Покажи сейчас же! — повторяет она.

— Не могу, — коротко отвечает Марцин.

Ему ясно: замять дело не удастся.

— Мамочка, он правда не может, — подтвердил Петрик, смутно чувствуя, что атмосфера накаляется. — Он купил пятнадцать жвачек.

— Пятнадцать?! — ужаснулась мама.

— Вот так аппетитец! — бросил Вацек. — Откуда у тебя деньги?

— Не твое дело! — огрызнулся Марцин. — Не ты мне их давал.

— Я еще не спятил, чтобы деньги выбрасывать псу под хвост. Жевательная резинка… — Оседлал Вацек своего любимого конька, собираясь целую лекцию прочесть о вреде жевательной резинки, которую Марцин слышал неоднократно, но, увы, никаких полезных выводов не извлек. К счастью, его перебила мама:

— Я спрашиваю, откуда у тебя деньги?

— Да так, были, — уклончиво ответил Марцин.

— Еще вчера ведь не было: ты четыре злотых выклянчил у Петрика, — вмешался Вацек.

— Господи, ты в гроб меня решил вогнать! — вскричала мама. — Я с ума сойду! Погоди, все отцу расскажу, он тебе задаст! Говори сейчас же, где взял деньги?

— Один товарищ дал…

Дело принимало нежелательный оборот. Марцин знал: отцу мозги не запудришь.

— Товарищ дал? — повторил Вацек издевательским тоном. — Мама, ты слышала, чтобы у мальчишек такие деньги водились? Я лично нет.

— Я тоже, — со вздохом прошептал Петрик.

— Что за товарищ? Как его зовут? — допытывалась мама.

— Костик Пшегонь. Может, адрес дать? Пожалуйста: Волчья улица, дом 19.

— Тот самый дохляк, который был как-то у нас? Интересно, откуда у него деньги? Вид у него такой, будто ест он раз в сутки и то недосыта… С чего это он так расщедрился?

— Не твоего ума дело! Нечего в чужом кармане деньги считать.

Марцин готов был в эту минуту избить брата, связать и бросить в подвал, в подземелье. Он даже зубы стиснул, и на скулах у него заходили желваки.

— Зачем тебе столько жевательной резинки? — продолжала допытываться мама, заламывая правой рукой пальцы на левой, от мизинца до большого и обратно. Это служило у нее признаком сильного волнения.

Марцин молчал.

— Зачем, я спрашиваю? Не станешь же ты утверждать, что тебе понадобилось столько этой гадости.

— Гадости!

Она же ровно ничего не смыслит в этом! Сначала попробовать надо, а потом говорить. Бесполезно и разговаривать с ней на эту тему. Да еще при Вацеке, который цепляется к каждому его слову. А мама во всем ему верит. В создавшемся положении остается только один выход — ни в коем случае не признаваться.

— Этого я не могу сказать… — выдавил он.

— Почему?! — с отчаянием в голосе спрашивает мама.

— Не могу — и все! У меня тоже могут быть секреты. — На «тоже» Марцин сделал ударение и посмотрел многозначительно на старшего брата. — Можете четвертовать меня, привязать к лошадям и разорвать на части, все равно не скажу!

— К лошадям? К тем, что ли, быстроногим жеребчикам, которые носятся разнузданные по школе и гогочут? Погоди, даст вот отец ремня, как миленький заговоришь.

— О господи! — мама встает со стоном. — Опять желудок заболел. В самом деле, пусть отец с ним разбирается. И в кого ты такой уродился? — Это относится к Марцину. — Почему не стараешься хорошо учиться, как Вацек? Не помогаешь по дому, как Петрик? Вечно носишься как угорелый, пропадаешь неизвестно где и с кем. Подумай, что из тебя получится в жизни? Сколько раз я просила по-хорошему: перестань жевать эту гадость, не трать деньги зря! Но тебе хоть говори, хоть нет: как об стенку горох!

— Он, как пьяница, жить без этого не может, — вмешался Вацек. — Конченый человек! Чтобы избавиться от дурной привычки, силу воли надо иметь.

— Вот именно! Я то же самое говорю, — сказала мама и схватилась за живот. — Опять начинается приступ! Я еще утром на работе почувствовала себя нехорошо. Директор стал такой нервный! А теперь еще Марцин расстроил меня! Вот увидите, я скоро совсем слягу…

— Мамочка, ложись в постель, — уговаривал Вацек, — я грелку сейчас налью и твои травы заварю.

— Я, я грелку принесу! — Петрик опрометью кинулся в ванную.

Марцин остался один. Он чувствовал себя преступником, которого приговорили к слишком суровому наказанию.

Разве виноват он в том, что мамин директор нервный? И кто сказал, что он плохо учится? Вот и сейчас корпит над этой злосчастной книжкой, хотя она совсем неинтересная. Не то что «Остров сокровищ» или «По следам снежного человека».

— …Не похоже, — доносится голос Вацека из соседней комнаты. — Грязный, лохматый… кожа да кости… не исключено, что с дурными наклонностями. И Марцина втягивает…

— Ты прав, — говорит мама. — Все из-за того, что в плохую компанию попал.