Ученик орла

Маневрируя, я снижался к воде. Ниже, ниже, совсем низко… Повторяя все причудливые изгибы реки, вёл я свою машину, стараясь не выпускать из виду атаковавший «Месс». Ему никак не удавалось толком прицелиться, но он был настойчив и вовсе не собирался отставать. Он сваливался на меня сверху раз за разом. Так не могло продолжаться долго. Ну, один промах, ну, два… пусть, наконец, десять… но всё же я был один, на безоружной машине. Надо что-то придумать, что-то изобрести, иначе… О том, что должно было произойти иначе, думать не хотелось.

Вдруг «Месс» отстал. Противник заложил надо мной вираж. Он дожидался чего-то… Ещё один речной поворот, и я увидел то, что он с высоты заметил раньше. Впереди над рекой навис мост.

Лётчик рассчитал всё верно: перед мостом «ПО-2» пойдёт на подъём, крутые берега не позволят ему маневрировать. Стоит свалиться в пикирование — и всё: одна атака — и «ПО-2» капут.

Теперь и сто километров в час показались мне немалой скоростью: мост наступал катастрофически быстро. Через каждую секунду он делался на двадцать восемь метров ближе, а всего- то метров оставалось совсем немного. Освещённые низким солнцем, четко вырисовывались кружевные контуры металлоконструкций, тяжёлые, почти чёрные быки поднимались из воды, как грозные рифы.

До моста осталось пятьдесят метров — две секунды полёта. «Месс» накренился и пошёл в атаку.

Противник разгадал мой манёвр, но поздно.

Я решил смотреть только влево, только на тёмный железобетонный устой среднего пролёта. «Ниже, — командую сам себе, — ещё ниже! Ещё, ещё чуть-чуть…» С необычно мощным грохотом проскочил «ПО-2» под мостом… Эхо вторило мотору. Казалось, рушатся сотни тонн металла, к чёрту летят перекрытия, рельсы, шпалы…

Противник разгадал мой манёвр, но поздно. Он отчаянно тянул на себя ручку, выводя из пикирования свой истребитель, однако закон инерции оказался сильнее пилота — машина стукнулась о воду.

Разглядывая радужные пятна бензина и масла на реке — всё, что осталось от «Месса», — я невольно вспомнил: «Вода мягкая, пока об неё не ударишься». Так сказано в «Занимательной физике» Перельмана. Эту цитату много лет назад я протелеграфировал в Ленинград. Она была адресована лучшему из моих учеников. Помню, он ответил тогда:

«Правильно. Ударяться не надо. Чкалов».

Держись, ребята!

Небо качнулось вправо. Ушла в сторону голубая сверкающая синька. Впереди земля — огненный ад, сплошная паутина пулемётных трасс вперемежку с шапками зенитных разрывов. Огонь спереди, с боков, сзади…

Первыми в атаку пошли штурмовики, следом за ними на вражеский аэродром ринулись мы, истребители.

Уже рванул бомбовый залп и дымом заволокло самолётные стоянки врага, уже ударили бортовые пушки, сея панику и смерть, уже занялись огнём немецкие склады, когда один из наших истребителей полыхнул огненно-дымным следом.

До земли — метры. Почти бессознательно лётчик выровнял и приземлил свою машину. Посадка пришлась на самый центр лётного поля.

Не успел я своим слова сказать, как штурмовики уже стали в круг и пушками очертили место вынужденной посадки.

Огненное кольцо сдерживало врагов. На аэродромах не держат специальных рот автоматчиков, здесь нет бронетранспортёров. К тому же надо думать, что противник и не очень спешил к подбитой машине: лётчику уходить было некуда, а время пребывания нашей штурмующей группы скоро должно было истечь (наше время определяется емкостью баков). Судьба летчика должна была решиться очень скоро; видимо, противник не сомневался в этом и не очень наседал…

Из круга отделилась машина. Лётчик выпустил шасси — он шёл на выручку незнакомого друга.

Что руководило им в тот момент? Приказ? Нет! Никто ничего не успел приказать.

Мы все видели, как взрывной волной резко забросило штурмовик в сторону, как пилот снова выровнял его и повёл к земле, но мы слишком поздно заметили, что одна нога шасси сорвана начисто. Лётчик не знал об опасности.

И вот на земле не один, а трое в беде: два лётчика и стрелок.

Видно, такого поворота дела противник не ждал. На самолётных стоянках засуетились, с разных сторон устремились к подбитым машинам тёмные фигурки врагов — их было много.

Лётчики не сдавались. Крепко стояли друзья. Мы поддерживали их с воздуха, а в это время новый экипаж заходил на посадку.

— Держись, ребята! Не бросим! — крикнул по радио лётчик и выпустил посадочные щитки.

Ему удалось приземлиться. Командиры подбитых машин вскочили в кабину стрелка, стрелки примостились на фермах шасси.

…Газ, разбег, и перегруженный штурмовик ушёл прочь из огненных перекрестий.

Мы, истребители, сделали ещё заход, зажгли оставшиеся у врага машины, вновь приняли боевой порядок и, прикрыв группу, пошли домой.

Все выглядело обычно, только одна машина шла с выпущенными шасси: обхватив самолётные «ноги», держались на них стрелки.

Теперь скажите: есть ли в мире ребята дружнее наших?

Пехота поднялась

Истребительный авангард противника связал боем наши воздушные патрули. По радио был вызван резерв, но он ещё не успел подойти к переднему краю, когда в поле видимости показались «Юнкерсы» — штук сорок, не меньше.

Одновременно авиационному генералу сообщили, что пехота поднялась.

Представляете ли вы себе, что значит свободный бомбовый удар сорока «Юнкерсов» по неприкрытой пехоте? Генерал слишком хорошо знал, какие надежды возлагаются на эту атаку, чтобы оставаться спокойным.

Всего несколько минут оставалось до развязки: две-три, а резерв мог подойти только через четыре-пять. В какую цену должны были обойтись эти минуты?

Никто не заметил, откуда над командным пунктом появилась пара истребителей. Может быть, это были «охотники»? Может быть, разведчики? Во всяком случае, судя по контуру и окраске, это были наши гвардейские истребители.

Генерал включил микрофон:

— Я «Светлый». Кто надо мной, кто надо мной?

— «Светлый», я «Волна-9», я «Волна-9». Приём.

«Волна-9» был позывной Пети Краснова, скромного, никому, кроме товарищей однополчан, не известного лейтенанта.

— «Волна-9», справа, ниже — противник. Сбейте ведущего, сбейте ведущего! — И, сделав небольшую паузу, нажимая на последние слова, генерал закончил: — Пехота поднялась, лейтенант! Как понял? Приём.

Он всё понял: и приказ генерала и что значит «пехота поднялась».

— Понял, — ответил Петя комдиву, а машина его уже неслась вниз.

Бомбардировщики ближе, ближе, он под ними.

Боевой разворот, и Петя врывается в их строй.

Теперь секунды, доли секунд решают, кому жить.

Попутный курс замедляет сближение. Вокруг частая сетка огненных трасс.

Откуда-то издалека приходит голос «Светлого».

— «Волна-9», — зовёт он, — держись, бей только ведущего!

Петя и сам знает, что бить надо обязательно ведущего — тогда остальные сломают строй и сбросят бомбы куда попало. А это самое главное: «пехота поднялась»!

Петя замер — крест прицела лёг на ведущего.

— Не торопись, «Волна-9», ближе подходи, ближе!

Машина вздрагивает. Щепки летят с плоскостей — избит фюзеляж Петиного истребителя. Осколки в кабине, брызгает стекло приборов, ранит лицо и руки…

Противник рядом. Петя видит теперь только деления прицела и машину ведущего.

Огонь — «Юнкерс» летит.

Опять огонь — по-прежнему летит ведущий. Таранить? Рано.

Ещё огонь. По-видимому, очередь приходится по лётчику, — машина неуклюже сворачивает с курса, переходит в беспорядочное падение.

Петя не видит, как в панике сыплют бомбы остальные «Юнкерсы», как грохочут разрывы на чужом переднем крае. Его израненная машина лезет круто вверх, к облакам: хозяин высоты — хозяин боя.

— «Волна-9», «Волна-9», я «Светлый», я «Светлый»! Благодарю тебя, герой!

Петя слышит комдива. Петя видит: над передним краем появляется наш резерв — шестерка… нет десятка истребителей. Он знает — теперь всё правильно: пехота поднялась, идёт, с нею идут самоходки и танки…