Подвиг жизни шевалье де Ламарка

— Все наши поиски, к сожалению, безуспешны, — говорил он, обращаясь к смотрителю кладбища. Это доктор Мондиер. Он решил отыскать могилу Ламарка. Исчезла, даже следов ее не обнаружено, хотя он действительно был похоронен именно на этом кладбище. Мондиеру попалась заметка в старом номере газеты, и он упорно искал могилу.

К счастью, смотритель кладбища оказался человеком, которому не совсем были чужды эволюционные идеи.

Услыхав, что речь идет о месте успокоения такого большого ученого-эволюциониста, он очень заинтересовался поисками и принял в них живое участие. Они вместе пересмотрели все регистрационные записи в кладбищенской конторе. Увы, Ламарка в них не было! Но заметка? Ошибка?

Снова и снова они перелистывали книги, нет Ламарка! И вдруг доктор вспоминает: у Ламарка же была вторая фамилия, Монэ.

И вот она, желанная находка в книге: «Де Монэ де Ламарк похоронен 20/XII-1829 г. (85 лет) в 3 квадрате, 1 отделении, 2 ряду, 22 могила». Могила Ламарка была зарегистрирована на букву «М», а не на «Л».

Отправились на место по этому адресу и испытали ужасное разочарование. Ничего похожего на его могилу не оказалось. Никаких следов!

Да, впрочем, какие же следы можно было найти! Ведь Ламарк был похоронен сроком только на пять лет! Это означало, что к концу этих пяти лет, так называемой «концессии», надо было внести еще некоторую сумму, чтобы не тревожить праха усопшего.

Это никем не было сделано…

«Одним словом, могила не была куплена, и кости Ламарка, вероятно в этот момент, — рассказал доктор Мондиер, — смешались в катакомбах с костями всех неизвестных, что там находятся».

Чуть ли не четверть Парижа построена над обширными катакомбами, оставшимися от древних времен.

Они служат для хранения останков, перенесенных сюда из многих парижских кладбищ, — праха бедняков, которым покупали могилу на небольшие сроки. Бессрочная могила черными глазницами выложена бесконечными рядами вдоль стен…

Доктор Мондиер хотел отметить место, где хотя бы временно покоились останки Ламарка.

В регистрационной книге против записи о нем он приметил такую пометку, сделанную чьей-то дружеской рукой: «Слева от Дассаса». О, это уже могло служить руководящей нитью! Надо искать в книге адрес могилы Дассаса. Он был найден без труда.

Списав его, доктор вместе с любезным смотрителем и рабочим-могильщиком снова отправились на поиски.

Несмотря на точное обозначение места захоронения Дассаса, оно не было найдено. Новые и новые могилы, и ничто не указывало на могилу Дассаса. А она была единственной ориентирующей точкой!

— Все бесполезно, — повторяет доктор. Но все еще на что-то надеется и не уходит.

Вдруг он заметил площадку, окруженную решеткой и поросшую травой, она привлекла его внимание своей правильностью.

Он покопал немного почву и натолкнулся на камень, еще попробовал, — надгробная плита.

Могильщик быстро очистил поверхность. «И я признаюсь, с каким живым чувством, удовольствием и волнением мы читали имя Дассасов», — вспоминал доктор.

Место было найдено, но только место временного успокоения Ламарка. Останков его там не было…

Прошло еще больше двадцати лет, и однажды историограф Ламарка, Ландрие, в свою очередь также захотел почтить его память, посетив кладбище Монпарнаса.

Он нашел могильный камень семьи Дассасов, но все кругом, «самое место, где был похоронен Ламарк, — пишет Ландрие, — было покрыто теперь свежими могилами, и они стерли навсегда следы последнего жилища великого натуралиста. Его кости покоятся теперь в катакомбах, этом некрополе забвения и тишины».

«Несмотря на легкость, с которой воздвигают во Франции статуи, — продолжает Ландрие, — подчас славе слишком эфемерной, Ламарк до сих пор лишен этой чести».

Действительно, до 1909 года самое большое, что было сделано для увековечения памяти Ламарка во Франции, — это медальон его в большой Зоологической галерее Музея и бюст в новой Галерее сравнительной анатомии. Правда, в Париже, Тулузе и Амьене — в каждом из этих городов было по одной улице, носящей имя Ламарка.

В 1909 году, в столетний юбилей выхода в свет «Философии зоологии», у главного входа в Ботанический сад, где Ламарк трудился почти всю жизнь, ему был поставлен памятник, на средства, собранные по международной подписке.

Ламарк изображен сидящим в глубоко задумчивой позе… А на одном из барельефов — он же, но уже слепым старцем, устремив безжизненный взгляд к небу, а рядом с ним Корнелия.

Она произносит: «Отец мой, благодарное потомство будет восхищаться вами, оно отомстит за вас!»

Трагедия ученого

«Ламарк! Кто не снимет шапки при имени человека, гений которого был не признан, и который умер, измученный нападками!» Эти слова принадлежат одному из его восторженных последователей, французскому ученому Жиару, и невозможно не согласиться с ними.

Жизнь Ламарка — только труд и борьба с тяжкими ударами, непрестанно посылаемыми ему судьбой.

…Он, хранитель королевского гербария, с упоением занимается любимой ботаникой, — интриганы готовят ему увольнение. Ламарк не сдается и доказывает необходимость своей работы. Но он уже на пороге нового испытания. Его посылают в «страну хаоса и неведомого», — и он превращает ее в науку о беспозвоночных животных.

Еще печальная страница! Хотят изъять из Музея коллекции, в которые он вложил столько труда. Но упорным же трудом Ламарк отстоял их, подготовив взамен дубликаты.

А когда пруссаки были у ворот Сада, грозя все уничтожить, — что тогда пережил он?

Ежегодники… как любовно и заботливо создавались они и лишь страдания и унижения доставили автору.

И так всю жизнь… всю жизнь… Едва несколько наладится с заработком и в семье, как снова и снова неприятности, смерть близких, нужда, насмешки, оскорбления и, наконец, последний акт — слепота и полное забвение.

Поразительны не только светлый ум Ламарка, его широкие взгляды, работоспособность, но и его мужество, его моральная сила, с которой он переносил все бедствия, никогда не прекращая неустанной работы.

Был ли то его личный труд, что готовил он к печати, или отзыв на чужой, — неизменны глубокое понимание ответственности, аккуратность и порядочность.

Даже слепым, он продолжал посещать собрания Музея и собрания Национального института наук и искусств, членом которого состоял и где одно время был профессором.

Независимый во всех своих взглядах, искренний республиканец, Ламарк ни перед кем не заискивал, ни у кого не добивался милостей. Ничуть не беспокоился он, нравятся ли его взгляды сильным мира сего или нет. С увлечением он развивал свое мировоззрение, свою философию не оглядываясь на впечатление, которое она производит на окружающих.

Ламарк не давал своему учению никакого определенного названия: «трансформизм», «эволюционное». Но он всю жизнь до последнего дыхания преданно служил эволюционной идее.

Жоффруа Сент-Илер справедливо сказал, что совесть была для Ламарка главным судьей его поступков, заставляя идти вперед и искать истину. Этот же неумолимый судья указывал ему, высокий жребий — проповедывать и проповедывать свои взгляды.

Прекрасно понимая, что они встречают на первых же порах одно недоброжелательство (вспомним отзыв Кювье о «Гидрогеологии»), Ламарк не отказался от них, а наоборот, все оставшиеся годы развивал наступление на учение о постоянстве видов, на антропоцентризм, на учение о том, что духовное предшествовало материи.

Одну за другой штурмует он эти старые, веками стоящие цитадели «Гидрогеологией», «Философией зоологии», «Естественной историей беспозвоночных» и всеми другими работами.

И умирающий, — солдат науки, он возглашает потомству итог всей своей жизни, отданной познанию хода живой и неживой природы: «Аналитическую систему положительных знаний человека». Этот всеобъемлющий ум, это преданное служение науке, этот благородный характер и мужество, горячее сердце, — как оценили их современники?