Леонардо да Винчи живет в твоем доме, или Быль о золотом ключике
Леонардо да Винчи живет в твоем доме, или Быль о золотом ключике читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Из множества писем-откликов, опубликованных тогда газетой, позволю привести самое пространное, но и, пожалуй, лучше других отвечающее на заданную Ольгой «загадку». Вот оно:
«В семнадцать лет я считал себя «суперменом». Во-первых, умел прилично рисовать, заканчивал художественную студию, играл в духовом оркестре, держал первое место в школе по лыжам и настольному теннису. На выпускные экзамены ездил на собственном мотоцикле. На карманные расходы всегда было. В кругу друзей — самый уважаемый человек.
Окончил десять классов, учиться дальше не стал. Зачем? Тем более, как пишет Ольга Р., что «большой личности можно оправдать всякие проступки и нарушения». Мне прощали, не возражали, все разрешали.
К чему это привело?
Захотелось стать шофером. Кожаная куртка, белая кепка и рука в перчатке из кабины на зависть всем знакомым. Захотелось — устроили. Получил направление в автохозяйство. Через два месяца мой новенький «ГАЗ-51» уже нуждался в ремонте. Дело скучное, не для «сверхчеловека». Поныл дома, родственники помогли. И вот я уже в другом автохозяйстве, у меня другая добротная автомашина, которой хватило еще на три месяца. Учиться дальше так и не собрался.
Служить попал в автороту. Как способному, мне мелочи прощали. «Ну, подумаешь, опоздал», «Мало ли что, выпил, зато как играет».
Раз простили, два простили. Полковник советовал: «Смотри, Виктор, не дури». Все мимо ушей пропускал. Считал, что если я могу и знаю несколько больше других, то мне все можно и дозволено.
Слишком долго я так считал. Не в меру разросшийся во мне эгоизм, ложное представление о своих возможностях и, главное, неправильное понятие о личности привели меня к тому, что и вспоминать тошно.
Трижды я стоял перед судом за уголовные преступления. И это, в частности, и потому, что мне все прощалось и разрешалось в мелочах.
Настоящее мое жизненное кредо ковалось долго, трудно и, как я сейчас понимаю, очень медленно.
Вот я и считаю, что если у личности и определены, как пишет Ольга Р., все черты, обозначены ярче, может быть, «доведены до крайности», то это еще не говорит о том, что ей можно все прощать и во всем ее оправдывать. Главное, надо твердо себе уяснить, что не люди живут для тебя, а ты для людей. И будь человек хоть самой большой знаменитостью, прежде всего о нем нужно судить с точки зрения его нравственной основы. Труд — это и есть бой за счастье. Делаешь ли ты стулья или космические корабли.
Что всякий труд у нас в почете, знают даже дети. Ну, а мнение о том, что «коллективный труд не позволяет развернуться и выдвинуться», просто нелепо. Мне, теперь рабочему человеку, это просто смешно слышать. Написал я это письмо еще потому, что не хочу, чтобы кто-нибудь из молодых повторил мои ошибки. Как говорят, «на горьком опыте убедился».
Живу я сейчас и работаю на Северном Урале, в маленьком поселке. Работу я люблю и берусь с охотой за любую, потому что считаю: для успеха в любом деле нужен один процент таланта, а девяносто девять процентов труда. Думаю, что и в «таланте стать человеком» — такое же соотношение.
Убедительный, проверенный тяжелыми уроками вывод. Как не прислушаться к нему?!
И большинство других участников дискуссии пришло к такому же пониманию вопроса: человек ценен прежде всего не исключительностью, не достижениями в узкой специальности, а душевными качествами. Человек ценен человечностью — такой была главная мысль в основной массе откликов, размышлений.
Действительно, если спросить любого из нас, кто из встреченных на жизненном пути людей оставил наибольший след в нашей памяти, о ком хотели бы сказать благодарное слово, то это, чаще всего, будет не обязательно выдающийся по своему служебному, профессиональному положению человек, но обязательно добрый, отзывчивый, чуткий, самоотверженный, всегда и без лишних слов готовый прийти на помощь окружающим, разделить их беды, трудности, окрылить живым участием.
Молодая женщина, заводская работница, вспоминает, как о самом важном событии в своей жизни, встречу с новой учительницей в четвертом классе. Так уж вышло, что на первом же уроке — это была литература — учительница вызвала ответить домашнее задание Наташу. Та хотя и знала материал, но по своей робости, болезненной стеснительности не могла вымолвить ни слова. Учителя начальных классов уже знали эту ее особенность и, махнув рукой, перестали вызывать к доске. А Галина Георгиевна терпеливо ждала, ждала десять минут, пятнадцать, не выражая при этом ни малейшего нетерпения или удивления, напротив, спокойно подбадривая. Начал подбадривать и класс.
И тогда Наташка решилась на отчаянный шаг: начала читать наизусть стихотворение. Сначала тихо, почти шепотом. Потом распалилась и закончила громко, выразительно. Галина Георгиевна поставила Наташе «пять» в журнале и огромную «пятерку» в дневнике. На следующем же уроке русского языка учительница снова вызвала первой Наташу, и снова та ответила на отлично. С тех пор в девочке произошел перелом. Но учительница еще долго спрашивала ее каждый-каждый день. И Наташа отвечала, все больше расковываясь, все больше входя в новую прекрасную роль, становясь иным по характеру человеком — общительным, радостным, уверенным в себе.
А поступи учительница иначе, прояви нервозность, нетерпение… И здесь доброта сотворила добро. И как не запомнить Наташе тот первый настоящий урок — урок деятельной доброты?! И для нее, а в принципе и с общих позиций, скромная по положению учительница Галина Георгиевна — личность.
А сколько благодарного чувства за доброту вот в этом коротком послании:
«Моя свекровь — удивительный человек! Маленькая, хрупкая, тихая, но с добрым и прекрасным сердцем. Когда пятеро ее детей поженились, все прожили вместе с ней под одной крышей десять лет. И она умела ладить со всеми. У нее трудная судьба, но жизненные невзгоды не ожесточили ее, она осталась приветливой, внимательной и доброй к людям».
Вот и ответим на вопрос, а личность ли эта «маленькая, хрупкая, тихая» женщина? Личность! А как иначе назвать, когда ее жизнь, поведение, поступки сказываются самым благотворным образом на судьбах и настроении десятков других людей? Когда она, будто добрый волшебник, дарит радость и счастье окружающим. И взамен получает его сама.
Из писем о счастье:
«Мой отец трудился на заводе. Он любил свою работу, своих товарищей, жизнь. И все, с кем он работал, все, знавшие его, очень уважали как мастера и как человека. Мы остались без отца. Но мы видим, как люди помнят его, чтут его память. Он и сейчас остается для многих примером, как бы продолжает жить среди нас. Вот и думаю я теперь, что счастье — оно рядом. Жить не для себя, а для людей — счастье. Счастье, когда тебя уважают».
«В наше время быть счастливым — значит делать счастливыми других. Нельзя любить людей абстрактно, мечтать о больших делах ради всего человечества, не испытывая привязанности ни к кому из людей. Самые большие дела истекают из маленьких, вроде бы обычных, но конкретных дел».
Прислушаемся: самые большие дела и свершения начинаются с малых, но практически полезных дел и поступков. Как это верно!
Миша Н., старшеклассник, не стеснялся на глазах приятелей помогать матери — школьной уборщице — мыть полы, прибирать классные комнаты, таскать ведра с грязной водой. И не по нужде вовсе: глава семьи — квалифицированный заводской рабочий, в доме разумный достаток. Значит — по душевной потребности. Откуда она в юноше? Даже сама мать объяснить того вроде бы и не могла: «Не знаю, сызмальства он у меня такой жалостливый, помогать любит».
А разгадка нашлась: перед Мишей «сызмальства» были открыты все радости и горести в семье, заботы и трудности, здесь не освобождали ребенка от дел обыденных, будничных, но рано научили видеть их приятную сторону, находить в них удовлетворение, по крайней мере, понимать их необходимость. Научили образом жизни семьи, в которой каждый — большой и малый — имел не столько прав перед другими, сколько обязанностей, вошедших в привычку, ставших разумеющейся чертой характера, чем и бахвалиться-то не принято.
