Сотворение оперного спектакля

Поиски идейно-художественного решения спектакля, организация образа есть основа искусства театра, его показатель, его активность. Пассивное отношение театра к драматургическому материалу делает театр мертвым.

Нужен ли в опере суфлер?

Кажется, мелкий вопрос? Нет, он нам может рассказать о многом. О характере театра, его возможностях, задачах, традициях и привычках. И в Большом, и в других оперных театрах старого типа вы обязательно увидите в центре авансцены козырек-«пригорок», скрывающий от публики суфлера. В драматическом спектакле суфлер подсказывает актерам текст в случае, если актер его забудет.

В оперных театрах суфлер-музыкант должен уметь подать (подсказать) слова точно перед музыкальной фразой, то есть, дублируя дирижера, указать певцу вступление.

Суфлер — обязательная принадлежность старого театра. Почему? Потому, что в старом драматическом театре так часто и скоропалительно ставились новые пьесы, что игравшему чуть ли не ежедневно актеру запомнить слова в них было затруднительно. Кроме того, постановочные методы были элементарны: две-три, много пять-шесть репетиций и должна была идти премьера. Где тут как следует вжиться в текст, найти его скрытый смысл, уложить в сознании! Теперь нет столь частой смены репертуара, и каждая постановка готовится более тщательно, на нее затрачивается больше времени.

В старой опере словесный и музыкальный текст тоже готовился очень быстро. И что еще важнее, из-за отсутствия продолжительной, а иногда, как ныне, скрупулезной сценической работы с режиссером по освоению смысла драматургии музыкальный текст со словами органично и крепко не запоминался. Вернее, не входил в нутро актера-образа.

Современному оперному артисту суфлер не нужен, он его только сбивает. Его нет в Музыкальном театре им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, его нет в Московском Камерном музыкальном театре. Но старый артист, привыкший к суфлеру, к тому, что перед каждой фразой ему подается текст и знак к началу пения, видя суфлерскую будку без суфлера, теряется и… окончательно забывает музыку и слова своей партии. Такова сила привычки!

Однако, когда в Большом театре силами молодежи и при серьезной работе над спектаклем была поставлена опера Генделя «Юлий Цезарь», суфлер оказался лишним.

Если спектакль хорошо подготовлен, если все, что произносит актер, будь то текст, речитатив или протяжное мелодическое пение, стало для него естественной необходимостью, органическим проявлением его эмоций и мыслей, средством воздействия на партнеров на сцене, если он стал неотъемлемой частью образа, то тогда, конечно, опасность забыть слова, мелодию, ритм становится минимальной; практически этой опасности не существует…

Во время же репетиций, когда идет процесс создания сценического образа (вживание артиста в образ), суфлер бывает очень полезен. Он большой помощник на репетиции артисту, на которого нахлынули сразу сотни сценических, вокальных и музыкальных задач. Оперный артист не может строить роль по разделам (слово, движение, певческий звук, выразительность вокальной фразы, воздействие на другое действующее лицо и т. д. и т. п.), он охватывает сразу весь комплекс выразительных средств и направляет его на проживание мгновения. Вот тут-то хорошим помощником может стать суфлер, зорко следящий за словесно-вокально-музыкальной тканью роли. Потом, в результате многих усилии и времени (важный фактор), все встанет на свое место, все организуется в единую художественную гармонию. Надобность в суфлере отпадает.

Суфлер во время вечернего спектакля свидетельствует о том, что его участники не так, как нужно, подготовили свою роль, или профессиональная память у них подхрамывает, или… привычка, привычка.

Итак, нужен ли суфлер на спектакле? Думаю, что нет! Ведь это не творческий партнер процесса течения спектакля, как, например, дирижер, а… техническая скорая помощь. Не лучше ли выучить партии в соответствии с проникновением в художественную жизнь образа-роли или, еще того важнее, развить свою музыкальность до такого уровня, на котором уже не нужны «подпорки» суфлера?

А как было раньше, когда не было режиссера?

Настоящая школа режиссеров оперы как профессионалов возникла сравнительно недавно, в начале XX века. Раньше режиссеров-постановщиков в том плане, как это мы мыслим сейчас, не было. Антрепренер театра, то есть частный его содержатель, платил художнику за то, что он нарисует на холсте место действия (лес, дворец, богатая или бедная комната, улица, река, море) или подберет нечто подходящее из старых, уже много раз использованных в других операх декораций. Точности места действия и, уж конечно, эмоционального и смыслового определения его и помощи в понимании сути проведения или каких-либо эстетических закономерностей от таких «декорации» никто не ждал.

В начале нашего века в лучших театрах стали писать декорации известные художники: А. Головин, К. Коровин, А. Бенуа и др. Их декорации были красивы, но жили сами по себе, так как включать их в общую концепцию спектакля было некому. Спектакль не столько ставился, сколько актеры сговаривались о том, где в какой момент действия они будут находиться.

Главный актер имел при этом естественное преимущество. Его слушались, он — повелевал! Конечно, все делалось в интересах «знаменитости». Право командовать или просто утверждать свою мысль молодежи удавалось крайне редко.

Более же всего функции режиссера выполнял драматург — автор готовящейся к постановке пьесы или оперы. Конечно, это зависело от театрального дара драматурга. Это замечательно делал в Малом театре А. Н. Островский; в опере в этом был заинтересован и прекрасно помогал актерам и театру Дж. Верди.

В письмах Верди рассыпано множество фраз, которые свидетельствуют о режиссерской прозорливости композитора и вместе с тем о требовательности к спектаклю. Так, например, в письме к Леону Эскюдье 23 января 1865 года Верди высказывает беспокойство по поводу того, что в опере «Макбет» Банко, появляющийся в качестве привидения, не уходил за кулисы, так как это «нарушает сценическую иллюзию». «Когда я ставил «Макбета» во Флоренции, — пишет композитор в этом письме, — я добился того, что Банко (с широкой раной на лбу) появлялся из люка, как раз рядом с местом, приготовленным для Макбета; и Банко должен был оставаться все время абсолютно неподвижным, изредка вздрагивая». Далее в письме Верди рисует план сцены и указывает место, где появлялся Банко. Рисует так, как обычно и современные режиссеры зарисовывают планы своих мизансцен.

В другом письме мы читаем: «Не надо забывать, что ведьмы, как и в том, что касается исполнения музыки, так и в самом действии [34], должны быть грубыми и неуклюжими до того момента в третьем акте, когда они встречаются лицом к лицу с Макбетом. С этого момента они становятся величественными и вещими».

Ну чем же это не режиссерские замечания? XX век в жизни всего театрального искусства ознаменовался появлением режиссера, то есть концентрацией ранее разбросанных мыслей, задач и творческих навыков в деятельности одного человека. Профессия режиссера не появилась на голом месте, она возникла, как уже говорилось, из потребности нового театра в строгой, а в дальнейшем научной, художественной организации спектакля на определенных эстетических принципах. Для появления в России режиссуры Станиславского и Немировича-Данченко должна была существовать острая необходимость слияния их (Станиславского — актера и Немировича-Данченко — драматурга и публициста) принципов драматургии, принципов, до тех пор разбросанных, все более и более становящихся важными для развития нового театра, театрального представления, манеры игры, подхода к идее произведения, построению конструкции спектакля, способа помощи актерам и т. д.

Любопытно, что Художественный театр, который был первым воспринят как «режиссерский» театр, в первые годы не указывал фамилии режиссеров-постановщиков спектакля. Так, режиссура как необходимая для жизни театра профессия утвердилась сначала де-факто (фактически), а потом была признана и де-юре (юридически).