Большая книга ужасов – 12

– Жутковатенько? Вы, оказывается, слабонервные, шуток не понимаете.

Тем временем Максим собрал лежавшие на дне лодки инструменты и начал смывать краску с кисточек. Наблюдавший за его действиями Петька сказал:

– А нам, между прочим, тоже домой пора. – И посмотрел на допотопные часы «Звезда», с которыми не расставался даже на каникулах. – Ангелина Георгиевна просила возвращаться домой засветло.

– Есть контрпредложение, – перебила я рассудительного Толкачева, – давайте сначала искупаемся, а потом уже все остальное. Тетя Ангелина добрая, воспримет опоздание с пониманием.

Конечно же, моя идея понравилась больше Петькиной, а если учесть, что по дороге домой мы все равно проходили городской пляж, то как туда было не заглянуть? Народ разошелся по своим пансионатам и домам отдыха, и под ногами уже можно было различать свободную от штабелей загорающих гальку. Сложив на топчане одежду, мы наперегонки побежали к воде. Как я ни старалась, Максим обогнал всех и первым бултыхнулся в пенящиеся волны. Мы плескались, визжали, смеялись, и время текло как вода между пальцами. Кожа незаметно покрылась пупырышками, стало прохладненько – пора было заканчивать. Сережка почему-то задержался в воде, и я услышала его негромкий голос:

– Петька, посмотри, у меня что-то к плавкам прицепилось.

Толкачев ринулся на помощь, немного провозившись, извлек из воды темный удлиненный предмет, взглянул на него и с ужасом отбросил далеко в сторону. Оба выскочили из воды как ошпаренные. Первым к ним подбежал Максим:

– Все нормально, ребята?

– Ты видел, что это было, Сережка? – У Петьки Толкачева дрожал подбородок.

– Я чувствовал, как оно царапало кожу, а увидел только после того, как ты его отцепил. Оно шевелилось! Клянусь чем угодно, оно скребло меня по коже! – Мальчишки выглядели очень напуганными. – Посмотри, там нет царапин – на спине и ниже?.. Вдруг оно заразное или там трупный яд!

Мы с Максимом недоумевали.

– Тебе что, медуза в плавки попала? – предположил он.

– Хуже! Вы мне не поверите, но Петька подтвердит… Хуже. Это была человеческая рука – сухая костлявая человеческая рука, и она шевелилась!

– В целом Сережка прав, – подхватил Толкачев. – Подойдя к нему, я ничего не увидел – предмет находился под водой, а когда пощупал, то ощутил что-то твердое и жесткое, вроде корявой ветки. Только вытянув «ветку» из воды, я увидел черную скрюченную пятерню. А вот то, что она якобы шевелилась, – вряд ли. Мертвецы не движутся.

– У вас в Москве модно дурацкие шутки разыгрывать?! То Зинаида из себя лунатика изображает, то вы на пару психуете! Развлекайтесь без меня! – Натянув брюки, Максим быстро зашагал прочь. – Утром меня на пристани не ждите, – обернулся он. – Я пойду к Ирке. Встретимся после обеда.

Максима можно было понять – со стороны все это выглядело дико и нелепо. Вот если бы он знал Петьку Толкачева лучше, то иначе бы отнесся к его рассказу. Природа начисто обделила Петьку фантазией, и он всегда говорил правду, абсолютно не умея врать и притворяться. В отличие от «мастера художественного слова» Сережки Ивойлова, моему двоюродному брату можно было верить всегда и везде. Впрочем, на этот раз я бы поверила и Сережке. Поверила бы потому, что однажды сама видела такие высохшие, скрюченные руки. Видела на черном безмолвном корабле-призраке, и тогда они тянулись к моей шее…

К Сережкиному дому мы подошли, когда город укрыли глубокие синие сумерки. Встретили нас очень сурово, но причиной гнева Ангелины Георгиевны было отнюдь не наше опоздание.

– Зинаида, после того как вы отобедали с этим черненьким мальчиком, ты еще возвращалась сюда?

– Нет. – Мне пришлось давать довольно полный отчет о своих похождениях, а заодно и сообщить, где проводили время Петька и Сережка. – А что, собственно, случилось?

– Трагедия! Невосполнимая утрата! Катастрофа! Если вы не заходили в дом, тогда кто, скажите на милость, этот вандал?!

Не в силах больше говорить, тетя Ангелина жестом приказала следовать за ней. Войдя в мою комнатушку, Ангелина Георгиевна театральным жестом отодвинула ширму, демонстрируя заключенный в позолоченную раму лист фанеры и сияющую чешую осколков на полу.

– Зеркало разбилось, – констатировал Ивойлов.

– Сами зеркала не разбиваются. Это дело рук какого-то негодяя и труса. Труса – потому, что этот варвар боится сознаться в содеянном. Для вас, современной молодежи, предметы старины – обычный хлам, барахло, которому место на помойке. На самом деле здесь собраны бесценные старинные вещи – ан-ти-ква-ри-ат. Этому зеркалу не меньше ста пятидесяти лет. Мои родители приобрели его в Ленинграде, всего за несколько дней до начала войны. Оно уцелело во время бомбежек, блокады… – Ангелина Георгиевна умолкла на полуслове, горестно махнув рукой.

– Тетя Ангелина, вы не расстраивайтесь, рама-то цела. Закажите новое зеркало у стекольщика, – предложил Петька, – и все будет в порядке.

– Глупец! Хотя откуда тебе, выросшему на американских мультфильмах и «Сникерсах», знать истинную ценность вещей? Самое ценное здесь само зеркальное стекло, а не рама. Такие стекла сейчас просто не делают – идеальная полировка, – глубина, прозрачность, я уже не говорю про гравированный орнамент… – тетя схватилась за голову, – его ничем не заменишь!

– А знаете, Ангелина Георгиевна, на днях произошел аналогичный случай. У нашей подруги без видимых причин разбилось зеркальце. Может быть, виною тому перепады температуры или давления?

Когда хотел, Петька говорил как академик, но его умные речи не произвели должного впечатления. Велев выбросить осколки, тетя Ангелина ушла к себе, и вскоре в воздухе запахло сердечными каплями. Я взялась за веник. Зеркало раскололось на маленькие кусочки – так обычно бьются автомобильные стекла, но один осколок с выгравированной звездочкой оказался довольно большим, почти в половину моей ладони. Я повертела стекляшку в руках и пришла к выводу, что из нее получится продвинутая фенечка.

– Петька, ты можешь просверлить в нем дырочку?

– Зачем?

– Сделаю кулон.

– Такое толстое стекло трудно сверлить. Лучше я обточу его края, чтобы не порезаться, и спаяю из жестянки оправу. Завтра же попрошу у Макса паяльник и займусь этим делом.

Петька завернул осколок в носовой платок, засунул в карман, и мы пошли ужинать. Я чувствовала себя стаей голодных волков и с энтузиазмом набросилась на яичницу. Но нормально перекусить нам так и не удалось – тут же послышался настойчивый, нервный стук в дверь. Тетя Ангелина привычным жестом схватилась за голову, ожидая очередной «трагедии». Похоже, не зря – на пороге стоял расстроенный, растрепанный Андрей. Он сообщил:

– С сестрой случилось то же, что и с Ириной. Когда я вернулся домой, это уже произошло. Она сидела за столом, водила ручкой прямо по скатерти и ни на что не реагировала. В больнице рассказали, Анна ушла с работы как обычно, любезно со всеми попрощалась… дальше никто ничего не знает. Бабушка спала и ничего не заметила. Анюту нашел я – она сидела за столом и… Простите, я об этом уже говорил. Что теперь делать? Здесь у меня никого нет, только вы, но я зря вас побеспокоил, мне надо идти…

– Куда ты пойдешь, голубчик? На тебе ж лица нет!

Ангелина Георгиевна подтолкнула Андрея в комнату, и в воздухе вновь запахло сердечными каплями. Встревоженная Сережкина тетушка суетилась вовсю: заботливо усадила нашего ночного гостя на диван, напоила валерьянкой, а потом начала листать толстый медицинский справочник, подыскивая подходящую болезнь. Андрей сидел неподвижно, только его тонкие пальцы беспрестанно теребили бахрому одной из подушек.

– Говорят, такое может быть связано с нервами. В этом только моя вина – она так нервничала, разбираясь с моими проблемами! Сегодня мы тоже поссорились. «Я уже достаточно взрослый человек, чтобы выбирать себе друзей! Хватит меня опекать» – после этих слов у Анны задрожали губы, но она так ничего и не ответила. Я ушел, хлопнув дверью, почти ненавидя ее.