Капитан Коко и Зеленое Стеклышко

Утихло только к вечеру. Лишь тогда я осмелился отбросить крышку сундука вверх и огляделся.

Океан по-прежнему был тёмным, угрюмым. Небо хмурилось. Но далеко впереди опять стало проблёскивать солнышко, и под его лучами на горизонте что-то белело, поднимаясь из воды.

«Не то земля, не то облако», — гадал я и всматривался в белое пятнышко.

Оно заметно росло, оно приближалось, и скоро я увидел огромную гору, покрытую снегом и льдом. Рядом возвышались другие горы, поменьше, но и они были укрыты снегами.

Прибой плескал в крутые склоны, обламывал их, на побережье грудилось ледяное крошево.

Недалеко от берега плавали айсберги — великанские ледяные глыбищи. Полупрозрачные, голубоватые, они отражались в океане, как стеклянные дворцы.

И повсюду — на айсбергах, на льдинах, на берегу — суетились потешные чёрно-белые фигурки, удивительно похожие на маленьких музыкантов во фраках.

И я понял, что ветер затащил меня не на Север, но в такое место, где нисколько не теплее и не лучше.

Я понял, что передо мной Антарктида — страна пингвинов. Я поёжился и сказал сам себе:

— Ну вот, любитель путешествий! Ты удрал от полиции, вышел почти сухим из океана, но теперь погибнешь от холода и голода среди айсбергов и льдов.

И тут мне вдруг послышалось: кто-то где-то кричит.

Я привстал и увидел на волнах — нет-нет, не пингвина! — а живого-преживого капитана Коко!

Я подумал, что с горя мне мерещится, ущипнул себя за ухо, но в открытом океане в самом деле кричал петух!

Он плыл! Он из последних сил подгребал к сундуку.

Я тоже чем попало — руками, ладонями, зонтом — стал грести навстречу, схватил петуха за гребень и втащил в сундук. И сразу понял, почему Коко не утонул.

Он плыл… в калоше!

Да, да! В огромной старой калоше из той самой пары, которую бабушка весной надевает на валенки. Калоша во время аварии выпала из сундука, петух забрался в неё и остался жив.

Мы так радовались встрече, что даже забыли о своей беде. Но мы тут же дали друг другу слово никогда не загадывать и не отгадывать загадок на вахте. Особенно про осьминогов. И всегда быть начеку, чтобы опять где-нибудь не влопаться в неприятность.

Но думаете, петух после этого посмирнел? Ничуть!

Как только он увидел пингвинов, сразу засуетился, заволновался:

— Смотри! Смотри! Там птицы! Там одни только птицы! Они приветствуют нас! — орал он с прежним азартом. — Смотри! Они машут нам крыльями! Ведь это же чудесно! Ведь это же… — И тут Коко так уставился на меня, будто в голову ему пришла гениальная мысль.

Он пару мгновений беззвучно раскрывал клюв, потом выпалил:

— Слушай! Ведь это Валяй-Форси! Я уверен — это Валяй-Форси! — И он так обрадовался, так запрыгал, что снова чуть не угодил за борт.

— Дружище! — горланил он. — Одолжи мне свой городской костюм! Я так обтрепался за дорогу, что и птицам показаться стыдно. У меня, наверное, такой вид, что и куры не признают.

Вид у петуха был действительно не из лучших: от холода гребень посинел, перья топорщились.

Я не стал его расстраивать, а молча скинул пиджак и укутался шалью.

Месье, капитан Коко, не теряя времени, начал готовиться к выходу на берег.

Со дна сундука он выкопал и разложил перед собой все фантики от конфет, картонку с пуговицами, два обрывка бус и полдюжины старых значков. А потом, как будто примеряясь глянул на мои брюки… Но я быстренько затянул на себе пояс потуже, и петух стал наряжаться в то, что имел.

Сначала он облачился в пиджак, подвернув и пришпилив булавками рукава и полы. Затем развесил на груди и животе значки, бусы, пуговицы и фантики.

Издали вся эта мишура вполне смахивала на ордена бусы выглядели как цепочки от часов, и петух был очень доволен.

А кончив наряжаться, он придирчиво осмотрел свои синие от холода лапы, вздохнул и произнёс:

— Как жаль, что не захватили сапожный крем. Надо было бы почистить сапоги.

Я расхохотался, но петух даже не взглянул на меня. Все его мысли были там, на берегу.

Глава восьмая

ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ИМПЕРАТОРСКИХ НАСЛЕДНИКОВ

Высадка прошла удачно. Я нашёл спокойную бухточку и привязал сундук шпагатом к большому обломку льдины.

Капитан ступил на берег первым. Важный, разодетый, разукрашенный, он направился прямо к пингвиньей толпе. И как только поравнялся с нею, залихватски крикнул:

— Здорово, братцы! Привет вам, славные жители Валяй-Форси! А где же куры? Они что, стесняются меня?

Пингвины удивлённо развели крыльями и уставились на петуха круглыми глазами.

Конечно, человечьего языка они не понимали, а петух продолжал им хвастливо кричать:

— Что же вы молчите, братцы? Разве вам не нравится мой генеральский мундир? — И повернулся так, что все украшения сверкнули, звякнули.

С начищенных значков едва не сыпались искры.

На снегу среди чёрно-белых птиц Коко полыхал, как маленький пожар. Наверное, он думал, что ошеломлённые пингвины застынут перед ним в глубочайшем поклоне.

Но произошло совсем другое!

Пингвины постояли-постояли, поглядели-поглядели, затем вдруг выстроились перед петухом в очередь, как перед ящиком с пирожками, и сделали то, чего не ожидал даже я…

Они — тюк! тюк! тюк! — начали склёвывать с петушиной груди фальшивые ордена.

Первый пингвин склюнул самый большой фантик-орден, проглотил и отошёл в сторону.

Второй склюнул фантик поменьше, проглотил, постоял, склюнул на добавку значок и тоже отошёл в сторону.

И так, друг за другом, не толкаясь, не спеша, пингвины клевали до тех пор, пока на длинном пиджаке петуха не осталось и бусинки.

Петух стоял как вкопанный. Странный приём настолько его ошарашил, что он и одного разика не ворохнулся. И только в самом конце этой странной процедуры он не то прокаркал, не то прококовал:

— Гр-р-р-р!

Очевидно, он хотел крикнуть: «Гр-рабят!» — но от замешательства сбился с человечьего языка на птичий…

И тут пингвины сразу его поняли!

Они снова плотной толпой окружили Коко и, перебивая друг друга, взволнованно стали что-то по-птичьи говорить, говорить, говорить. А Коко тоже их понимал, тоже что-то им рассказывал, кивал то на меня, то на сундук, и пингвины поднимали крылья, будто вскрикивали: «Ах, какой страх! Какие вы бедняги!»

В этом месте я должен сделать пояснение.

Я должен предупредить: всё, что потом говорили пингвины, мне пересказывал капитан Коко. Сам я пингвинов не понимал. В своё время я плохо усвоил иностранные языки, а птичий не учил совсем. И поэтому заранее прошу: если в моём рассказе о пингвиньих делах что-то покажется неправдоподобным, то в этом виноват Коко, мой переводчик.

А теперь продолжаю…

Петух оживлённо толковал с пингвинами, а я стоял в сторонке на холодном ветру и терпеливо ждал, чем закончатся переговоры.

Наконец птичий галдёж утих, пингвины, бережно поддерживая петуха под крылья, повалили всей толпой ко мне. Двое из них, самые рослые, вежливо кивнули носами и, как бы приглашая меня, показали на заснеженную, уходящую к небу скалу. Я принял приглашение и поплёлся вслед за птицами. Под скалой, между гранитными глыбами, оказался вход в уютную пещерку с песчаным полом. С потолка свисали прозрачные ледышки, но, по сравнению с берегом, здесь было теплее.

Ветер сюда не проникал.

Мы вошли в пещерку, а пингвины разом повернулись и вперевалочку побежали назад, к морю.

— Сейчас будут угощать! — сказал Коко.

— Откуда ты знаешь?

— Я с ними об этом говорил!

— А ещё о чём вы говорили? Почему они склевали твои ордена?

— Об орденах мне пока ничего неизвестно. Спешил выяснить главное.

— Что главное? — так и бросился я к петуху. — Как нам отсюда выбраться, да?

— Ну не совсем это… Первым делом я узнал, нет ли поблизости городка Валяй-Форси, — самым серьёзным тоном ответил петух.