Черепашки-ниндзя и Баркулаб фон Гарт

В четырнадцать лет Генри, как и полагалось в древней Японии, женили. Девушка происходила из влиятельной семьи. Этот брачный союз был делом рук отца, который жаждал породниться с могущественным родом, да и втайне надеялся отвлечь непутевого сына от бранных забав и соблазнить любовными утехами. Невесте в ту пору минуло десять лет. Временами она производила на Генри впечатление слабоумной. И в самом деле, она была лишена и вкуса, и скромности. Единственное, что интересовало ее – это отношения между мужчиной и женщиной. Она быстро привязалась к Генри и с простодушной жадностью, свойственной маленьким детям, не стесняясь людских глаз, откровенно домогалась его ласк. Она искала любовных утех денно и нощно. В конце концов, Генри однажды отверг жену и удалился из спальни. Против отцовских ожиданий, у него от первого любовного опыта осталось ощущение нечистоты. Когда мальчику исполнилось восемнадцать лет, его назначили наместником в отдаленный район.

Это было устроено явно при содействии могущественного рода жены. Вскоре Генри узнал, что столь отдаленную область выбрали несомненно из-за отцовских козней. До ушей его дошли слова отца:

– Генри забросил поэзию, презрел любовь, он – низкий непутевый человек. Я отрекаюсь от собственного дитяти ради чести семьи. Видеть его больше не желаю. Отправим его подальше от столицы. Таким, как он, только и коротать свой век в глуши.

Утром в день отъезда, когда Генри верхом на коне был уже у ворот, он, внезапно оглянувшись, заметил в глубине усадьбы отца, с которым уже давно не виделся. Отец в последний раз сурово посмотрел на сына. Генри повернул во двор и на скаку громко крикнул отцу:

– Извольте сказать напутственное слово! Растерявшись, Джордж Круз произнес:

– Поезжай! Нельзя возвращаться – дороги не будет.

В тот же миг в руках сына зазвенела тетива. Не задев на голове отца ни волоска, стрела рассекла шнурок головного убора и глубоко вонзилась в столб. От испуга отец без чувств грохнулся наземь. Генри был уже за воротами.

– Эге-гей!! – погонял он лошадь.

В свите, сопровождавшей Генри к месту назначения, находился и дядя. Молодая жена ни на шаг не отходила от Генри Круза. Могущественный род взвалил ее, как тяжелую ношу, на плечи новоиспеченного наместника. Находился в свите и будущий управитель имения, в обязанности которого входило все – от путевых хлопот до управления домом. Наместнику дела не предвиделось. Похоже, это была настоящая ссылка. Генри понимал, что в глуши его ожидает смертельная скука. Однако неожиданно для него, скучать там не пришлось, – в отдаленном крае оказались широкие равнины и горы, где водилось несметное количество птиц и зверья, будто созданных для его стрел. Предстояла охота!

Доктор Круз чувствовал во сне необычайное воодушевление, словно он не спал вовсе, так конкретны и ясны были его чувства. Любая охота, будь то соколиная, на оленей или кабанов, возбуждала его. Не разбирая, счастливый день или несчастливый, кружил он по горам и долинам, завороженный ускользающей тенью птицы или зверя, и едва только чудилось ему вдали что-то живое, тут же пускался вдогонку, но ни разу, ни разу не удалось ему добыть даже голубка, даже зайчонка. Между тем лук: у наместника Генри Круза был превосходный: из сотни стрел, пущенных им, любая поражала самую середину мишени, но на охоте с этими стрелами творилось неладное, они улетали неведомо куда, хотя наместнику казалось, что летят они прямо в цель. И вот что еще удивительно: едва избегнув стрелы, птицы и звери вдруг пропадали, и никто не мог уследить, куда уносилась птица, куда уходил зверь. А сами стрелы?! Куда они падали, на дно ли ущелья, за краем ли долины, – никто не видел. Только стоял в ушах злой свист летящей стрелы. И неизменно в свите возникал один и тот же шепот:

– О, что за мощная рука!

– Наши стрелы попадают всего только в птицу или зверя. Правда, не так уж часто. А господин наместник с единого выстрела пронзает живые души!

– Уж не божество ли направляет его стрелы, если мы после этого ничего не видим?!

Лица хранили полную невозмутимость, но в иных голосах таилась издевка над досадой юного наместника, ведь ему было от роду восемнадцать лет. Но наместник словно бы и не слышал ни этих голосов, ни издевки. Он снова погонял коня. Казалось, живые мишени и бесследно исчезающие стрелы только распаляли его страсть к охоте. И вот однажды осенним вечером наместник со свитой ехал не спеша по пустынной дороге. Стрелы Генри в этот день летели, по обыкновению, мимо цели, но не везло и его свите – птицы и звери, как ни в чем не бывало, разгуливали на воле, дразня людей, которые в своих охотничьих уборах были для них не опаснее огородных пугал. Солнце садилось, воспаленные глаза молодого Круза налились кровью, свита еле волочила ноги, не было сил даже свистнуть, чтобы поднять зверя. Так они добрались до горной реки. Внезапно в придорожной траве возникло что-то желтое и тотчас исчезло, как будто его смахнули щеткой.

– Лиса! Держите ее! – закричали слуги наместника.

Они только вскинули луки, а уж стрела Генри блеснула в воздухе и вонзилась лисице в спину.

– А-а-а!

И все содрогнулись, так это было похоже на человеческий стон.

– Уж не подстрелил ли наконец наш господин живое существо? – лукаво заметил один лучник.

– А может быть, стрела попала в кого-нибудь из своих по ошибке, – сказал другой.

Но торопясь угодить самолюбивому наместнику, и восхваляя меткость Генри Круза, слуги подняли такой гам, что стон раненого существа потонул в нем.

Наместник угрюмо молчал. Отвернувшись от добычи, глядел он на вечерние облака, редеющие над дальними скалами. Глаза его были холодны, а темно-красные губы подрагивали.

– Выходит, это так просто – убить живое существо? – словно спросил Генри у кого-то.

Удивительно, что доктору Крузу представлялись во сне даже такие детали, тем не менее, это так. Он видел все это воочию, словно и не спал. Именно такие мысли проносились в его голове во время дневного забытья.

Вдруг двое стременных опрометью бросились за лисицей, но наместник злобно закричал:

– Не трогать!

Вместе с окриком зазвенела тетива, и две стрелы сорвались с нее одна за другой. Они вонзились в спины стременным, и те упали. Свита смолкла, и в вечернем сумраке, стлавшемся над землей, послышалось холодное поплескивание реки. Наместник хлестнул коня и помчался вскачь. Свита в растерянности последовала за ним.

Уже дома Генри задавал себе вопрос:

– Почему же до сих пор мои стрелы не знали крови? Ведь раньше мне и в голову не приходило, что выпущенные мною стрелы летят мимо цели.

Размышляя по этому поводу, молодой Круз никак не мог понять, отчего так происходило. Ему оставалось только верить в невероятное – в то, что у него на глазах стрелы и добыча растворялись в воздухе. Сегодня же он, наконец, разгадал эту удивительную тайну. Она заключалась в стихах. Здесь, где щедрая земля соседствовала со скудными пустошами, он почти забыл про лук, зато, как с тетивы срываются стрелы, с губ его срывались стихи. Они беззвучно уносились в воздух, и неслышные строки витали в полях, в горах и над лесами. Ему-то казалось, что он заворожен охотой, а он был опьянен стихами. Из лука летели шальные стрелы и потому не удивительно, что добыча ускользала вместе со стихами.

Только сейчас Генри-наместник понял это и уже не сомневался насчет причины странных происшествий. Он стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул:

– Ведь у той горной реки, когда в траве внезапно мелькнула тень лисицы, у меня не было времени на раздумья о стихах, рука моя внезапно обрела твердость, и лук послушно выпустил стрелу. А когда я стрелял в стременных, я видел перед собой просто две спины и только!

Он поглядел на окровавленные стрелы, и голос поэзии окончательно смолк в нем. С непередаваемой ясностью доктор Круз почувствовал во сне, как что-то уходит из него. Настолько физически ощутимым было это чувство. Больше молодой Круз не вспоминал о случившемся.