Острова и капитаны

Лишь один значок — у Луны — нарушал неумолимую строгость. В страну сплошных цифр забрела еле заметная сказка. Это был крошечный полумесяц с глазом, носом и улыбающимся ртом. Вроде тех картонажных серебряных месяцев, что вешают на елки.

Гай вспомнил запах елки, который смешивается с запахом печи, истопленной березовыми дровами, лиловый вечер за морозными стеклами, позванивание шариков, ощущение спокойного праздника и уюта в старом, но крепком доме, где ничего плохого не может случиться, потому что каждому здесь хорошо и вся семья вместе… И маленький месяц подмигнул Гаю. Дружески так подмигнул, как прибежавший с улицы Юрка…

Гаю стало капельку легче. Однако тревога не уходила, притаилась рядышком. Гай сквозь дремоту продолжал слушать шаги на улице… И вздрогнул, испуганно сел: за стенкой, у Агнии Леонтьевны, пискнуло радио — девять часов.

Да что же это такое? Куда Толик провалился?

Может, пойти на причал, подождать там? Все же не так одиноко… Но при мысли о крутых тропинках беспомощно заболело все тело… Или позвонить с ближнего автомата в лабораторию? Телефонистки на заводском коммутаторе не очень-то охотно соединяют, но можно попробовать… Двушку надо…

Гай привстал, шаря по карманам… и внизу хлопнула дверь.

И шаги на ступенях!

И веселый голос его:

— Добрый вечер, Агния Леонтьевна! А этот пират уже дома?

Гай бухнулся навзничь и сделал вид, что внимательно читает «Ежегодник».

— Привет, Майк!

Он никогда не называл его Гаем. Говорил «Мишка», просто «Миш», а чаще полушутливо: «Майкл», «Мишель», «Майк»…

— Привет, — гробовым голосом сказал Гай.

— А чего валяешься? Меланхолия?

Он еще спрашивает!

Гай перевернул страницу. Толик постоял посреди комнаты. Проворчал, явно пряча за недовольством виноватость:

— Не ужинал, конечно… Мог бы и сготовить что-нибудь. Яичницу соорудить — дело нехитрое. Не маленький…

Это было уже слишком.

— Я приготовил бы яичницу, — стеклянным голосом сказал Гай из-за книги. — Если бы ты не провалился куда-то!

— Ох ты, господи! — Толик сел на табурет. — Мишель! Ну что такого случилось?

— Сам обещал, а сам… Если обещал, надо по-честному, а не врать… — Гай поперхнулся. Во-первых, ему что-то шепнуло, что про честность сегодня особенно-то не надо. Во-вторых, он прилагал старания, чтобы не разреветься.

— Ну, опоздал на катер. Обстоятельства всякие… Бывает же! — сказал Толик.

Гай старательно перевернул лист.

— Миш…

— Сам только и знаешь: «Я за тебя беспокоюсь, я за тебя волнуюсь…» — выдохнул Гай. — Думаешь, ты один умеешь беспокоиться?

— Ну, всего-то несчастных сорок минут…

— Почти час! А если бы я на столько опоздал?

— Ладно, — вздохнул Толик. — Ты уж меня прости…

А он и так простил! Сразу же! Внутри у Гая булькало ликование, что все в порядке и вот он, Толик! Прямо хоть на шею ему кидайся! Но Гай не кидался и даже не смотрел. Словно рядом с ним уселся на диван другой мальчишка — с упрямой обидой и зажатыми слезами.

— Хлеба-то мы не купили, — деловито размышлял вслух Толик. — Ладно, займем у доброй тетушки Агаши. И что-нибудь наскребем в холодильнике…

Гай безмолвствовал. Толик шагнул к нему:

— Что читаешь? — Глянул на обложку. — Батюшки, да что ты здесь нашел?

Гай слегка потеснил с дивана своего насупленного двойника. Хотя и суховато, но ответил:

— Нашел…

— Что?

— Вот… — Он показал на месяц. — Кругом математика, а он как с елки…

— А ведь правда! — Толик нагнулся, разглядывая месяц-малютку. И вдруг сказал доверительно (видимо, подлизываясь): — А он для меня старый знакомый. Тоже с елкой это связано… Я про него стихи сочинил, когда был такой, как ты.

— Ну? — с хмурой требовательностью сказал Гай.

— Что?

— Какие стихи-то?

Толик смущенно покряхтел.

— Такие вот…

Месяц звонкий и рогатый

С неба звезды сгреб лопатой.

Новый год, Новый год,

Нынче все наоборот…

«Наоборот» — это потому, что перед Новым годом всякие чудеса случаются… Ну как?

— Ничего, — сказал Гай. — Только похоже на другое:

Рыжий, рыжий, конопатый,

Убил дедушку лопатой…

Толик захохотал, схватил Гая за плечи.

— Ну, критик!.. За такую непочтительность к талантливому дядюшке — наряд на кухню!.. Пошли готовить глазунью.

Но Гай выскользнул из его ладоней. Пальцами притянул к носу рукав Толика.

— Та-ак… «Красная Москва», да? У нашей Галки такие же духи.

— Ну… и что? Не выдумывай давай.

— У меня, между прочим, нос как у охотничьей собаки…

— А у нас в лаборатории, между прочим, такими духами старушка машинистка Наталья Петровна себя опрыскивает. А я рядом с ней сидел, письмо диктовал гидрографам…

— А помада на щеке у тебя тоже от нее?

Толик хлопнул себя рядом с ухом, словно убивал комара.

— Я пошутил, — деревянным голосом сообщил Гай. — Нету помады.

— Знаешь ли, дорогой… — Толик встал. — Я не думал, что ты такой провокатор.

— Еще и обзывается, — буркнул Гай, чувствуя, что перегнул.

Толик стал перебирать на подоконнике тарелки. Гай сказал ему в спину:

— А стихи сочинять — это хорошо. Вот когда если гуляешь с кем-нибудь по парку или вообще… Девушкам нравится, когда им стихи читают.

— Ты-то откуда это знаешь? — осведомился Толик.

— Из книжек.

— Я стихи не сочиняю… Я в жизни всего два стихотворения написал. Про месяц да еще про Крузенштерна…

— Про кого? — Гай спустил с дивана ноги.

— Про Крузенштерна. Тоже в давнем розовом детстве… Я бы и не вспомнил, если бы не ты…

— А я-то при чем? Ты про Крузенштерна вспомнил, потому что корабль увидал…

— Какой еще корабль?

— Ой, будто ты не видел! Четырехмачтовый барк «Крузенштерн» стоит на бочке у Голландии. Такая громадина!

— Честное слово, не видел! Я внутри, в салоне, ехал, задумался… Возьми в холодильнике помидоры, помой на кухне.

Гай взял и помыл. Вернулся и сообщил:

— Я сегодня, между прочим, тоже познакомился с девч… с девочкой одной. — Он хотел сказать «с девчонкой», потому что термин «девочка» среди среднекамских друзей-приятелей считался излишне благопристойным и сентиментальным. Но слово «девчонка» Асе совершенно не подходило.

— Вот видишь! — обрадовался Толик. — А я, по-твоему, не имею права на личную жизнь?

— Имеешь, имеешь, — хмыкнул Гай. — Только не надо опаздывать. И не надо голову терять. А то даже океанский парусник на рейде не заметил! Куда уж дальше…

Толик разрезал на сковороде помидоры, вытер полотенцем нож и миролюбиво попросил:

— Чадо мое, хватит меня пилить. Лучше расскажи, что делал днем.

— Я сегодня на дракончика наступил. Наверно, помер бы, если бы не та… девочка. Она меня спасла.

Толик со звяканьем бросил нож:

— На кого наступил? Где?.. Какой ногой?

Гай дурашливо дрыгнул незашнурованным кедом, сбросил его. Качнул ступней (уже не болела). Толик стремительно присел, взял его за щиколотку.

— А-а-а! — Гай отлетел, спиной шмякнулся на диван.

— Что?! Так болит?!

— Да не болит! Я же щекотки боюсь!

— Дубина! — в сердцах сказал Толик.

— Тебя бы так за ногу…

— Когда девочка бралась, ты так же орал?

— Она лечила, а ты хватаешь.

— Сам хуже девочки. Цаца капризная, — буркнул Толик.

Рядом с Гаем опять уселся упрямый и обиженный мальчишка. Даже не рядом, а внутри Гая. Гай взял «Ежегодник».

Толик один поджарил яичницу и сказал из кухни:

— Иди лопать.

Гай лежал.

Толик подошел:

— Мишка, ты чего?

А чего он? Гай и сам не знал. В глазах и в горле словно жгучая соль. Он быстро лег на бок — лицом к диванной спинке.