Мила Рудик и кристалл Фобоса

— Жаль, что он меня не спросил, когда выбирал, кого похитить, — холодно произнесла Мила. — Я бы ему тебя порекомендовала. Но я же не знала, что ты так любишь в прятки играть, Лютов.

Белка рядом хихикнула, но под хмурым взглядом Лютова поперхнулась яблочным морсом и закашлялась.

Мила, поворачиваясь к Белке, чтобы проверить, не нужна ли ей помощь, заметила, что стоящий в нескольких шагах от них в компании белорогих Сергей Капустин прислушивается к ее разговору с Лютовым, время от времени поглядывая в их сторону.

— Шутишь, Рудик? — протянул Лютов.

— Шучу.

— А я тебе со мной шутить не советую, — процедил он сквозь зубы.

Краем глаза Мила увидела, что Капустин отделился от своей компании и направляется прямо к ним. В голове у нее промелькнуло, что сейчас, похоже, опять предстоит крупная разборка.

— А я тебе не советую стоять слишком близко, — парировала Мила. — А то опять в обморок свалишься.

— Ах ты!..

Лютов уже двинулся было на Милу, но в этот момент к ним подошел Сергей Капустин. Он вопросительно посмотрел на Лютова. Тот, нахмурившись, отступил.

— Послушай, Мила… — начал Сергей.

У Милы лицо вытянулось от удивления, когда до нее дошло, что Капустин только что назвал ее по имени.

— Я тут подумал… — Он помялся, будто ему было неловко. — Владыка сказал, что все нападения совершил этот некромант… ну, тот, у которого был кристалл Фобоса.

— Не тяни, Капустин, — произнес, подходя к нему из-за спины, Берти. Он старательно сдерживал ироничную ухмылку.

— Ничего я не тяну! — возмутился Капустин, раздраженно зыркнув на Берти, и со вздохом повернулся обратно к Миле: — Словом, если Владыка сказал, то, значит, так оно и было, поэтому… Короче, Мила, извини, я зря тебя обвинял. Ты не обижайся, просто все так выглядело… ну, все на тебя указывало. В общем… я был не прав.

Мила с минуту смотрела на Капустина немигающим взглядом. Потом неловко кивнула.

— Да ничего… Бывает… — вяло начала она, но, заметив, что ее голос звучит не слишком убедительно, уже тверже добавила: — Я не обижаюсь, Сергей.

Капустин улыбнулся и протянул ей руку:

— Мир?

— Мир, — ответила Мила и пожала протянутую руку.

— Н-да, великая штука — дипломатия, — с сарказмом протянул Берти, наблюдая за их почти официальным примирением.

Капустин то ли смущенно, то ли раздраженно покосился на Берти, потом кивнул Миле, словно бы закрепляя этим жестом заключенный между ними мир, и молча отошел к компании белорогих, наблюдающих за их разговором со стороны.

Берти, вскинув вопросительно брови, с ожиданием на лице повернулся к Лютову и его компании. Лютов заметил взгляд Берти, потом его глаза встретились с глазами Милы. Недоверчиво покачав головой, он нарочито громко фыркнул, вложив в этот звук все презрение, на которое был способен.

— Меня не проведешь этими сказками, Рудик, — скривив рот в пренебрежительной гримасе, сказал он. — Пусть тебя хоть сам Владыка выгораживает. На этого некроманта теперь все что угодно повесить можно… — Он кивнул в сторону стоящего поблизости Капустина. — Только наивный идиот может поверить в то, что опытный некромант несколько раз к ряду промазал заклинанием — угодил не в того, в кого метил. А я не до такой степени наивный. Поэтому не расслабляйся, Рудик. — Он понизил голос почти до шепота: — Я тебя достану, ясно?

— Ясно, — зло ответила Мила, упрямо не опуская глаза под угрожающим взглядом Лютова, и вдруг неожиданно для себя самой безразличным голосом добавила: — Дурак ты, Лютов.

От удивления его лицо на мгновение дрогнуло. Но только на мгновение. Затем он сощурил до узких щелок темные глаза и чуть заметно кивнул головой, как бы говоря: «Мы еще посмотрим, чья возьмет», и, медленно повернувшись к ней спиной, пошел прочь.

Мила посмотрела ему вслед.

— Ненавижу его, — тихо сказала она.

— Прояви миролюбие, Рудик, — философским тоном заявил Берти. — Как ты верно подметила, сегодня он остался в дураках. Вот и бесится.

В день отъезда Львиный зев напоминал муравейник, в котором суетливо снуют туда-сюда муравьи. Меченосцы собирали вещи к отъезду и оживленно обсуждали планы на летние каникулы. Отовсюду доносился говор и смех. Хлопали двери, по лестницам беспрерывно кто-то бегал, а в открытые настежь окна двух высоких башен то и дело влетали Почтовые торбы с письмами от родных — почти все были одинакового содержания: родители сообщали, что будут встречать своих детей.

Свой небольшой чемодан Мила собрала еще накануне вечером и так как сейчас заняться ей было нечем, а принимать участие во всеобщей веселой болтовне совсем не хотелось, то Мила незаметно выскользнула из Львиного зева вместе с Шалопаем и, пройдя по мосту надо рвом, направилась на задний двор.

Задний двор представлял собой довольно просторную лужайку с полуразрушенным каменным колодцем, который на самом деле был тайным выходом из Львиного зева, и высоким ветвистым деревом чуть дальше.

Мила устроилась под деревом, прислонившись спиной к дряхлому стволу, и, подтянув к себе колени, обхватила их руками. Минут пять она наблюдала, как Шалопай гонял по двору бабочек и стрекоз, весело потявкивая и не обращая на Милу никакого внимания. Но стоило ей только с тяжелым вздохом отвернуться, бросив тоскливый взгляд на залитый солнечным светом горизонт, как она тут же почувствовала уткнувшийся в ее ноги мокрый нос.

Посмотрев поверх колен, Мила увидела озадаченную морду Шалопая. Он чувствовал, что она грустит, но не мог понять почему.

— И не надо тебе понимать, — серьезно сказала Мила, почесав за ухом драконового пса.

От удовольствия он яростно забил драконьим хвостом, и в разные стороны полетели ошметки зеленой травы — похожий на наконечник стрелы кончик хвоста был таким острым, что им можно было не только траву косить, но и сыр тонкими полосками нарезать.

И вдруг Мила услышала чьи-то шаги. Подняв голову, она увидела Берти, приближающегося к дереву, под которым она сидела. Мила немного огорченно отвернулась. Ей всегда нравилась компания Берти, но именно сейчас ей очень хотелось побыть одной. Она боялась, что он как обычно начнет сейчас иронизировать и хохмить. Только от одной мысли об этом ей хотелось зажать уши руками и завыть.

Подойдя к Миле, Берти сел рядом. Она внимательно рассматривала свои колени, но чувствовала и почти видела боковым зрением, что Берти изучает ее профиль.

— Что-то ты мне сегодня совсем не нравишься, Рудик, — вдруг сказал он совершенно не свойственным ему спокойным голосом.

Иронии в его голосе не было. Непривычно.

— Я сама себе не нравлюсь, Берти, — ответила Мила, все еще не поднимая на него глаз.

Какое-то время они молчали, и Мила чувствовала, что Берти уже не изучает, но все же время от времени поглядывает на нее, словно пытается разглядеть что-то в ее лице.

— Спрашивать, что у тебя случилось, бесполезно? — все тем же нехарактерным для него тоном уточнил он.

Мила отрицательно покачала головой, продолжая гипнотизировать свои колени. Ей почему-то казалось, что если она сейчас встретится взглядом с Берти, то ни за что не сможет удержаться и глаза станут мокрыми, а по щекам потекут глупые, нелепые слезы. Этого ей совсем не хотелось.

— Не спрашивай, Берти. Не надо.

— Хорошо. Не буду.

Еще минут пять они посидели молча, зачем-то дружно глазея на стоящего перед ними Шалопая. Шалопай был озадачен таким вниманием, а потому, удивленно округлив янтарные глаза, переводил взгляд то на Милу, то на Берти в ожидании, что они либо наконец что-нибудь ему дадут, либо что-нибудь скажут. Но двое людей под деревом молчали, поэтому Шалопай только разочарованно выдохнул, весь поник и медленно повалился на траву, чтобы поудобнее растянуться на солнышке, вывалив язык.

— Берти, а что бы ты сделал, если бы тебе по какой-либо причине стало противно, что ты — это ты, а не кто-то другой? Ну… если бы тебе стало очень сильно не нравиться быть тем, кто ты есть…