Скеллиг

Девочка снова закрыла глаза. Мама сказала, что сегодня опять будет ночевать в больнице. Мы с папой поехали домой.

— Ну что? Снова двадцать семь и пятьдесят три? — спросил он на подъезде к дому.

— Конечно, — сказал я.

— Вот и отлично. Еще чуток поработаем, а потом сходишь к китайцам.

Мина сидела на своем заборе с книгой. Смотрела, как мы подъезжаем, как отпираем ворота. Я помахал. Она улыбнулась.

— Давай-ка отдохни, — сказал пагта. — Дочистишь сад завтра. Беги. Поговори с Миной.

Глава 15

— Может, она еще и не умрет, — сказал я.

— Вот и хорошо, — отозвалась Мина.

Я уселся на забор чуть поодаль.

— Ты сегодня не ходил в школу, — заметила она.

— Неважно себя чувствовал.

Она кивнула.

— Неудивительно. Ты переволновался.

— Ты тоже не была в школе.

— Я в нее вообще не хожу.

Я оторопел.

— Меня обучает мама, — пояснила она. — Мы считаем, что школа отбивает естественную любознательность, творческое начало. Дети даже глупеют. И вообще, ум должен быть открыт миру, а не сидеть в классе, точно в тюрьме.

— Ишь ТЫ…

— Ты не согласен, Майкл?

Мне вспомнились футбольные баталии с Лики и Кутом. И как входит в раж Горилла Митфорд. И как мисс Кларц рассказывает разные легенды и мифы…

— Не знаю.

— Наш девиз висит у меня над кроватью, — сказала Мина. — «Ведь птах, рожденный для свободы, не может в тесной клетке петь». [3] Уильям Блейк — Она кивнула на дерево. — Эти птенчики научатся летать без всякой школы. Ведь верно?

Я кивнул.

— Вот видишь! — торжествующе сказала она. — Мой отец тоже так считал.

— Считал? А сейчас?

— Он был замечательным человеком. Умер еще до моего рождения. Но мы знаем, что он смотрит на нас из рая и радуется.

Она сверлила меня своим острым взглядом — в упор и насквозь.

— Ты какой-то тихий, — заметила она.

Я не нашелся с ответом. Она снова принялась за книжку.

— Ты веришь, что мы произошли от обезьян? — спросил я.

— Вера тут ни при чем. Это доказано научно. Называется эволюция. Ты наверняка это знаешь. От обезьян, от кого же еще?

Внезапно она оторвалась от чтения.

— Хотя мне бы хотелось иметь более красивых предков. А тебе?

И опять пристальный взгляд.

— Мне тоже, — отозвался я.

Она снова уткнулась в книгу. А я наблюдал, как дрозды носят птенцам букашек и червяков в клюве.

— Здорово, что ты мне показала сов, — сказал я.

Она улыбнулась.

— Да. Они, конечно, дикари, хищники. Убийцы. Но они великолепны.

— Мне все снилось, что я их слышу. Всю ночь.

Я ночью тоже прислушиваюсь. Иногда в самую глухую пору, когда не шумят машины, слышно, как перекрикиваются совы.

— Слушай. — Поднеся ладони к губам, оставив щель у самого рта между большими пальцами, я подул в нее, хлопая ладонями, как клапанами.

Получилось уханье совы.

— Потрясающе! Как ты это делаешь?

Я показал, как складывать руки, как дуть.

Сначала у нее не получалось, а потом навострилась не хуже меня. Ухает и сияет от счастья.

— Меня Лики научил, — сказал я. — Мой друг из школы.

— Интересно, если ночью так поухать, совы прилетят?

— Может, и прилетят. Попробуй.

— Попробую. Сегодня же.

— Ух-ху… ух-ху-ху… — с воодушевлением продолжала Мина. — Замечательно! — она захлопала в ладоши.

— Я тебе тоже что-то должен показать, — сказал я. — Ты мне сов, а я тебе это.

— Что?

— Сам не знаю. Я даже не знаю, сон это или правда.

— Это нормально. Сон и правда всегда путаются.

— Я отведу тебя туда. Сама все увидишь.

Она распахнула глаза и улыбнулась с готовностью: пойдем хоть сейчас.

— Сейчас нельзя, — сказал я.

Папа как раз вышел за калитку и призывно замахал.

— Мне пора. Пойду брать двадцать семь и пятьдесят три.

Она удивленно вздернула брови.

— Ну, ты таинственный! — выдохнула она. — Человек-загадка.

Дрозд снова вылетел из гнезда. Я слез с забора.

— Для чего человеку на спине лопатки? Она хихикнула.

— Ты и этого не знаешь?

— А ты знаешь?

— Все знают. Научно доказано. На этом месте были крылья. И тут они отрастут снова.

Она снова засмеялась.

— Ладно, человек-загадка. Иди за своими таинственными числами.

Глава 16

Наутро. Перед рассветом.

Я осторожно посветил фонариком на его бледное лицо.

— Снова ты, — проскрипел он.

— Принес двадцать семь и пятьдесят три.

— Пища богов.

Я протиснулся к нему, поднес коробку ко pry, и он принялся выуживать еду пальцем. Сопел, сосал, причмокивал.

— Нектар, — прошептал он.

— Откуда вы знаете, что это двадцать семь и пятьдесят три?

— Любимая пища Эрни. Он заказывал по телефону. Так и говорил: «Двадцать семь и пятьдесят три. Принесите побыстрее».

— Вы были в доме?

— В саду. Я любил наблюдать за ним через окно. Подслушивал. Он вечно болел. Никогда все не съедал. И на следующее утро я подбирал остатки в мусорном баке. Двадцать семь и пятьдесят три. Сладчайший из нектаров. А какое разнообразие после пауков и мышей.

— А он вас видел? Он знал, что вы здесь?

— Кто его поймет? Смотрел иногда — вроде на меня, а вроде и сквозь меня. Несчастный старикан. Небось думал, что я мираж.

Он опустил на высунутый бледный язык длинный липкий кусок мяса, весь в бобовых ростках.

И взглянул на меня красными, как у кролика, глазами.

— Думаешь, я мираж?

— Я не знаю, кто вы.

— Ну и ладно.

— Вы покойник?

— Ха!

Нет, правда! Вы мертвый?

— Конечно. Мертвецы едят исключительно двадцать семь и пятьдесят три и страдают Артр Итом.

— Вам нужен еще аспирин?

— Пока нет.

— А еще что-нибудь?

— Двадцать семь и пятьдесят три.

Он провел пальцем по дну и стенкам коробки, собирая остатки соуса. Облизал бледным языком бледные губы.

— Малышка в больнице, — сказал я.

— Еще темного, — произнес он.

— Чего темного?

— Темного пива. Эрни тоже увлекался. И тоже недопивал. Глаза-то завидущие. Я извлекал эти бутылки из бака — главное, чтоб не опрокинулись и пиво не вытекло.

— Ладно, достану.

— Темное пиво. Сладчайшее из нектаров.

Он икнул, рыгнул, наклонился вперед. Я перевел луч фонарика ему на спину, на два бугра под тонкой тканью пиджака.

Когда приступ прошел и он снова прислонился к стене, я сказал:

— Можно, я приведу к вам одного человека?

— Чтобы подтвердить, что я не мираж?

— Она хорошая.

— Нет.

— Она умная.

— Мне никто не нужен.

— Она сообразит, как вам помочь.

— Ха.

Он смеялся не улыбаясь.

Уже не знаю почему, но меня снова пробрала дрожь.

Он чмокнул и глубоко, со свистом, вздохнул.

— Но я же не знаю, что делать. — Я снова принялся за уговоры. — Эту развалюху; того и гляди, снесут. Вы больны этим поганым артритом. Ничего толком не едите. Я просыпаюсь ночыо и думаю о вас, а у меня есть дела поважнее. Сестренка-то больна. Мы, конечно, надеемся, что она не умрет. Но она может и умереть. Правда.

Он забарабанил пальцами об пол. Пощупал разбросанные везде шарики из костей и меха.

— Мина хорошая. Она никому не расскажет. Она умная. И сможет помочь.

Он замотал головой.

— Чертовы дети.

— Ее зовут Мина, — повторил я.

— Веди. Хоть всю улицу. Хоть весь город.

— Только Мину. Мы придем вместе.

— Дети…

— Как вас представить?

— Что?

— Как вас зовут? У вас есть имя?

— Никто. Мистер Никто. Мистер Кости и мистер Устал. И мистер Артр Ит. А теперь выметайся и оставь меня в покое.

— Как скажете.

Я стал пробираться к двери. Но вдрут остановился.