Людоед на первом этаже (ЛП)

- О, заткнись! – яростно вытирая, воскликнул Джонни.

- …это еще и весьма рискованно, - продолжил Каспар. – Смотрите: рискованный шестиугольник!

Каспар крутанулся и попытался одновременно прыгнуть. Уже в движении он увидел в дверях Людоеда, потерял равновесие и плюхнулся в лужу чернил. После чего поднял взгляд на суровое лицо Людоеда. Его собственное лицо побагровело, и он горячо надеялся, что Людоед не слышал его хвастливого дурачества.

Людоед слышал.

- Похоже, у Великого Каспара некоторые трудности с шестиугольным поворотом. Встань! И ВОН!

В довершение унижения Каспара в дверях появился фыркающий от смеха Малколм.

- Что такое шестиугольный поворот? – спросил он.

Рев Людоеда привлек и Салли.

- О, что за беспорядок! – воскликнула она. – Каспар, твои брюки безнадежно испорчены. Неужели ни у кого из вас нет ни малейшего соображения? Чернила по всему кабинету бедного Джека!

Обвинение за разлитые чернила стало последней каплей. Каспар с трудом поднялся на ноги.

- Бедный Джек! – произнес он дрожащим от ярости и страха перед собственной дерзостью голосом. – Всегда бедный проклятый Джек! Как насчет бедных нас, для разнообразия?

Болезненное страдающее выражение на лице Салли проступило сильнее. Лицо Людоеда стало свирепым, и он двинулся к Каспару – быстро и с явной целью. Каспар не стал дожидаться, чтобы узнать, что это за цель. Со всей скоростью, какую ему позволяли развить скользкие носки, он увернулся от Людоеда, нырнул между Малколмом и Салли и взлетел наверх.

Там он, бурча, переоделся в джинсы. Его лицо покраснело, глаза горели от слез, и он не мог перестать издавать пристыженные сердитые звуки.

- Лучше бы я умер! – произнес он и метнулся к окну, думая, осмелится ли выброситься из него.

По пути Каспар пнул наборы конструктора, раскидав их, отшвырнул бумагу и ударился об угол коробки химического набора. Коробка отпихнула крышку, которую Джонни оставил рядом, по ней покатилась лежавшая там пробирка с каким-то белым химикатом, и немного белого порошка попало на носок Каспара.

Каспар обнаружил, что добрался до окна в два изящных замедленных прыжка – точно танцор балета, – вот только его носки при этом почти не касались пола. А когда он оказался возле окна, вместо того, чтобы как обычно остановиться, его ноги снова покинули пол в длинном, медленном, дрейфующем прыжке. Он едва успел осознать, что происходит, как снова был внизу, с тяжелым ударом приземлившись на, судя по ощущениям, канцелярскую кнопку.

Каспар был так возбужден, что едва заметил это. Он просто стащил носок и кнопку вместе с ним и с голой ногой пробрался обратно к химическому набору. Маленькая пробирка дрожала на краю крышки, белый порошок сыпался из нее на ковер. Каспар подобрал ее трясущимися руками. Прочно закрыв пробкой, он перевернул ее, чтобы прочесть этикетку, которая гласила: «Vol. pulv.». Это ни о чем Каспару не говорило. Но самое раздражающее состояло в том, что вещества в маленькой пробирке осталось едва на половину. Либо большая часть его потратилась в тот вечер, когда Гвинни поднялась к потолку, либо Джонни по незнанию использовал его в других смесях, сводящих на нет его действие. Заинтересовавшись, насколько силен порошок, Каспар осторожно поставил голую ногу на то место, где он рассыпался. Когда ничего не произошло, он надавил сильнее и поелозил ногой.

И был вознагражден восхитительным ощущением легкости. В следующее мгновение его ноги покинули землю, и он завис в воздухе примерно в восемнадцати дюймах над загроможденным полом. Каспар стал не особенно легким. Он совершил нечто вроде карабкающегося прыжка, чтобы посмотреть, сможет ли подняться выше, и всего лишь медленно отскочил к окну. Это было такое великолепное ощущение, что он снова прыгнул и медленно протрусил к кровати Джонни.

- Йе-ху! – воскликнул он, начав смеяться.

Каспар изобрел нечто вроде танца, прыгая, соединив ноги, сначала в одну сторону, а потом – в другую. Прыжок и… Прыжок и… Голова качалась, волосы разлетались, и он размахивал пробиркой в руке. Прыжок и… Прыжок и…

- Йе-ху!

Пока он этим занимался, в комнату вошли Джонни и Гвинни – печальные и серьезные. В первое мгновение они не могли поверить глазам. Потом Джонни поспешно захлопнул дверь.

- Я нашел! – сообщил Каспар, отпрыгивая и потрясая пробиркой. – Я нашел! Оно называется «Vol. pulv.» и работает само по себе. Йе-ху!

Вдруг он почувствовал, как снова становится тяжелым, и едва успел перепрыгнуть к своей кровати, прежде чем порошок перестал действовать, и Каспар плюхнулся вниз, загудев пружинами. Он сидел там, смеясь и размахивая пробиркой.

- Как чудесно! – воскликнула Гвинни. – Ты такой умный, Каспар.

Джонни медленно подошел к кровати, взял пробирку и изучил ее.

- Я собирался попробовать это на днях.

Каспар посмотрел в его мрачное лицо и понял, что Джонни (и не без основания) думает, как несправедливо, что секрет раскрыл Каспар, когда Джонни так усердно работал над ним и к тому же только что попал в ужасные неприятности из-за чернил.

- Тебе по-прежнему предстоит еще много работы, - тактично заметил Каспар. – Я использовал его сухим, а его следует смешивать с водой. Тебе надо найти правильную пропорцию.

Лицо Джонни просветлело.

- Да. И провести опыты, чтобы выяснить, какое количество необходимо, чтобы не вылететь прямиком за пределы атмосферы. Я должен потихоньку экспериментировать на себе.

- Правильно, - согласился Каспар. – Но ради всего святого не трать слишком много. Там уже осталось меньше половины.

- Я не слепой, - сердито ответил Джонни и, чувствуя, что это прозвучало не слишком любезно, добавил: - Я Великий Ученый. Я ничего не упускаю.

Он попытался оправдать свое хвастовство, отгородив один из углов в комнате, чтобы, пока длится эксперимент, не произошло никаких несчастных случаев. Оставшуюся часть вечера он сидел в этом загоне, аккуратно насыпая порошок – крупинку за крупинкой – в проверочную пробирку с водой, а потом поливая результатом большой палец на ноге.

- Что такое с Джонни? – заинтересовалась их мать, зайдя к ним перед сном.

Джонни к этому времени поднялся над полом примерно на дюйм. Чтобы удержаться внизу, он схватился за стул, являвшийся частью его заграждения, и притворился, будто не слышал.

- Я сегодня случайно пнул его эксперименты и всё рассыпал, - встревоженно ответил Каспар, - и он не хочет, чтобы кто-нибудь сделал это снова. Будь осторожна с ним. Он очень сердит.

Салли одарила Джонни озадаченным взглядом.

- Хорошо, дорогой. Я не стану вмешиваться. В любом случае, я хотела поговорить с тобой, Каспар.

- О том, что я сказал про Джека? Мне жаль, - поспешно произнес Каспар, опасаясь сцен.

Сцены с матерью всегда были тягостными, не потому что она ругалась, а потому что она верила в абсолютную честность. И, конечно же, она сказала:

- Дело не в этом, дорогой. Я вижу, ты обижен и несчастен, и это расстраивает меня. Не мог бы ты понудить себя немного больше любить Джека? Он ведь очень хороший на самом деле.

- И с какой стати я должен? Он нас не любит, - столь же честно возразил Каспар.

- Он пытается, - убежденно произнесла Салли. – Я могу назвать по меньшей мере сотню случаев, когда он был действительно крайне терпелив.

- И около тысячи, когда не был, - горько сказал Каспар.

- Частично это оттого, что вы так ужасно себя вели, - откровенно заметила Салли. – Честное слово, мне стыдно за вас большую часть времени. За вас всех, но за тебя, как за старшего – особенно.

Каспар покраснел, и ему снова захотелось начать ворчать. Он глянул на Джонни. Джонни грустно посмотрел на свой большой палец и слегка покачал им. Он ненавидел сцены так же, как и Каспар, и к тому же до смерти боялся, что в любую секунду может подняться из своего заграждения и полететь.

Каспар сделал всё, что мог, чтобы выпроводить Салли.

- Сожалею, - произнес он так искренне и мило, что его затошнило от самого себя. - Я попытаюсь, - но он был не в состоянии поддерживать такой уровень почтительности и сам не заметил, как добавил: - Я пытаюсь, но он продолжает обвинять меня.