Большая книга ужасов – 8

Наконец в середине двери открылось маленькое окошко. Сперва нам ударил в глаза свет фонарика. Затем фонарик исчез. Из окошка высунулось лицо. Старое, сморщенное, с одним-единственным зубом посредине рта. Ну, просто классическая Баба Яга. Скорей уж ее, а не Пелагею можно было назвать бабкой-колдуньей. Или у них вся деревня этим занимается?

– Вам чего, касатики? – с подозрением посмотрела на нас старуха.

– Да вообще-то мы не к вам, а к Пелагее, – принялся объяснять я. – Но у нее никто не открывает.

– И не откроют, – твердо произнесла старуха. – Отъехала она куда-то. Сказала, сегодня навряд ли будет. На машине уехала.

– Что же нам теперь делать? – вырвалось у Жанны.

– Завтра придите, думаю, вернется, – с важностью проскрипела старуха.

– Спасибо, – выдохнула Жанна. Окошко тут же захлопнулось. Мы поспешили в обратный путь.

– Вот видишь, – никак не могла успокоиться Жанна. – Теперь мы до завтра ничем не сможем Толяну помочь. Даже ничего не узнаем.

Я молчал. Да и что можно было ответить? Кажется, для Волобуя все складывалось наихудшим образом. И, хоть раньше меня порядком тяготила его, так сказать, невольная дружба, сейчас я ничего не имел против нее. Пусть хоть по три раза в день шастает ко мне домой, только бы нашелся целым и невредимым. Однако в глубине души я совсем не был уверен в столь благополучном исходе, а потому на душе у меня скребли кошки.

Жанна тоже понуро брела вперед. Мне кажется, ее не оставляло чувство вины перед Волобуе-вым. Хотя, собственно, в чем заключалась вина?

Мы уже сворачивали из переулка на центральную улицу деревни, когда навстречу нам выехала машина. Мы сошли на обочину, чтобы пропустить ее. Было уже совсем темно, и кто находился внутри, мы не видели.

– А это, случайно, не Пелагея вернулась? – посмотрела на меня Жанна.

Словно бы отвечая на ее, слова, машина затормозила прямо у ворот колдуньи.

– Кажется, и впрямь вернулась, – ответил я. – Полный назад.

И мы побежали обратно. Дверца автомобиля хлопнула. Из него тяжело выбралась женщина. Это была явно не Пелагея. Мы с Жанной, так и не добежав до ворот, остановились.

Женщина начала дергать калитку. Жанна, приглядевшись, шепнула мне:

– Федор, а ведь это, по-моему, мать Волобуя.

– Мать Волобуя? – переспросил я.

– Ну да. Правда, я видела ее всего один раз в жизни. Но, думаю, не ошибаюсь.

Тут женщина нас заметила и прокричала:

– Эй, ребята, вы местные?

– Вам Пелагею? – почел за лучшее обойти стороной вопрос насчет нашей «местности» я. – Так ее сегодня не будет.

– Она уехала, – уточнила Жанна.

– Совсем? – послышалось отчаяние в голосе женщины.

– Нет. Только до завтра, – поспешил успокоить я.

– Все равно плохо, – мрачно произнесла женщина и с шумом плюхнулась на сиденье машины.

Мотор взревел. Машина попятилась задним ходом к улице.

– А может, попросим нас подвезти? – повернулся я к Жанне.

– Нет, – решительно возразила она. – Этого мне совсем не хочется.

Машина развернулась и унеслась в направлении местной цивилизации. Нашего настроения эта встреча не улучшила. Мы по собственному опыту знали: к таким, как Пелагея, люди обращаются лишь в самых крайних случаях, когда традиционные методы не помогают. Значит, ни самого Толяна, ни его следов по-прежнему не обнаружено.

Совершенно разбитые и расстроенные, мы доплелись до дома. Предков моих еще не было, я вновь пошел к Тарасевичам. Тем более что там осталась гостить моя сумка с учебниками.

Сбросив куртки, мы отправились в комнату и сели в кресла друг против друга.

– Ну, и что мы теперь будем делать? – кинула на меня такой взгляд Жанна, словно я должен был знать ответ.

Но я лишь пожал плечами и откровенно признался, что для бедной моей головы слишком уж много сегодня всего произошло и она просто отказывается работать. Затем я вспомнил, что Жанна мне так и не показала зеркальце.

– Ой, – мигом полезла в сумку она. – Действительно, давай посмотрим. Может, и второе стекло уже треснуло.

Она извлекла на свет зеркальце с ручкой. Я увидел, что одна сторона его испещрена трещинами. Стекло, однако, прочно держалось в раме. На мой взгляд, это противоречило элементарным законам физики, о чем я и сказал Жанне.

– Может, сверху наклеена какая-нибудь пленка? – предположила она.

Я поковырял треснувшую сторону ногтем. Ни намека на пленку. И все же какая-то таинственная сила крепко удерживала осколки на месте.

– А я теперь в нем отражаюсь! – удивилась Жанна.

Она перевернула зеркало. Другая сторона была совершенно целой. Но и в ней девочка отражалась. И я тоже отражался. И в растрескавшемся и в целом стекле. Словом, почти зеркало как зеркало. Во всяком случае, основную функцию свою выполняет.

– Значит, сглаз пока еще не совсем ушел. – И, еще раз задумчиво поглядев на целую сторону зеркала, Жанна засунула его в карман.

– Главное, не забывай все время держать его при себе, – счел своим долгом напомнить я.

– Ох, нелогичный сегодня ты, Федя, – покачала головой она. – То вообще считаешь Пелагею шарлатанкой, а то… «зеркало не забывай держать при себе».

Продолжать этот разговор мне не хотелось. И я поспешил сменить тему:

– Кстати, о разбитом зеркале. Надо будет сделать новое стекло для портрета Жанны д'Арк. Давай я промерю.

Поднявшись с кресла, я потянулся к гравюре. У меня тут же вырвался изумленный возглас:

– Жанка, когда ты только успела? На картине было новенькое стекло.

– Что успела? – уставилась на меня Жанна.

– Не прикидывайся, пожалуйста! – в раздражении проорал я. – Дураком меня считаешь?

– О чем ты, Федя? – сделался еще более удивительный вид у Жанны.

– Конечно, конечно, – совсем обозлился я. – Она ничего не знает. Стекло треснуло. Ты вытащила осколки, и все. Да?

– Ну, да. А что случилось?

С этими словами Жанна наконец удосужилась посмотреть на гравюру. Рот у нее раскрылся. Затем она в полном ошеломлении произнесла:

– Федька, твоя работа? Как и когда ты сумел это незаметно от меня вставить?

– Ты серьезно считаешь, что это моя работа? – постарался как можно спокойней произнести я.

– Но ведь не моя же, – развела руками Жанна. – Мне, знаешь ли, последнее время было не до того.

Потом мы довольно долго молчали. По-моему, любому человеку потребуется время, чтобы переварить такое. И если до сей поры я все-таки склонялся к выводу, что Пелагея нас чем-то опоила, то теперь мне сделалось ясно: даже самое сильное зелье не могло заменить стекло на картине, висевшей в запертой на все замки квартире Тарасевичей. А тогда почему же я должен сомневаться во всем остальном?

– Неужели это тоже сделала Пелагея? – ткнула пальцем в сторону гравюры Жанна.

– Теперь полагаю, что да, – кивнул я.

– Значит, она все-таки колдунья. Настоящая колдунья, – сказала Жанна.

– Или так, или другой вариант, – вновь меня одолели некоторые сомнения. – Пелагея нас опоила. Мы впали в транс. Она вытащила у тебя из сумки ключи. И пока мы смотрели глюки со всякими там крокодильчиками и змейками…

– С кро-ко–диль-чи–ка-ми? – по складам проговорила Жанна. – Никаких крокодильчиков я не видела.

– Это был мой крокодил, – объяснил я. – Он чуть голову мне не оттяпал, перед тем как я утонул в Серебряных прудах.

– Нигде ты не тонул, – отмахнулась Жанна. – Тебе все привиделось.

– Неважно, – перебил я. – В общем, пока мы глючили, Пелагея села в свою машину, доехала до нашего дома, открыла твою квартиру, взяла гравюру, съездила с ней в стекольную мастерскую, починила, вернулась обратно к тебе, повесила картину на стену и…

– Федя, ты сам-то этому веришь? – даже не потрудилась дослушать Жанна.

– Нет, – признался я. – Но я вообще уже не знаю, чему верить.

– Я тоже, – согласилась Жанна. – А то и в мозгах не укладывается.

– Просто крыша едет, – подхватил я.

– Но стекло-то на месте, – вернула меня к действительности Жанна.