Мила Рудик и загадка Сфинкса

— Здесь гвоздь, — осмотрев дверной проем, сообщила Альбина и, обернувшись к Миле, посоветовала: — Осторожнее, в этом театре много гвоздей. Это очень старое здание.

Вдвоем они зашли вовнутрь. В Театре Привидений было сумрачно, если не сказать темно. Где-то под самым куполом находился источник слабого света, которого хватало лишь для того, чтобы с трудом различать очертания предметов.

— Побудь здесь, — сказала Альбина. — Я разыщу профессора Лучезарного и скажу ему, что ты уже пришла. Он спустится.

Альбина вышла, и Мила осталась одна в огромном помещении театра. Сейчас здесь все было совсем не так, как во время представлений, когда ложи утопали в ярком свете, а зрители шумели и взрывались овациями. Теперь пустые, затемненные серой дымкой ложи будили внутри Милы странное чувство, будто театр пристально наблюдает за ней со всех сторон. Мила невольно поморщилась.

— Ты уже здесь? — раздался позади Милы бодрый голос Поллукса Лучезарного.

«Уже здесь… Уже здесь… Уже здесь…», — эхом разнеслось по всему театру.

Эхо показалось Миле странным — словно разные голоса, кто тише, кто громче, повторили слова лицедея.

Поллукс Лучезарный остановился в нескольких шагах от Милы и, подняв голову, осторожно осмотрелся.

— Призраки развлекаются, — пояснил он и махнул рукой в неопределенном направлении. — Не обращай внимания. С ума сходят от скуки. Совершенно бесполезные бестелесные создания.

Под куполом пронесся недовольный гул и тут же смолк.

— Надо же! — воскликнул профессор, глянув вверх; на выпирающий квадратный подбородок профессора легло пятно света, отчего на его лице еще сильнее, чем обычно, проступило выражение безграничного высокомерия. — Они еще и выявляют недовольство! Вот ведь возомнили! — Он хмуро посмотрел в пустоту, в которой прятались призраки. — Но… это неважно. Значит так! Твоя задача состоит в следующем… Видишь этот помост?

Лучезарный указал в центр партера. Мила с недобрым чувством покосилась на круглую сцену-островок. Весь он был щедро покрыт светло-коричневой гадостью, напоминавшей жидкие экскременты, которые основательно засохли. Ни единого чистого клочка на круглой сцене Мила не обнаружила — только следы от босых ног Лучезарного. Когда обувь Марса превратилась в экскременты, Поллукс остался босой.

— Это, — профессор шумно вдохнул воздух затрепетавшими длинными ноздрями, — то, что осталось от доспехов Марса.

Тут Поллукс Лучезарный тонко и манерно покашлял и изобразил на лице выражение сдержанного порицания. Миле показалось, что он пытается пробудить в ней чувство вины.

— Я испробовал все известные мне способы, чтобы убрать это… это безобразие. Как видишь — безрезультатно. Я абсолютно уверен, что у тебя, — он сделал ударение на последнем слове, после чего выдержал многозначительную паузу и закончил: — У тебя выйдет лучше. Я в этом ничуть не сомневаюсь.

Мила понимала, на что намекает профессор метаморфоз: кому же проще расколдовать, как не тому, кто наколдовал? Отдавая должное профессору, Мила понимала, что логика в его словах была железная. Если бы, конечно, он был прав насчет нее. Но он ошибался, а доказывать свою непричастность, очевидно, не имело никакого смысла. Поллукс Лучезарный всегда был занят лишь своей персоной и ни в чем разбираться не желал.

Мила только тяжело вздохнула. В конце концов, очистить сцену от… э-э-э… грязи — не с чудовищем ведь сражаться? Как-нибудь управится.

— Может быть, чаю? — неожиданно предложил профессор, состроив на лице выражение притворной любезности. — Подкрепить силы?

— Да, спасибо, — согласилась Мила, удивляясь как Поллуксу Лучезарному удается быть до омерзения самовлюбленным и одновременно проявлять какие-никакие знаки внимания.

— Одну секунду! — Он щелкнул пальцами, и в руках у него тотчас появился небольшой круглый поднос с крошечной чашечкой, в которой от силы могло вместиться глотка два-три, не больше.

— Собственного приготовления, — он расплылся в самодовольной улыбке, но из-за выпирающего квадратного подбородка улыбка получилась такой, будто он предлагал Миле не чай, а как минимум яд собственного приготовления. Однако самодовольство на его лице быстро сменилось легкой растерянностью. — Честно говоря, я не вижу, куда бы его можно было поставить…

Профессор озирался вокруг, но, конечно, напрасно: ни столика, ни стульев, которых никогда не было в этом партере, ни пюпитра, который стоял здесь, когда в театре представление давал профессор Лирохвост, не было — ничего, кроме сцены-островка.

— Ну… тогда… — он пожал плечами и, особо не раздумывая, опустил поднос прямо на пол. — Пол все-таки чище, чем…

Он снова с особой интонацией кашлянул и с брезгливой миной скосил глаза на изгаженный помост.

— Ну что ж, — посмотрел на Милу профессор, — мне придется оставить тебя одну: у меня много дел. Думаю, справишься и без моей помощи. Желаю удачи.

Поллукс Лучезарный откланялся и, миновав пустой театр, скрылся за дверью меж двух лож бенуара.

Оставшись в одиночестве, Мила вздохнула еще раз и окинула оценивающим взглядом круглую сцену, от которой к тому же неприятно попахивало. Запах был определенного происхождения — ни с чем не спутаешь.

— С чего бы начать? — спросила Мила вслух.

«Начать», — подхватило басовитое это.

«Начать?» — следом за ним повторило другое эхо с вопросительной интонацией.

«Начччаттть…» — прошелестело третье — загадочно и протяжно.

«Действительно, развлекаются», — подумала Мила, осторожно покосившись по сторонам в поисках привидений, но никого не заметила.

Решительно приблизившись к фронту работы, Мила направила перстень с карбункулом в сторону островка. Начать решила с простейшего.

— Очистить! — громко приказала она — камень в ответ вспыхнул рубиновым светом…

Не произошло ровным счетом ничего. Грязи не убавилось ни на грамм. Зато позади нее послышалось едкое: «Чистить, чистить…».

Мила даже не обернулась.

— Ладно, — спокойно произнесла она. — Попробуем по-другому. Как там оно?.. А! Да! Дефекацио!

Перстень выбросил яркую искру…

Ничего. А ведь это было одно из сложнейших бытовых заклинаний, что давала им на антропософии Альбина! Как оно могло не подействовать?!

Мила вспомнила, как однажды они с друзьями так перекормили Полиглота, что того вырвало прямо на пол столовой. А если учесть, что голова у Полиглота размеров, мягко говоря, нестандартных, то лужа образовалась такая огромная, что в ней при желании можно было хоть кролем, хоть брассом плавать. Это заклинание тогда здорово их выручило — пол буквально блестел, ни следа не осталось от последствий переедания Полиглота.

«Дефека… Фе… Фе… Фе…», — тем временем продолжали издеваться призраки, по-прежнему изображая эхо.

Призывая себя к терпению, Мила отчаянно напрягала память и старательно морщила от адских усилий лоб, надеясь, что это поможет.

— Есть! Вспомнила! — воскликнула Мила и на мгновение замолчала, прислушиваясь. Но призраки тоже молчали, видимо, им было интересно знать, что же она придумала.

— Ликвидацио! — твердо воскликнула Мила.

Светло-коричневая сцена даже не изменила цвет, что уже само по себе было бы неплохо. Грязь словно въелась в поверхность деревянного помоста.

— Вот гад! — в сердцах выругалась Мила. — Лютов и это продумал! Захотел, наверное, чтоб я эту сцену до конца дней своих чистила! Наверняка знал, что именно меня заставят с ней возиться. — И процедила, сцепив зубы: — Как же я его ненавижу!!!

Мила чуть не взвыла от ярости, и тут в голове всплыло еще одно заклинание.

— Как же я могла забыть?

Радостно улыбнувшись, Мила с надеждой направила перстень в сторону сцены.

— Катарсис!!!

Перстень вспыхнул. Погас. Ничего не случилось.

Мила была убеждена, что это заклинание наверняка поможет — на уроках Альбина уделяла ему особое внимание, — что, когда в очередной раз ее постигла неудача, безвольно опустила руки и со вздохом отчаяния села прямо на пол, перед сценой, подогнув под себя ноги.