Последняя глушь

— Нет, не может этого быть, — твердо ответила Луса. — Нужно искать. Выход непременно должен быть где-то рядом!

— Великие духи, ты всегда такая неунывающая? — процедил Токло. — Если бы ты только знала, как это бесит!

— Знаешь, ты тоже здорово раздражаешь! — огрызнулась Луса.

— Не ссорьтесь, — попросил Уджурак, подходя к Токло и дотрагиваясь рукой до его плеча. — Я отыщу дорогу, но сначала нужно найти для вас какое-нибудь укрытие.

Сопровождаемый медведями, Уджурак подошел к башне. Ветер заунывно свистел в темноте, поднимая с земли пыль и мусор. Внезапно Уджурак замер, услышав вдалеке гортанный рев огнезверя, но чудовище скрылось, так и не появившись на глаза. Уджурак вздохнул. Наверное, они очутились в самом пустынном месте на свете, здесь было хуже, чем в самых высоких горах.

Наконец, когда они обошли здание кругом и почти приблизились к месту, откуда начали, Уджурак заметил плоский кусок дерева, прислоненный к стене.

— Лезьте туда, — велел он, подталкивая Каллик. — И не выходите, пока я не вернусь.

Каллик послушно пошла к укрытию, Луса последовала за ней, дружески ткнув Уджурака носом на прощание.

— Не задерживайся, — попросила она.

— Постараюсь, — пообещал Уджурак.

Токло последним втиснулся в тесное укрытие.

— Да я за всю свою жизнь столько не прятался, сколько сегодня! — проворчал он.

Убедившись, что друзьям ничего не угрожает, Уджурак посмотрел на вершину здания и высокие звезды, мерцавшие над ним. Потом подался вперед и почувствовал, что поднимается вместе с ветром. Шкуры плосколицых соскользнули с него. Ноги у него съежились, пальцы превратились в загнутые когти. Зрение стало резким и четким, он видел каждую трещинку, каждую ямку в черном здании. Пушистые перья покрыли розовую кожу плосколицего, и вот уже руки Уджурака превратились в белоснежные крылья, светящиеся в лунном свете. С глубоким криком Уджурак взмыл вверх в облике белой полярной совы.

Холодный ночной ветер струился сквозь оперение Уджурака, и хотя он летел высоко над Черными тропами, берлогами и вышками плосколицых, даже здесь воздух был отравлен нефтяными испарениями.

Вскоре огни зданий стали крохотными искрами во тьме, даже пламя на вершине башни казалось отсюда меньше, чем огонь в очаге Тиинчу. Огнезвери с горящими глазами, словно светлячки, крались по пустынной земле.

«Я должен узнать, что тут происходит, — сказал себе Уджурак, направляясь к горам. — Я должен узнать. Все, что я увижу, может оказаться очень важным».

Карта, которую сестра Джанет сделала Уджураку из простыней и одеял, теперь развернулась под его крыльями от гор до самого океана, с растекшейся между ними черной плесенью нефтяного месторождения Пропкина.

Куда ни посмотри, всюду видны были берлоги, Черные тропы и серебряные трубы, зловещей сетью покрывавшие землю. Уджурак не мог отвести глаз от этого зрелища, и вдруг на его глазах стало происходить что-то странное — лежащая внизу земля вдруг зашевелилась, как будто какой-то невидимый медведь разворошил лапой муравейник.

Башни, трубы и Черные тропы поползли во все стороны, проглатывая землю, так что вскоре не осталось ни одного свободного клочка. Они расползались вдоль берега и карабкались в горы, подобно приливу, они скрыли под собой леса и берлоги Северной деревни и вскоре съели всю землю, так что Великая последняя глушь полностью исчезла.

Уджурак закричал от отчаяния, раскинув свои белоснежные крылья. В этом кошмарном мире больше не осталось ни медведей, ни северных оленей, ни лис, ни гусей — только трубы, шум и зловонный отравленный воздух. Едкая отрава расползлась даже по океану — страшные черные стены вздымались изо льда, грязь изрыгалась прямо в волны. Спасения не было!

С судорожным вздохом Уджурак вернулся в реальность и зажмурился, пытаясь прогнать ужасное видение. Чувства его невероятно обострились: он слышал рокот моторов, качавших нефть из глубины земли, и бульканье в трубах, несущих черную жидкость в горы.

Ледяной ужас пронзил Уджурака, он с трудом заставил себя удержаться в воздухе. Наконец-то он ясно увидел цель своего бесконечного странствия — он должен помочь Последней великой глуши!

«Спаси дикий мир…»

Луса не случайно услышала эти слова во сне. Уджурак вспомнил тоску, терзавшую его всю дорогу, и страх зверей и птиц, в которых он превращался — все они боялись настоящего и будущего, потому что их привычный с детства мир неумолимо загрязняется и отравляется плосколицыми.

— Я буду сражаться! — поклялся себе Уджурак. — Я обязательно придумаю, что делать.

Блеск луны ослепил его, звезды хороводом закружились вокруг, и Уджурак понял, что падает. Его крылья и хвостовые перья исчезли, сменившись плавниками и хвостом, а все тело покрылось серебристой чешуей. Сильная судорога сотрясла его тело. Уджурак больше не мог дышать. Он забился в воздухе, задыхаясь. Внизу блеснула река, он ударился о воду и рыбкой скользнул на глубину.

— Нет! — попробовал выдавить он, подавляя нарастающую панику. — Это неправильно! Я должен вернуться назад к Токло и медведицам.

Но рыбья сущность грозила поглотить его целиком, а лютый голод стремительно вытеснял воспоминания о друзьях. Уджурак широко раскрыл рот, чтобы проглотить побольше питательной пищи, которой богата река. Но здесь не было ничего… ничего, кроме затхлой воды и пустоты, из которой нужно было скорее уплыть вверх по течению, к таким же, как он сам…

— Я должен… измениться!

Собрав последние крохи угасающего сознания, Уджурак попытался заставить себя вернуться в обличие совы, чтобы взлететь над нефтяным месторождением и отыскать высокое черное здание, под которым спрятались его друзья.

Плеснув хвостом, Уджурак поплыл к берегу. Он почувствовал, как его тело растет, ног теперь стало не две, а четыре, и каждая заканчивалась копытом, на голове появились рога. Посмотрев на себя, Уджурак увидел буро-серую шкуру северного оленя.

Он выбрался из реки, встал на берегу и обернулся в сторону нефтяного месторождения. Уджурак стал беременной самкой оленя и чувствовал в животе тяжесть олененка. Опустив голову, он двинулся вперед, древний инстинкт вел его на извечные родовые земли карибу, где матери-оленихи испокон веков давали жизнь своим детенышам. Но вместо бескрайних болот и лесистых предгорий перед ним были лишь Черные тропы, длинные серебристые трубы и высокие здания, выстроенные плосколицыми. Уджурак поднял голову, и из его груди вырвался долгий надрывный рев — душераздирающий крик матери, которой больше негде растить свое потомство.

— Нет… нет…

Уджурак из последних сил попытался вырваться из этого облика.

— Совой… совой… чтобы я мог вернуться к друзьям и увести их из этого места. Крылья… белые крылья… клюв и когти…

Наконец, он с облегчением почувствовал, что тело его снова съеживается, и он становится белой полярной совой. Взмыв в небо на бесшумных крыльях, Уджурак понял, что истратил все свои силы, и его крошечное птичье сердце трепещет, как лист под ураганным ветром.

Прищурившись, он окинул зорким совиным взором лежащие внизу земли и вскоре заметил высокое здание, возле которого превратился в первый раз. Он даже разглядел кусок дерева, под которым прятались его друзья.

С высоты Уджураку было видно, что черное здание было одним из последних построек плосколицых, дальше начиналась пустошь. Значит, Мария была права. Если они пойдут вон по той Черной тропе, а потом свернут на следующую, то вскоре уйдут из этого отвратительного места.

С тяжелым сердцем Уджурак спустился вниз и сел в нескольких медведях от того места, где были его друзья. Со вздохом облегчения он сбросил перья и начал обрастать бурой шерстью. Вскоре его крылья превратились в передние лапы, а клюв стал медвежьей мордой. По дороге зашагал медвежонок-гризли.

Все тело у него болело, он еле передвигал лапы. Но отдаленное рычание огнезверей напоминало о том, что плосколицые продолжают разыскивать их. У них не было времени на отдых.