Город туманов

— Вот и хорошо, — проговорила вдова, — пора вам выходить. Идти предстоит полных три мили.

— Да, да, пошли! — взволнованно воскликнул Ранульф.

Люк понял, что дальнейшие возражения бесполезны, и посему маленький отряд погрузился в лунную ночь. Мир вокруг казался прекрасным. Одну грань темноты представляли собой сосны, тонувшие в густой черной тени; другую — строения фермы, похожие на бледные человеческие лица. А между двумя этими крайностями располагались все оттенки серого цвета — плещущая волна Пестрянки казалась скорее белой, чем серой, а все прочие деревья — платаны, падубы, оливы — можно было отличить скорее не по форме листьев, а по яркости черного цвета.

Они молча топали вверх по течению вдоль берега Пестрянки — Люк был слишком встревожен и расстроен, чтобы говорить, Ранульф погрузился в мечты, а маленькие пастушки молчали от застенчивости.

Под ногами то и дело попадались протоптанные скотом тропы — идти было бы тяжело даже днем, не говоря уже о ночи, — они не проделали еще и половины пути, как Ранульф начал отставать.

— Может быть, хочешь передохнуть и вернуться назад? — с надеждой спросил Люк.

Ранульф только пренебрежительно дернул головой и прибавил шагу.

Теперь он старался не отставать до тех пор, пока не добрались до места назначения — крохотного оазиса богатых пастбищ, расположенного на склоне в миле или двух от гор.

Здесь, оказавшись в собственном королевстве, маленькие пастушки оживились и, обмениваясь шутками с Ранульфом, принялись собирать ветки и сучья для шалашей, пострадавших за двенадцать часов от ветра. Потом все занялись сбором хвороста, чтобы развести костер, и Ранульф проявил максимум энергии.

Наконец все устроились для долгого бдения, расположившись возле костра, смеясь и радостно ожидая наступления восьми темных часов, когда случаются всякие приключения.

Коровы устроились неподалеку и жевали свою жвачку, дремля с открытыми глазами. Небольшое освещенное костром пятно казалось единственным обитаемым миром в окружающем их темном пространстве.

Тут Люк заметил, что у каждого из пастушков к одежде, как и у него самого, приколота веточка фенхеля.

— Вот это да! А почему, ребята, вы все носите фенхель? — спросил он.

Они посмотрели на него с удивлением.

— Но ведь вы тоже носите веточку, господин Хэмпен, — с недоумением проговорил старший из них, которого звали Тоби.

— Конечно, потому что это подарок молодой леди, — добавил Люк непринужденным тоном. — Но разве вы всегда выходите в ночное с веточкой фенхеля?

— Нет, только в эту ночь, — откликнулись дети.

И поскольку на лице Люка сохранялось недоумение, Тоби спросил:

— А разве у вас в Луде не носят веточку фенхеля в последнюю ночь октября?

— Нет, — ответил Люк. — А зачем?

— Ну, как же, — воскликнул Тоби, — ведь это та самая ночь, когда Молчаливый народ — мертвые то есть — возвращается в Доримар!

Ранульф посмотрел на него. Люк нахмурился — хотя его уже тошнило от всех западных суеверий, он почувствовал страх. Вынув из петлицы вторую из полученных от Хейзл веточек фенхеля, он протянул ее Ранульфу со словами:

— Вот, молодой господин! Возьми и заткни за ленточку шляпы или куда-нибудь еще.

Ранульф покачал головой:

— Спасибо тебе, Люк. Но мне не нужен фенхель. Я ничего не боюсь.

Дети посмотрели на него с большим удивлением, а Люк мрачно вздохнул.

— Значит, ты не боишься… Молчаливого народа? — спросил Тоби.

— Нет, — ответил Ранульф и добавил: — Во всяком случае сегодня ночью.

— Готов поклясться, что вдова Тарабар фенхель вообще не носит, — едко усмехнулся Люк.

Обменявшись странными взглядами, дети начали пересмеиваться. И Люк полюбопытствовал:

— Ну-ка, выкладывайте, что у вас на уме, молодые люди! Почему это вдова Тарабар обходится без фенхеля?

Однако те только подталкивали друг друга локтями, прикрывая пальцами лукавые физиономии.

Это возмутило Люка.

— Вот что, молокососы, — воскликнул он, — не забывайте, что перед вами сын Высокого сенешаля, и если вам известно о вдове нечто… ну, скажем, сомнительное, вам надлежит сообщить мне об этом. А то, чего доброго, в тюрьму угодите. Так что выкладывайте все, что вам известно!

И он посмотрел на них так свирепо, как никогда ни на кого не смотрел.

Дети не на шутку перепугались.

— Но вдова не знает, что мы кое-что видели. И если разведает об этом и о том, что мы проболтались, нам не поздоровится! — воскликнул Тоби.

— Нет, вы меня не поняли. Даю вам слово, — пообещал Люк, — если вы знаете нечто действительно интересное, сенешаль будет вам весьма благодарен, и тогда в кармане у каждого из вас может оказаться столько денег, сколько все ваши отцы не видели за всю свою жизнь. А пока, если узнаю у вас что-нибудь интересное, отдам вам этот нож, самый лучший во всем Луде! — И Люк извлек из кармана свое сокровище, великолепный нож с шестью лезвиями, однажды подаренный ему на Иванов день господином Натаниэлем.

Нож и впрямь был чудом оружейного искусства и произвел на мальчишек ошеломляющее впечатление. Поддавшись соблазну, они стали рассказывать испуганным шепотом, то и дело озираясь по сторонам, словно вдова могла подслушать их. И вот что они рассказали.

Однажды ночью, почти на рассвете, корова, которую прозвали Незабудкой за необычный голубой оттенок шкуры, лишь недавно вошедшая в стадо, вдруг начала тревожно мычать и припустила во тьму. Незабудка была животным весьма ценным, вдова велела им особо внимательно приглядывать за ней, и Тоби, оставив двоих приглядывать за стадом, заторопился следом за беглянкой в уже редеющую мглу и, хотя была она довольно далеко, продолжал погоню. Нагнал он ее на самом берегу Пестрянки, где она обнюхивала воду. Подойдя ближе, Тоби заметил, что корова щиплет что-то из-под воды. Тут как раз к реке подъехала тележка, в ней сидели вдова и доктор Эндимион Лер. Они явно были недовольны тем, что Тоби оказался у реки, однако помогли ему отогнать корову от воды. Изо рта ее свисали соломины, морда была испачкана непонятного цвета соком. Тут вдова велела Тоби возвращаться к друзьям и сказала, что утром сама пригонит Незабудку к стаду. А свое неожиданное появление объяснила тем, что вместе с доктором приехала, чтобы поймать чрезвычайно редкую рыбу, которая всплывает к поверхности воды уже на рассвете.

— Понимаете, — продолжил Тоби, — мой отец — отменный рыбак, и он часто берет меня с собой на рыбалку, но никогда не рассказывал о том, что в Пестрянке водится такая рыба, которую можно поймать лишь перед рассветом, потому я решил остаться и поглядеть, что за рыбу они собираются поймать. Я не стал возвращаться к костру, а спрятался за деревьями. Они действительно достали из тележки сети, только ловили не рыбу…

Он умолк в смущении, а его друзья вновь зафыркали.

— Ну же! — воскликнул, теряя терпение, Люк. — Что же оказалось у них в сетях? Ты получишь нож лишь в том случае, если расскажешь все.

— Говори ты, Дориан, — еще больше смутился Тоби, подталкивая вперед другого паренька, следующего за ним по старшинству, по имени Дориан. Однако тот лишь хихикал, опустив голову.

— А я скажу! — смело заявил самый младший из троих, по имени Питер. — Они ловили плоды фейри, вот что!

Люк вскочил на ноги.

— Грудастая Бриджит! — воскликнул он в ужасе.

Ранульф усмехнулся:

— А ты не догадался, что там было, Люк?

— Да, — продолжил Питер, приободренный тем эффектом, который произвели его слова, — там были плетеные корзины, наполненные плодами фейри, я знаю это, потому что Незабудка сорвала с одной из них крышку…

— Да, — перебил его Тоби, осознав, что маленький Питер украл часть его славы, — она сорвала крышку с одной из корзин, и я впервые увидел эти плоды. Они казались звездочками, упавшими с неба, осветили всю долину. Незабудка все ела, ела их и никак не могла наесться… как пчела, которая пьет нектар с цветов. Вдова и доктор смеялись, глядя на нее, хотя были недовольны. А молоко ее на следующее утро… Боже! Оно пахло розами и пастушьим тимьяном, однако корова эта больше не вернулась в стадо, вдова продала ее какому-то фермеру, который живет в двадцати милях от нас, и…