На синей комете

— Какое счастье, что полицейские уехали, — произнесла миссис Бистер, обращаясь, по-видимому, уже не к дочери, а к мужу. — От них несло, как от скотины в стойле. Надо написать в полицейское управление, потребовать, чтобы их сотрудники принимали душ и периодически отдавали форму в чистку.

— Милая, ты прямо социалисткой заделалась, — добродушно подколол жену мистер Бистер.

Интересно, кто такие социалисты? Помнится, тётя Кармен употребляла это слово. Кажется, это такие люди в чёрном, которые не ходят в церковь, а собираются вместо этого в подвалах и обсуждают, как свергнуть правительство.

Обед у Бистеров затянулся. В конце концов их разговоры стали мне неинтересны. Я вернулся в постель и откинулся головой на подушки, радуясь, что мне есть где прилечь. Ещё я радовался за Клер. Она скоро получит долгожданный поезд. Я радовался, но сердце внутри точно заледенело. Как и когда я доберусь до Кейро? Встречусь ли с папой? Услышу ли его смех? Приготовлю ли ему обед, увижу ли, как он закуривает свою любимую сигару? Я засунул голову под подушку и прочитал «Отче наш» — для пущей надёжности десять раз подряд. Но, скорее всего, в небесной канцелярии мои мольбы просто не услышали. Или засунули в долгий ящик.

И тут внизу зазвонил телефон.

Он звонил и звонил. Но никто не снимал трубку. Выходит, в доме никого нет? И всех слуг отпустили? Может и так, ведь сегодня тридцать первое декабря. Через несколько часов наступит Новый год. Клер говорила, что у слуг выходной.

Телефон прозвонил двенадцать раз. И тут мой внутренний голос вкрадчиво подсказал: «Оскар, позвони папе. Позвони отсюда, от Бистеров. Папа, скорее всего, дома, ведь люди сегодня встречают Новый год». Нет, нельзя! — остановил я себя. — Потом бед не оберёшься. Но желание позвонить уже завладело мною всецело. А наш номер в Кейро я знал лучше таблицы умножения.

Рёбра мои тоже сопротивлялись и подсказывали, что вставать пока рано. Тем не менее я поднялся и вышел в коридор. Тишина. Ни души. Прямо передо мной была дверь, а за ней проход вниз, на хозяйскую половину.

Ох, не стоит этого делать! Я отговаривал себя, но отворил дверь и двинулся вперёд, переступая босыми ногами по ступеням лестницы, которая вела в квартиру Бистеров.

Последняя ступенька — и я ступил на необычайно мягкий ковёр. Тишина в доме стояла такая, что я услышал бы, как летит пёрышко или пушинка. Но ничего подобного тут, разумеется, не летало. А что, если я сейчас наткнусь на Макса, брата Клер? Может, он остался дома и сейчас откуда-нибудь выскочит? Нет, не буду даже думать об этом!

Остановись, Оскар! Ещё не поздно повернуть назад и лечь в постель. Вернись в безопасное место! Немедленно! Я буквально кричал на себя. Но продолжал идти — наперекор здравому смыслу. Уж очень мне хотелось услышать папин голос, чтобы его «алло» пробежало по телефонным проводам от Кейро до Нью-Йорка.

На этом этаже располагались спальни. По стенам в коридоре висели картины в тяжёлых позолоченных рамах. Расстеленные поверх ковров шёлковые дорожки с красно-синим восточным узором приятно холодили мои нежные детские ступни. Справа оказалась спальня родителей Клер. Четыре столба стояли по углам огромной кровати, а рядом на полу лежала шкура белого медведя с головой! С самой настоящей пастью, с оскаленными клыками! Я вздрогнул, представив, как печально и жестоко окончилась жизнь медведя и как бесславно продолжилось существование его чудной шкуры: по утрам и вечерам это густой мех топчут ножки миссис Бистер. Я взглянул на тумбочку. Телефонного аппарата тут нет. Где же у этих людей стоит телефон? Может, у Бистеров, как у Петтишанксов и других богачей с Прибрежных холмов, в доме имеется отдельная телефонная комната?

Если так, где она? Ну разумеется, внизу. Так, спускаюсь ещё ниже. Тут ещё опаснее. Последний марш я прошёл, почти не дыша.

Гостиная — если такие помещения в шикарных домах называются так же, как у обычных людей, — была огромная, с целый этаж нормального дома, такого, как наш с папой. Из окон виднелся заснеженный сквер в двух кварталах дальше по улице. У камина, точно часовые, стояли тяжёлые, обтянутые шёлком кресла с высокими боковинами; по шёлку порхали вышитые стрекозы. В камине лежали поленья одинакового размера, как на подбор. Нежно-кремовый бархат дивана так и манил. Диван, наверно, мягкий! И огромный! Пожалуй, человек пять в ряд усядутся. Вот бы на нём попрыгать! Но я шёл дальше. Где же у них телефон? Да-а, не гостиная, а целый зал! Вдоль стен стоят крепкие, обтянутые кожей стулья, так что в общей сложности здесь можно посадить человек двадцать пять — и обойтись без раскладных стульев из гаража, которые папа всегда приносил, когда к нам приходили гости на День благодарения.

Так, о чём это я? В этом доме нет складных стульев. И гаража тут тоже нет. И вообще, один диван Бистеров наверняка стоит больше, чем вся наша мебель в Кейро, вместе взятая.

Оскар, одумайся! Вернись! — твердил мне внутренний голос. — Да-да, сейчас. Минуточку! Только услышу папин голос и вернусь. Больше мне ничего не надо! — отвечал внутри меня другой, безрассудный, подсказчик.

Распашные стеклянные двери вели из гостиной в столовую. Ещё дюжина стульев, потвёрже, с инкрустацией и деревянными перекладинами вместо мягких спинок, стояли на равном расстоянии друг от друга вокруг огромного стола из красного дерева, отполированного до зеркального блеска. Строго над центром стола висела люстра с сотней хрустальных подвесок.

К счастью, рядом со столовой я наконец обнаружил телефонную комнату, отделанную в испанском стиле: с тёмно-красными бархатными гардинами, на которых сидели вышитые золотой нитью стрекозы. Я включил лампу, и свет заструился сквозь разноцветные стёклышки — каждое не больше моего ногтя. Стёклышки сложились в картинку: опять получилась стрекоза. Похоже, Бистеры — большие поклонники стрекоз. Перед телефоном стоял какой-то греческий бог, выточенный из слоновой кости, с серебряными крылышками на пятках; в руке он держал то ли венок, то ли сплетённых змей.

«Это Гермес, Оскар! Римляне называют его Меркурием». Я прямо-таки услышал голос миссис Олдерби, которая заставляла нас зубрить имена всех греческих, римских и египетских богов, каждый из которых чем-то заведовал и имел свой характер.

На корпусе телефонного аппарата имелось окошечко с номером Бистеров: Баттерфилд 8-7053. Я поднял трубку.

— Ваш номер? — произнесла телефонистка бодрым, уверенным голосом, совсем как телефонистки в Кейро.

Все мои страхи тут же улетучились. Сейчас она соединит меня с папой.

— Будьте добры, Кейро, Иллинойс. Кейро, шесть, ноль, восемь, четыре, пять. — Я произносил заветные цифры, а сердце билось всё быстрее. Сейчас папа скажет «алло», я просто послушаю его голос и тут же побегу наверх и лягу в постель. И никто меня не увидит! Честное слово!

— Иллинойс? — переспросила телефонистка. — Малы-ы-ыш? Куда ты звонишь? В Иллинойс?

— Да, — сказал я, понизив голос, чтобы она не поняла, что мне всего шесть лет. Почему же меня все малышом обзывают?!

— Нам не разрешают принимать междугородние звонки у маленьких детей, — строго сказала телефонистка.

— Мне одиннадцать лет! — возразил я.

— Золотко, а рядом с тобой есть человек, который может сделать этот заказ вместо тебя? — уже мягче спросила девушка.

— Нет.

— Так я и знала, — укоризненно сказала она. — Дети вечно балуются. Поэтому наша компания не позволяет им звонить в другие города и страны. Беги-ка поищи папочку или мамочку, чтобы они подтвердили, что звонок будет оплачен. Ты понял? С Новым годом, малыш!

Ну, вот… старался, искал телефон — и всё зря! У меня задрожал подбородок — слёзы подступили уже совсем близко. Сматывайся, Оскар, пока цел! — раздался внутренний голос. Прежде чем положить трубку на рычаг, я притянул кисть оконной гардины и стёр с трубки отпечатки своих ладоней. А потом потрусил — на большее я не был способен, уж очень болели рёбра, — через столовую, через гостиную, мимо стульев, диванов и стрекоз… Когда я пробегал мимо входной двери, щёлкнул замок! Стремглав, с гулко стучащим сердцем, я бросился вверх по лестнице, на этаж, где располагались хозяйские спальни, и ещё выше, на этаж для прислуги, а прихожая за моей спиной заполнилась счастливым гомоном.