Кикимора и другие (Сказки-притчи)

Прикрыл Баюн глазищи зеленые, лапой за ухом почесал, и потекло мурлыканье его завораживающее.

После воскрешения Горыныч занемог сильно. Шаг каждый болью во всем теле отдавался. Оттого и лежал днями целыми в пещере горной, только на солнышке погреться выползая.

Пришлось детям его младшим науку радужную на практике постигать. [106] Не рискнули они сразу на небеса самые забираться и над водопадами да у мельниц водяных дугою раскидывались. Но как у земли освоились малость, повыше залетать стали. Поначалу радуги у них бледные какие-то выходили, да и полосы не все видны были. Но с каждым разом все ярче и ярче дорога разноцветная на радость смертным по небу пролегала.

Змеиха — жена заботливая, уговаривала Горыныча крылья потихоньку разминать. Не ровен час, совсем летать разучится. А тот сердится:

— Какое летание, — кричит. — Не видишь, что ли, из пещеры еле выбираюся.

Знала змеиха норов мужа своего. И так-то не сахар был, а коль калекой надолго останется, совсем в брюзгу немощного превратится. И отступать не собиралася.

Сговорилась она с братьями Горынычевыми — подсобить малость. Как тот в следующий раз наружу выбрался, подхватили они Змея и в небеса понесли. Запричитал он благим голосом, чтоб вернули взад и в покое оставили. Ну, братья его просьбу и уважили. Подняли облаков выше и в стороны разные разлетелися.

Горыныч сразу камнем вниз полетел, но крылья расправить так и не решился. Пришлось Змеям ловить его у гор самых и опять наверх на себе тащить.

В третий раз осмелился он кончики крыльев отогнуть. Глядит, падать помедленнее стал, и поворачивать в стороны разные получается.

Повеселел Горыныч. И не болит вроде ничего, и полетал — душу отвел.

На день следующий братья опять к нему заявилися. А однажды крылья расправили, да так вниз и отпустили. Хочешь, не хочешь, пришлось Змею воздух ими месить. Хоть и ломило все тело после этого, но стерпеть вполне можно было.

Неделя, другая прошла. Горыныч на радость жене вкруг пещеры летает. Только, как не противился он, настояла змеиха, чтоб дети рядом с ним завсегда были. И в случае надобности помочь могли.

А еще через пару недель и боль телесная отступила. Стал Змей, как в былые времена, по горам да долам носиться, радугой на небе раскидываться.

Супруга на Горыныча не нарадуется. Изменился он после возрождения сильно. [107] Дома все время проводить старается, детей мудрости драконьей обучает.

Старший-то, Соловей, уж давно от них отселился и лес дремучий вотчиной своей объявил. А младшим — змеям летучим, пока с мамкой да папкой жить нравилось.

Только стал он вести себя странно порой. То забудет, что дети радугой на небесах уж улеглись, и поверх них еще одним сиянием раскинется. А то вдруг посреди неба задумается и крыльями махать перестанет. Раз камнем так вниз кувырнулся, что чуть насмерть о гору не расшибся.

А тут еще одна напасть объявилася.

Данила-богатырь, видать, на язык слабоват оказался. Порешил, наверное, коль княжество получить не удалось, так хоть слава о подвиге евойном по Руси гулять будет. И выходило со слов его, что Змея проще простого победить можно. Смекалка да сноровка только в деле этом нужна.

Вот и потянулись в горы драконоборцы толпами. Славу быструю попытать, да пол княжества в придачу получить. Горыныч зла на них не держал. Лапой по плечи самые в землю вобьет и оставит так о жизни подумать. [108] А сам по делам своим дальше летит.

Но напомнили ему богатыри горемычные, что и он когда-то молодцем таким же оборачиваться мог. Попробовал Змей пару раз с дуба высокого о Мать-сыру землю удариться. Вдруг, думает, чудо случится, и шкура ненавистная отпадет. Но крепко, видать, она к нему приросла, что только шишку великую на голове средней заработал.

Но стали со временем страсти прежние в нем просыпаться. Чего только не делал трехглавый, чтоб пыл свой остудить. И полетами-то в земли дальние себя изматывал. И в озере студеном часами сидел. Ничего не помогало.

Жену свою вконец измучил. Та хоть и рада поначалу была, к Бабе Яге в гости вскоре отправилась. Снадобье успокоительное для мужа просить.

И так Горыныч извелся совсем, что к смертным опять летать начал. Спрячется за деревьями, девиц молодых поджидает. Схватит одну и в небеса с ней взмоет. Покружит, покружит и назад на место возвернет.

Раз застала его за занятием этим ведьма Маринка. [109] Сорокой обернувшись, искала она в лесочке соседнем траву для зелья приворотного. В былые времена Горыныч не раз к ней в гости заглядывал. И если б не братья, может, и сложилась бы у них жизнь семейная.

Как увидел Змей ведьму, к нему летящую, сразу о слухах недавних вспомнил. Сказывали, будто наградила она богатыря одного шкурой туровой. [110] Может, и обратное сделать у ней как получится.

Не долго думая, рассказал он Маринке о горе своем и помощи попросил. А та сразу смекнула. За возможность молодцем оборачиваться Горыныч все что угодно отдать может.

— Попробую, — говорит, — я снадобье по рецепту старинному приготовить. Только страсть как болезненное оно, да и должок великий за тобой будет.

Змей на радостях все, что захочет, ей пообещал. А что боли касаемо, то терпеть сколько угодно готов.

Повелела ему Маринка через три дня к лесу дальнему прилетать, а сама сорокой белобокою обернулась и домой полетела.

Надумала ведьма с Горыныча яблоки молодильные стребовать, что в Ирии небесном на дереве божественном растут.

— Чем я Лады хуже, — думает. — И мне молодости вечной тоже хочется. А как он их доставать будет, не моя забота. Пусть братьев своих на подмогу зовет.

Только вот с зельем-то у нее загвоздка и вышла. Даже в книгах, что от прабабки по наследству достались, не было случая такого, чтоб дракона из шкуры вытаскивали. Пришлось ей рецепт по ходу дела сочинять.

Кликнула Маринка чертей, в услужении у ней стоящих, и воду перворосную в чане невеликом разогревать велела. Как кипение началось, заправила её шкурами змей перетертыми да травами горными, при луне собранными.

Черти варево усердно перемешивают, пену ядовитую снимают. А Маринка заклинанья древние читать принялась. Забурлила вода в чане, заходила ходуном, того и гляди выплеснется. Но остудили её, успокоили и опять варить принялись.

К вечеру зелье ведьма готовым посчитала, в склянки разлила и в подпол на три дня доходить поставила. А сама отдохнуть от трудов праведных в горницу пошла.

Как в день назначенный Маринка о плате своей объявила, у Горыныча от удивления все пасти пораскрывались.

— Да как же, — говорит, — яблоки эти достать-то смогу. Это ж сферы небесные уметь пронизывать надобно.

А Маринка в ответ:

— Не мое это дело. А яблоки не принесешь, в услужение ко мне пойдешь, и все, что прикажу, делать будешь.

Как представил Горыныч, что до конца дней своих в шкуре ходить придется, так на условие ведьмино и согласился.

Маринка зелье ему выпить велела. Кровью мышей летучих спрыснула и заклятье древнее читать принялась.

Скрутило Горыныча сразу, от боли нестерпимой по земле катается. Зелье обратно пламенем жарким вырываться начало, и все кругом огнем занялось. Маринка от испуга птицею обернулась, над поляной летает, что дальше будет, высматривает. А змей тем временем в лес бросился. О деревья трется, будто из шкуры вылезти хочет.

Порушил и спалил рощицу небольшую и посреди пожарища обессиленный упал. Лежит, глаза закрыл, дышит тягостно.

Вдруг чувствует, плачет кто-то над ним и по голове гладит. То Маринка, на мучения его глядучи, удержаться не смогла.