Книга теней

Женщина с раздраженным видом на мгновение отпрянула и тут же снова потянулась к люку.

– Не заставляйте меня делать это снова, – предупредил Леопольд, но Аннабелль одним мощным движением стряхнула кота с крышки. Тот опрокинулся назад, ударившись о каменную стену.

Аннабелль подняла крышку люка, потянулась вниз, в пыльную темноту, и достала оттуда небольшой золотой контейнер, который Олив показался похожим на нечто среднее между спортивным кубком и лампой. Он был покрыт гравировкой из узоров и завитушек, таких же, как на медальоне, что висел у девочки на шее. Быть может, ей просто показалось, но на мгновение она кожей почувствовала, как металл становится теплее.

Держа урну в обеих руках, Аннабелль повернулась и заметила Горацио, Харви и Олив.

– Ну-ну. А вот и вся компания, – проговорила она. В голосе ее не осталось ни следа ласковой вежливости той Аннабелль, что угощала Олив чаем.

Харви прочистил горло и надулся под жестяным нагрудником.

– Миледи, если вы дерзнете забрать сей прах, на вас обрушится праведный гнев хранителей дома, – объявил он.

– Чокнутая беспородная тряпка, – прорычала женщина. – Хотела бы я посмотреть, как три кошки и тупой ребенок собираются меня остановить.

Взгляд ее переместился на Олив.

– Вижу, ты выбралась из озера. И должно быть, ужасно гордишься собой. И, в конечном итоге этим только сделала себе хуже. – Отблески свечи плясали в плоских золотисто-коричневых кругах безжизненных глаз Аннабелль. – Обещаю, скоро ты пожалеешь, что не утонула.

Она подняла руку и очертила в темноте какой-то знак. Медальон накалился, обжигая Олив. Девочка попыталась схватиться за него, отвести украшение от тела, но обнаружила, что не может пошевелить ни единым мускулом. Медальон лежал на коже, словно кучка тлеющих углей.

С кривой улыбкой Аннабелль описала рукой круг в воздухе. Олив повернулась вокруг своей оси.

– Вот так-то, – сказала женщина и опустила взгляд на котов. – Если вас не привлекает подобная участь, – предупредила она, – советую вам всем исчезнуть.

А потом, прошелестев длинными легкими юбками, пошла к лестнице. Олив двинулась за ней против воли, словно полусдувшийся шарик на веревочке.

Видимо, это оказалось последней каплей.

– В атаку! – взвыл голос из темноты.

Черное пятно взлетело в воздух и приземлилось Аннабелль на плечи, крепко держась когтями. Рыжеватая молния бросилась ей под ноги и запуталась в лодыжках.

– En garde! [2] – рыкнул Харви и, с размаху вспрыгнув женщине на голову, вцепился в нее намертво, будто бешеная меховая шапка.

Аннабелль издала крик – несколько приглушенный, потому что добрая половина тела Харви оказалась у нее на лице, – и принялась руками и ногами отбиваться от котов, которые вцепились крепко, будто репейник, с каждым ударом снова вонзая в нее зубы и когти. И все же, несмотря на ярость нападения, Аннабелль сумела подняться по лестнице, стискивая урну одной рукой.

Вся эта шипящая и воющая куча мала сумела преодолеть кухню и выкатилась в коридор. Олив, повинуясь колдовству, следовала за ними; ткань футболки вокруг медальона опалилась, кожа покрылась болезненными волдырями. Если когда-то украшение было магнитом, который притягивался к Олив, то теперь этот магнит притягивал саму Олив к урне, которую Аннабелль держала в руке.

Женщина, раздраженно отбиваясь от котов, все же сумела добраться до коридора второго этажа. Горацио вился у ее ног, пытаясь опрокинуть, а Леопольд бешено бросался на урну, норовя выбить ее из железной хватки Аннабелль. Харви по-прежнему сидел у нее на голове.

– Рыцари короля Артура не уступят тебе в битве, колдунья! – воскликнул он. – Справедливость восторжествует, зло будет повержено!

– Жалкий маленький идиот, – пробормотала Аннабелль и, подняв руку, щелкнула пальцами. Щелчок прокатился по всему дому, словно удар кнута. Следом раздался другой звук: далекий скрип двери.

– Балтус! – позвала Аннабелль.

Огромный пес с громовым грохотом выскочил из теней чердака. Лапы его стучали по ковру, будто кувалды. Длинные желтые клыки были оскалены – он был совсем не похож на дружелюбную, виляющую хвостом дворнягу, которую Олив освободила от веревок, что она едва его узнала.

Коты ощетинились и, шипя, выгнули спины. Пес прыгнул; электрический свет блеснул на его клыках. Но прежде чем собачьи зубы успели сомкнуться на хвосте Горацио, который все цеплялся за ноги Аннабелль, все три кота прекратили наступление и зигзагами ретировались вниз по лестнице. Гигантский бурый зверь погромыхал следом, и вскоре стук когтей по полированному полу затих вдалеке.

Олив затаила дыхание в надежде услышать вой, шипение или крики – хоть что-нибудь, что дало бы ей знать, что с котами ничего не случилось – но дом погрузился в тишину.

Как же ей хотелось стряхнуть с себя наваждение и броситься в битву, но ноги не повиновались. Она даже голову повернуть не могла. Медальон тлел на груди. Нарисованные губы стоявшей рядом Аннабелль кривились в жестокой улыбке, глаза же оставались холодны.

Ведьма надела очки.

– Мы идем навестить твоего маленького друга, – сказала она, схватила девочку за запястье и следом за собой втащила в картину, изображающую темный лес.

19

Ледяной ветер взъерошил волосы Олив. Впервые за все это время она порадовалась холоду, царящему в этом лесу, потому что он хотя бы немного унял боль от ожога на груди.

Аннабелль быстро, почти бегом, заторопилась сквозь деревья по дорожке из белых камней. Олив тащилась за ней, не в силах даже отвести колючие ветки, которые хлестали по лицу и рукам. Луна, казалось, отдалялась и тускнела по мере того, как они все глубже удалялись по тропе в сердце чащи.

В конце концов впереди показалась поляна. Толстые деревья и заросли кустов здесь были расчищены, обнажая залитую лунным светом землю. Белая дорога разделялась надвое и ровным кольцом обходила широкий пень. Посреди него мерцало что-то, похожее на ручку глубоко воткнутого кинжала.

С края поляны послышалось тихое хныканье. Олив даже не могла повернуть голову, но заставила глаза обратиться в сторону знакомого звука и увидела Мортона, все в той же просторной ночной рубашке, привязанного к небольшому голому дереву. Все ее тело зудело от бессилия. Девочке хотелось броситься к нему, но она и заговорить не могла.

Аннабелль нежно опустила урну на ровную поверхность пня, потом она отвязала Мортона от дерева, но на ногах веревку оставила, так что мальчику пришлось едва ли не прыгать вслед за ней обратно в центр поляны.

Мортон поднял на Олив искаженное ужасом круглое лицо. Та, не сумев пошевелить ничем, кроме глаз, собрала все силы и подмигнула ему.

Ведьма медленно подняла крышку урны. На ее лице, залитом лунным светом, читалась извращенная злоба, глаза горели, будто крошечные масляные костры. Олив едва верилось, что когда-то Аннабелль казалась ей красивой.

– Вытяни руку, мальчик, – приказала она Мортону.

Тот замер, не в силах шевельнуться. Олив вспомнилось, как замирают кролики в саду, думая, что становятся невидимыми. К сожалению, Мортону этот трюк помог не больше, чем кроликам.

Аннабелль грубо схватила его руку – мальчишка издал испуганный писк – и повернула ладонью вверх над раскрытой урной.

– Подойди ближе, Олив, – прошептала она, и ноги девочки суетливо задвигались, хотя мозг приказывал им стоять на месте.

Протянув ладонь, Аннабелль схватила медальон и подтащила Олив к урне, а потом выдернула кинжал из пня. Лунный свет сверкнул на остром лезвии, и она медленно провела им по ладони Мортона. Капли крови или краски, кажущиеся в темноте черными, упали на золотую поверхность медальона и скатились в разинутую пасть урны. Острием кинжала Аннабелль развела узорчатые створки медальона. Послышался щелчок крошечного замка.

Внутри был портрет. Даже вверх ногами Олив разглядела лицо – худое, угловатое лицо с глубоко посаженными глазами и резкими очертаниями квадратной челюсти. Она узнала его мгновенно. Это был мужчина со старой фотографии, которую она нашла в комоде.