Большая книга ужасов - 6

Куропяткин понюхал ночной воздух.

— Водой сильно пахнет, — сказал он. — Завтра дождь будет…

— А Семафоров? — напомнил Кошкин. — С Семафоровым что стало?

— Я еще долго потом за ним приглядывал, думал, может, он все–таки вампир… Но нет, вроде все в порядке было…

Куропяткин сидел, выстругивая ножом древко для очередного факела, и смотрел на огонь. Закончив с древком, обернул палку берестой и принялся обжигать кору.

— А почему все так стало? — спросил Сунцов. — В смысле все живы–здоровы?

Кошкин нервно засмеялся.

— Ты что, Сунцов, никогда кино про вампиров не смотрел? — спросил он. — Когда главного вампира убивают до первого полнолуния, то все остальные воскресают и становятся абсолютно нормальными. Тут, видимо, тоже так. Главного вампира — свинку убили до первого полнолуния, и все, кого она укусила, вернулись в обычное животное состояние.

— Это когда оборотня до первого полнолуния, — возразил Сунцов. — Правда, ведь, Пяткин?

— Вампира или оборотня? — тоже спросил Кошкин.

Куропяткин не ответил.

— Ну да фиг с ним, какая разница, — сказал Кошкин. — Убили и убили. А этот, Семафоров, он ничего так и не рассказал? Неужели ничего не помнил?

— Не рассказал, — покачал головой Куропяткин. — Прикинулся, что и не было будто ничего. Но потом, где–то через неделю, я к нему зашел. Посмотреть, что к чему, и поинтересоваться — собирается ли он, как обещал, весь будущий год за меня домашние задания делать. Он еще спал. Ну, я шторы раздвинул и немножечко его водичкой полил. Семафоров из кровати как выскочит! А во всю спину — синяк! Еще бы! Бегемот все–таки свалился, пусть даже и облегченный.

Кошкин сочувственно покивал.

— Ладно, — Куропяткин поднялся. — Хватит сказок! Есть уже охота.

И Куропяткин посмотрел на Сунцова.

— Чего? — Сунцов напрягся и сделал шаг за спину Кошкина. — Чего ты так смотришь?

— Вот тебя, Сунцов, я бы сожрал, — облизнулся Куропяткин.

— Ты чего?! — взвизгнул Сунцов.

— Хорош, Пяткин, — примиряюще сказал Кошкин. — Хватит, на самом деле! Нам уже и так страшно.

Куропяткин кивнул и рассмеялся. Снял зеленые очки и протер их специальной замшевой тряпочкой.

И пока Куропяткин протирал очки, Кошкин разглядывал его глаза.

Глаза были красные.

Впрочем, это вполне могло быть вызвано отблесками костра и недосыпанием. Могло.

— Живи, Сунцов. — Куропяткин закинул на плечо острогу. — Потом тебя сожру. И не смей никому говорить, что я брехло… Пойдем, что ли?

Они взяли ведра и факелы и отправились вдоль реки бить рыбу.

Куропяткин уходил чуть вперед, выбирал место, застывал над водой и дожидался, когда подойдут с горящими факелами Сунцов и Кошкин. Затем наносил короткий резкий удар и выбрасывал на берег извивающуюся рыбину.

И шел дальше.

Сунцов подбирал добычу, прятал ее в ведро.

— Ерунда все это, — шептал он. — Нагнал Куропяткин. Он же известный гонщик. Такого наплетет, уши в трубки завернутся… Нагнал. А палец, наверное, себе в детстве пилой отжахал — рана–то уже старая, видно, что давно заросла… Я так думаю…

Кошкин думал по–другому. Он глядел, как ловко Куропяткин орудует острогой, и думал, что, конечно же, история выдуманная. Потому что Куропяткин и на самом деле известный гонщик.

Недаром ведь на его запястье так вспыхивает в свете факелов, выныривая из длинного рукава плаща, непонятный браслет из толстой стальной проволоки. Искусно свитой в виде жутких клыкастых черепов.

Кошкину было страшно.

Вчера его дура–сестра притащила откуда–то морскую свинку с каким–то странным ошейником…

Жмурик–проказник

Глава 1. Коробочка с красной кнопкой

За окном промелькнула долгожданная вышка связи. Народ зашевелился, проверяя телефоны.

— Вот и сеть появилась, — сказал дальний сосед слева. — Пора отзвониться домой.

И дальний сосед слева принялся тыкать запластыренным пальцем в мелкие телефонные кнопки и шевелить губами, вспоминая номер.

— Продолжай, — попросил парень, сидевший рядом с Куропяткиным. — Не обращай на него внимания. Он каждый час домой звонит. Звонильщик просто какой–то. Рассказывай свою историю.

— Хорошо, — сказал Куропяткин. — Было нас шесть человек. Я, Доход, Радист и Гундосов. Чугун и Тоска еще. Чугун — это вожатый Чугунов, чемпион по байдарочному спорту. Они, кстати, все были мастера по выживанию в тайге, и их Чугунов повез на озеро потренироваться в этом самом выживании, у него брат двоюродный на этом озере жил. Чугун уже взрослый был, лет, наверное, семнадцать. Здоровенный такой парень в тельняшке. А Тоска — сеструха Чугунова, ей двенадцать было…

— А почему Тоска?

— Не знаю точно, я так до конца и не понял. Наверное, из–за того, что она хотела оперной певицей стать. И все время такую музыку слушала в плеере — тоскливую, будто волки воют. И сама она так же тоскливо пела. Потому и Тоска, наверное. С остальными тоже просто. Доход — потому что дохлый очень был, худой. Радист из–за оттопыренных ушей. Гундосов… а Гундосов это вообще фамилия.

Автобус перелетел через небольшую речку с черной водой и желтыми кувшинками.

— Красиво, — сказал сосед справа.

— Здесь вообще местность красивая, — сказал сосед слева.

— Дикая здесь местность. — Куропяткин не смотрел в окно. — Стоит отойти от дороги на сто метров — и глушь, пустота. Зверье бродит. Разное…

Дальний сосед слева потряс телефон, вытащил батарею и принялся натирать ею колено.

Куропяткин посмотрел на него, улыбнулся, снял очки, достал специальную черную бархотку и протер стекла.

Водрузил очки на нос.

— Вы кто? — спросил Куропяткин. — Тоже, кажется, спортсмены?

— Мы в гандбол играем, — ответил сосед справа. — А ты?

— К бабушке ездил.

— Пирожки возил?

Куропяткин не ответил.

— У меня брат тоже все к бабушкам ездит, — сказал сосед слева. — Он студент. Собирает фольклор.

— Сказки? — усмехнулся парень через проход.

— Не сказки, а легенды. Фольклор и легенды — это по–настоящему, а сказки — это сказки…

— Чушь все это. Сказки, легенды… Чушь.

— Странная штука, — сказал парень с пластырем на пальце и телефоном. — Все вроде бы в порядке, а звонки не проходят…

— Вокруг полно странных вещей происходит, — сказал Куропяткин. — И вообще… к некоторым людям странные вещи даже как–то притягиваются.

— Например?

— Например, вот, — Куропяткин указал пальцем на номерок, прикрепленный на потолке. — У меня кресло номер тринадцать. Это такая моя особенность. Вся моя жизнь связана с номером тринадцатым. Я родился тринадцатого числа, тринадцатого числа чуть не утонул и с тех пор мне тринадцатый номер всегда попадается. В поезде, в кинотеатре, в автобусе…

— Ничего особенного в этом нет, — сказал сосед справа. — К тому же это не номера, это бирки на сиденьях, вот и все. У меня четырнадцатый, у него одиннадцатый. Это ничего не значит. Номер, он номер и есть. А если все время думать о закономерностях…

— О них не надо думать, — Куропяткин почесал ухо. — Они просто есть.

— Нет никаких закономерностей. — № 14 зевнул. — Нету. И чудес нету. Давайте по этому поводу спать.

— Мне дозвониться надо, — сказал № 9, — а то мать волноваться будет.

— А история? — спросил № 12. — Он же историю начинал рассказывать. Про Тоску, про этого… Чугунова.

— Не надо историй, — возразил № 14, — они все одинаковые. Кровь рекой, кишки наружу… Тоска.

Куропяткин промолчал.

— Пусть рассказывает, — сказал № 15. — Ехать далеко, скучно. Послушаем.

— Ладно, послушаем. — № 14 сунул руку в карман и нажал на кнопку диктофона. — Послушаем. На самом деле, в конце концов, интересно…

— Погодите–погодите, — замахал руками № 9. — Я все–таки отзвонюсь. Вышка–то была, и палочки на экранчике есть, а позвонить не получается…

— И не получится, — сказал Куропяткин.

— Почему?

Куропяткин сунул руку за пазуху и вытащил небольшой предмет, похожий на пенал от дорогой авторучки. Черная коробочка. Посередине красная кнопка.