Разноцветные континенты (С иллюстрациями)

17

Шурка с Валькой носились по комнате друг за другом, как два котенка.

- Ну погоди, скелетина!- приговаривала Валька, гоняясь за ним вокруг стола.

- Не возьмешь, стара больно, не возьмешь! - приплясывал Шурик.

Когда-то, в раннем детстве. Валька мне очень нравилась. Была она лет на десять старше нас, но не разыгрывала из себя гранд-даму. Потом она вышла замуж за Анатолия, Шуркиного брата, и перестала для меня существовать.

Жили они все вчетвером (Шурка, отец, Анатолий и Валька) в одной комнате.

Сегодня, видимо, у них шла уборка, потому что весь пол был заплескан водой, а посередине красовались ведро и тряпка.

Валька была в тенниске и тренировочных штанах. Похоже было, что она разозлилась и теперь Шурка не знает, как от нее отделаться.

На меня ни тот, ни другая не обращали ни малейшего внимания. Видно было, что возня для них - самое, так сказать, повседневное дело. А поскольку силы были примерно равные, то они не щадили друг друга.

- Р-раз!- Изловчившись, Валька дала Шурке пинка коленом в спину, он перелетел через всю комнату и рухнул на диван, уткнувшись головой в валик.

Валька вспрыгнула ловко, набросила ему на лицо подушку и с размаху села на нее.

- Вот такие у нас дела, Шурик! - ласково сказала она, пошлепывая Шурку по животу.

Нельзя сказать, что Шурка не сопротивлялся. Однако, подергавшись, он затих.

- Ой, щиплется!- проговорила Валька и, засмеявшись, посмотрела в мою сторону. Сомневаюсь, чтобы Анатолий, будь он дома, одобрил эту возню.- А, это ты… - сказала Валька и, встав, убрала с головы командора подушку.- Получи тело.

Наступила тишина. Я вопросительно взглянул на Вальку, она - на меня. Шурик лежал, уткнувшись лицом в валик, бледный, худенький, съежившийся, голова его была неестественно вывернута вбок, глаза закрыты.

- Ага, - сказал я Вальке злорадно, - удавила деверя, голубушка?

- Он мне шурин, - растерянно ответила Валька и тронула Шурика за плечо.

- Тем более.- Я наклонился к командору и прислушался: дышит он или нет?

Дыхания не было слышно.

Шутки шутками, а мне стало не по себе. Валька тоже испугалась - принялась трясти Шурку за плечи, приподнимать:

- Сашка, миленький, не шути. Это плохая шутка. Слышишь, Сашка?

- Нашатырь нужен, - быстро сказал я.

- Ах я дура большая!.- запричитала Валька. - Ну скажи, малыш, что тебе сделать?

- Тридцать копеек дай,- басом сказал «малыш».

- Ах, ты вот как со мной!- Валька вскочила. Она хотела разозлиться, но я видел, как она рада.- Бог подаст. Собиралась дать, а теперь не получишь.- И, схватив ведро и тряпку, она убежала в ванную.

- Вот так мы и живем!- Как ни в чем не бывало Шурик вскочил.- Думаешь, не даст тридцать копеек? Пятьдесят даст как миленькая.

Не знаю почему, но эта последняя фраза мне не понравилась.

- Ты не за тридцать ли копеек весь этот цирк затеял? - спросил я.

- Ну и что?- подумав, сказал Шурик.- Я же не виноват, что Толька жмот, от него десяти копеек не дождешься.

- А ты всех людей на копейки меряешь?- Мне было стыдно самому от своих слов, но Шурка упорно не хотел обижаться, и это раздражало.

- Послушай, не заводись, а?- примирительно сказал Шурик.- Случилось что-нибудь? Ты весь зеленый.

Я вкратце рассказал ему о цепочке.

- Ну и характер у тебя?- сказал он, выслушав.- Умеешь ты делать истории из пустяков.

- Из пустяков? - переспросил я, стараясь казаться спокойным. - Вы все как сговорились прямо!

- Конечно, из пустяков. Ну цепочка, и что такого? У меня тоже есть. На сирийских базарах они копейки стоят.

- Сам ты копейку стоишь!- вспыхнул я.- Какая разница, сколько она стоит? Копейку- значит, тебя самого за копейку купили! Ты знаешь, что Борька по этому поводу думает?

- А мне плевать,- равнодушно сказал Шурка.- Важно, что я по этому поводу думаю.

- Да ни черта ты не думаешь! Питаешься подачками, как… - Я замолчал.

- Ну? - спросил Шурик.

Мы стояли друг против друга, выставив каждый вперед плечо, как будто собирались драться. Но драться лично я не собирался. С кем драться-то?

- Знаешь что? - сказал я тихо. - Жалко мне тебя.

Это Шурку задело.

- Ишь ты, сострадатель нашелся!- сказал он.- А ты побывал в моей шкуре? У тебя было так, что ботинки порвались, а других нет? Уж, наверно, запасные стоят в прихожей, а нет, так папа с мамой сбегают и купят по первому же твоему воплю. Подачками я, видите ли, питаюсь! Посмотрел бы я на тебя, чем бы ты питался. И иди ты со своими трагедиями знаешь куда?

- Знаю, - сказал я и вышел.

18

До шести часов я слонялся из комнаты в комнату. Дома никого не было, и слава богу: мама терпеть не может, когда я задумываюсь; по ее понятиям я очень мрачный и скрытный человек, а такие люди плохо кончают. Поэтому она начинала нервничать и упрекать меня тем, что все дети как дети, делятся со своими матерями, а мне самое слово «делиться» кажется противным, и не верю я, что можно от души делиться: можно рассказать, проинформировать, можно попросить совета. Но никакой важной для мамы информации я не мог сообщить, а советы ее были слишком далеки от реального положения вещей. Отец, напротив, не требовал от меня откровенности. Он всегда шел мне навстречу, стараясь разговорить, отвлечь и наводящими беседами добиться от меня высказываний, которые помогли бы ему правильно обо мне судить. Последний раз это ему удалось года два назад. С тех пор я в разговорах с ним разыгрывал из себя то Петю, то Васю. Зачем? Чтоб затруднить ему задачу. Чтоб дать ему понять, что я уже не часть его организма, а целый человек. Сегодня, к счастью, у мамы было родительское собрание в классе, который она вела, а отец в такие дни засиживался у себя в институте. Поэтому я мог задумываться сколько угодно.

Но странно: когда никто не мешает, трудно сосредоточиться. Вдобавок мне было просто физически плохо. В голову лезли самые дикие мысли: то мне казалось, что я смертельно болен и доживаю последние минуты, то - что я в самом деле прибыл с другой планеты и страдаю от света, от влажности, от давления, от микробов, разрушающих мой организм.

В общем, было так плохо, что я даже обрадовался, вспомнив о планете Лориаль.

Я сел за стол, достал из кармана штанов скомканную, опозоренную карту моего континента, положил ее, разгладив, на ватманскую форматку и аккуратно наколол иголкой все заливы и мысы. Потом обвел проколы на форматке остро заточенным карандашом, и через полчаса вторая карта континента уже лежала у меня на столе, девственно чистая и готовая для открытий. Я уточнил границы прибрежных государств и стал кружить над центральными джунглями, выискивая поселения аборигенов.

Мой аэрон лениво плыл над самыми верхушками гигантских трав, покачиваясь тяжело в теплых воздушных потоках, которые сверху казались цветными. Я стоял на передней площадке, по-пижонски засунув руки в карманы, и хмурился, когда усилием воли надо было перекладывать рули. Было хорошо и просто: здесь, в двадцати метрах над поверхностью континента, я был в безопасности и в тепле.

Солнышко пригревало, и бабочки, складывая крылья, мерцали у меня над головой. Если бы я мог все это описать на бумаге, если бы я мог рассказать, как Шурик! Но я только чувствовал, и это было только во мне. Со стороны, наверно, дико выглядело, что я сижу, склонясь над форматкой, и морщу лоб, и хмурюсь,и улыбаюсь, но мне было все равно: целая планета вращалась во мне, теплая и цветная; она принадлежала только мне, и некому было смотреть на меня со стороны, а сам на себя со стороны я смотреть еще не умел.

Так я летел, точнее - плыл, как на тяжелом плоскодонном облаке, внимательно разглядывая спутанную розовую с зелеными цветами траву, пока наконец, случайно посмотрев себе под ноги сквозь стеклянный пол, не увидел аборигенов.