Пожарная команда номер раз

— We don`t understand you, — отвечал Лондон.

— «Сотби»!!! — чем громче кричишь, полагал мэр, тем иностранцам понятнее. — Где у вас произведениями искусства торгуют. Дело на миллион! Шнель, шнель, цурюк!

Глава восьмая. Марс становится ближе, а сфинксы — дальше

Академия Наук решила форсировать подготовку к полету на Марс. Полным ходом шли научно-технические приготовления. Одновременно приходилось заботиться и о человеческом факторе. То есть нужно было подыскать экипаж будущего корабля с учетом абсолютной психологической совместимости. Чтобы во время дальнего космического рейса никто ни с кем не перессорился, и даже натянутых отношений не возникло. Натянутые отношения, даже прикрываемые напускной доброжелательностью, все равно могут вызывать нервные перенапряжения. А в условиях полета к Марсу нервничать недопустимо.

Понятно, что наши шестеро братьев-пожарных являли собой идеальный марсианский экипаж. Они никогда не ссорились, вообще являли собой, можно сказать, одного человека, только помноженного на шесть: такой слитный и целеустремленный организм, повсечасно готовый к подвигам и героическим полетам на иные планеты.

Но это мы с вами знаем, что братья были готовы. А в Академии наук про перспективных московских пожарных ничего не было известно.

— Надо искать кандидатов, — заявил руководитель марсианского проекта, лауреат Нобелевской премии по секретной номинации Икс Игрекович Зетов. — Не может быть, чтобы не нашлись. Страна большая.

Но заявил он это не широкому кругу своих подчиненных, а одному-единственному помощнику. Финансирование Академии наук все еще оставалось недостаточным, поэтому Иксу Игрековичу пришлось привлечь к сотрудничеству на безвозмездной основе своего четырнадцатилетнего сына Ивана.

— Где искать-то? — спросил сын, косясь на закутанный антирадарной тканью макет марсианского корабля, стоявший на отцовском столе. — С Камчатки начинать или с Калининграда?

Вообще-то под непроницаемой для всех шпионских излучений пеленой скрывался фальшивый макет. Настоящий хранился в сейфе, местоположение которого было известно только трем лицам: самому академику Зетову, президенту России и институтской уборщице, которой приходилось вытирать с этого сейфа пыль.

— Для начала обратитесь в редакции центральных газет, — Икс Игрекович в официальной рабочей обстановке обращался к сыну на «вы». — В отделы писем. Туда стекается вся информация о необычных явлениях и примечательных людях.

Проследив взгляд сына, Зетов рассердился:

— И нечего тут глазами зыркать! Прошу не забывать о режиме секретности. При беседах с представителями прессы лишнего не болтать, выражаться иносказательно. К вечеру жду результатов!

Когда Иван Иксович добрался до редакции газеты «Труд», он обнаружил там корреспондента-касатика, только что вернувшегося из своей длительной командировки в глубинку. Коллеги сбежались на него посмотреть, и не потому, что очень соскучились, а потому, что уезжал он в глубинку в резиновых сапогах и в брезентовой штормовке, а вернулся в замшевых туфлях и гавайской рубашке. Осмотрев заведующего отделом писем, коллеги покачали головами, потерли подбородки, кое-кто пощипал себя за ухо, но никто ничего не сказал и тем более не удивился. Наконец, журналисты «Труда» молча покинули отдел писем, остался только Иван Иксович.

Касатик разгружал свою командировочную сумку. Прежде всего, он выложил на стол коробку с надписью «Московская камнерезная артель». А из этой коробки извлек звезду.

Это была сияющая тихим светом селенитовая звезда. Сувенирная, но все-таки звездочка. И довольно-таки красивая. Можно было доложить молодой жене, что он выполнил свое обещание. Но вид у касатика был грустный. Полюбовавшись на селенитовую звезду, он поднял печальные глаза на Ивана Иксовича.

— Ужасно! — сказал касатик молодому человеку.

— Что? — не понял Иван.

— Наконец-то я раскопал настоящую сенсацию, — горестно вздохнул завотделом писем. — Но опубликовать статью не имею права. Потому что этой статьей могу навредить хорошим людям.

— Зато другой статьей вы можете помочь другим хорошим людям! — воскликнул сын лауреата Нобелевской премии. — Помочь им улететь на Марс!

Конечно, касатик профессионально не удивился. Но и грустить перестал. А Иван Зетов страшно испугался — ведь он только что выдал незнакомому человеку одну из важнейших государственных тайн.

— На Марс? — переспросил завотделом писем, и в глазах его зажегся хищный огонек.

Не будем утомлять читателя описанием жалких попыток Ивана отказаться от своих неосторожных слов. Скажем только, что касатик пожалел молодого человека и дал честное журналистское слово, что случайно выболтанная гостайна в печать не попадет. Что он вообще и словом никому не обмолвится о секретном проекте марсианской экспедиции. И, чтобы Иван окончательно успокоился, завотделом писем доверил ему свою собственную тайну: про обнаруженных в райцентре Москва древнеегипетских сфинксов.

Наверное, потому он и работал в отделе писем, а не в отделе журналистских расследований.

— О сфинксах писать нельзя, потому что их тут же Эрмитаж себе заберет, или, что еще хуже, московский мэр присвоит, — пожаловался касатик. — И про полет на Марс читатели «Труда» досрочно не узнают. Такое впечатление, будто я не в газете работаю, а в бюро добрых услуг. Значит, тебе поручено найти добровольцев для дальнего космического путешествия?

— Нужны шесть человек с абсолютной психологической совместимостью, — кивнул Иван.

— Тогда записывай адрес.

В то самое время, когда журналист объяснял сыну академика, сколько берет за перевоз через Неву в своей пироге услужливый негр, да как добраться до избы гостеприимной бабки Афинаиды, московский мэр в своем кабинете воспитывал городского бизнесмена.

— Только и умеешь, что у меня в сейфе прятаться! — кричал он. — А я за тебя отдуваться должен.

— Как это ты отдуваешься? — собрался было заскандалить бизнесмен.

— С народом общаюсь, — осадил его градоначальник. — Между прочим, в опасной близости от возможных экстремистов. И при этом еще успеваю думать о коммерческой выгоде. Вон, только что до Лондона дозвонился.

Упоминание английской столицы очень заинтересовало городского бизнесмена.

— Эксперт аукциона «Сотби» обещал прилететь, — поделился мэр. — Но я вот что думаю: он цену мизерную положит. Воображает, наверно, что у нас тут, в глубинке, одни лопухи произрастают. Вот ты бы взял, да и позвонил в Эрмитаж. Навел бы справку, почем нынче сфинксы на мировом рынке. А я пока пойду, присмотрю за товаром. То есть за народом. То есть, чтобы народ товар не спер, чудищ этих египетских.

Мэр ушел, а городской бизнесмен принялся звонить в Питер. Дежурный эрмитажный египтолог, услышав, что звонят из райцентра Москва, воскликнул:

— Переключаю на прямой номер директора!

«Уважают», — успел подумать городской бизнесмен, и тут же в трубке раздался голос Пиотровского.

— Директор слушает!

— Говорит местный предприниматель. Хотелось бы приобрести за рубежом какую-нибудь выдающуюся культурно-историческую ценность. Чтобы потом безвозмездно преподнести в дар государству.

— Отлично! — вскричал Пиотровский. — Приобретайте. А от меня-то вы что хотите?

— От вас желательно получить научный совет, — замялся бизнесмен. — Переплачивать-то, сами понимаете, не хочется… Вот, к примеру, сфинксы египетские нынче почем?

— Ну, сфинксы… — голос эрмитажного директора поскучнел. — Я думал, вы намереваетесь купить что-то действительно ценное… Сфинксы сейчас идут по цене щебенки. Предложение во много раз превышает спрос.

Бизнесмен на несколько мгновений потерял дар речи.

— Э-э… — прохрипел он, пытаясь уразуметь огорчительное известие. — Щебенка? Я думал, это миллионы…

— Нет, сфинксов брать не советую, — решительно заявил Пиотровский. — Вы бы лучше что-нибудь эффектное раздобыли. Например, рояль, на котором Рембрандт сочинил свою симфонию «Улицы разбитых фонарей». Или рукопись поэмы Ньютона «Утро стрелецкой казни». Или статую Свободы… Да, вот тут мне сотрудники подсказывают: «…и Колхозницы».