Черное сердце

Киеу внимательно посмотрел на него. Взрывы наконец прекратились.

– Война пожирает Камбоджу как чудовищный тигр. У меня больше нет ничего, даже жизни. Я пойду туда же, куда и вы.

– Значит, отправляемся в Америку?

– В Америку, – кивнул Киеу.

День выдался туманный, но, к счастью, без дождя. Скрытое облаками солнце давало ровный, мягкий свет. Где-то далеко играла музыка, аккорды мчались по бесконечным проходам, над ними реяли насыщенные яркими красками полотнища мелодий и прекрасные гармонии. В их мирное звучание вдруг вторглись шум и ярость войны. Пальмы вдоль берега исчезли в охватившем их золотисто-матовом пламени. Дым толстой черной змеей потянулся к небу повис там, покачиваясь. Запах пороха и ужасный сладковатый аромат горящей человеческой плоти. Трейси очнулся от запахов войны, он попытался подняться и дико закричал. Ласковые руки удерживали его, тихие слова заушили взрывы снарядов в мозгу. Он сделал глубокий вздох, и запахи обуглившейся плоти вскоре сменились стерильной атмосферой больницы. Глаза его закрылись, Трейси осторожно положили на подушки.

– Доктор...

И он снова провалился в глубокий сон, дарованный сильнейшими транквилизаторами, но губы его продолжали произносить одно-единственное слово, занозой засевшее в его мозгу.

Доктор, доктор, доктор... Он тонул, снова погружался в темноту, из которой перед этим на короткое мгновение вынырнул.

Лорин в пятый раз пыталась сделать тройной pas de chat. Правда, сейчас она выполняла его с партнером, высоким датчанином по имени Стивен. Кроме него на репетицию пришли еще шестнадцать участников труппы: восемь юношей и восемь девушек.

Первые два раза она немного отставала, а потом слишком разогналась и убежала вперед на целый такт. Партитура этого балета Стравинского, самого ее любимого, никак не выстраивалась в ее сознании. Мелодия жила отдельно от темпа, страшнее которого ни один танцор не встречал за всю жизнь. Она еще как-то справлялась с изменением тональности, но станцевать полностью всю фигуру, которую придумал Мартин, пока не удавалось.

Вот и сейчас, на втором прыжке, она завалилась на Стивена, и они оба едва не покалечились. Мартин немедленно остановил музыку, и девушки из кордебалета принялись шушукаться. Молодые люди с интересом поглядывали на солистов.

Мартин вышел в центр репетиционного зала, несколько раз звонко хлопнул в ладоши, и просторное помещение в одно мгновение опустело. В зале остались только он и Лорин.

Мартин стоял спиной к зеркальной стене – отражавшийся в ней зал казался в два раза больше. Я – как на необитаемом острове, подумала Лорин. Мартин стоял поодаль, скрестив руки на груди. На нем была белая рубашка с закатанными рукавами и старомодные черные брюки. На ногах – балетные тапочки.

– Лорин, – негромко окликнул он ее, – сколько лет ты уже танцуешь?

– С пяти лет. Всю жизнь.

Мартин положил руку на отполированный несколькими поколениями танцоров круглый деревянный поручень.

– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы сменить профессию?

– Нет. Ни разу.

Он резко повернулся к ней:

– А почему такая мысль даже не приходила тебе в голову, можешь сказать мне?

Красивая русская голова на идеально прямой шее. На таком расстоянии нервный тик одного глаза был едва заметен. Он пристально смотрел на Лорин.

– Я хотела только танцевать. Всегда.

– И хотела танцевать со мной. С Власким.

Лорин кивнула:

– Да. Нью-йоркская труппа лучшая в мире. А я всегда хотела быть лучшей.

– Вот поэтому-то ты и здесь! – отчеканил Мартин. – Здесь собраны лучшие силы... Но здесь требуется не просто танцевать. Танцевать можно в труппе Английского Королевского балета, в Сан-Франциско, в Американском балетном театре. Ты здесь для того, чтобы учиться, ты должна расти как балерина. Ты должна стать большим, чем танцовщица!

Голос его был по-прежнему спокойным, но в глазах появился стальной блеск. Мартин никогда не старался обратить танцоров в свою веру, для этого к его услугам была пресса и члены Гильдии американского балета. Он никогда не ставил между ними знак равенства: одни танцуют, другие восславляют танец, третьи финансируют его. Как он любил говорить, все звенья этой цепочки связаны друг с другом, ни одно не могло бы существовать без другого. Нет, танцоры сами шли к нему.

Он пересек зал и подошел к ней.

– Ты уже больше, чем просто танцовщица, Лорин. Но в то же время ты та, какой была всегда. Профессионал. Что бы тебя сейчас ни беспокоило, я хочу помочь тебе избавиться от этих проблем. Они встают между тобой и музыкой. Я создаю движения, ты даешь им жизнь. Если твоя концентрация нарушена, ты не сможешь этого сделать.

– Не знаю, что со мной происходит, – несчастным голосом пожаловалась она.

– Это не имеет никакого значения, – рассердился Мартин, – меня интересуют лишь последствия.

Мартин подошел вплотную к ней, Лорин чувствовала как ей передаются его спокойствие и уверенность.

– Если ты профессионал, ты будешь танцевать. Точка. Через неделю этот балет должен быть окончательно готов.

– Почему? Что произошло, из-за чего такая спешка? Глаза Мартина весело блеснули:

– Сезон окончен, но мы не едем в Саратогу. Нас пригласили в другое место: мы будем первой западной труппой, которая выступит в Китае.

– Китай! – у Лорин перехватило дыхание.

Мартин кивнул:

– Последние три недели велись весьма сложные переговоры, я бы сказал, стороны очень тонко прощупывали друг друга. Я никому ничего не говорил только потому, что в Госдепартаменте меня предупредили: контракт может в любую минуту сорваться. Китайцы непредсказуемы. Но сегодня утром мне позвонили из Вашингтона: через несколько дней мы отправляемся. Я собирался объявить об этом на следующей репетиции, но решил, что тебе стоит знать об этом чуть раньше остальных.

Он повернулся и пошел к станку. Руки его плавно взмыли над головой и медленно упали.

– Музыка ждет, – не оборачиваясь бросил он и скрылся за дверью.

Спустя секунду в зале вновь появился Стивен. Лорин улыбнулась ему и включила фонограмму с записью музыки Стравинского. С большим усилием она очистила свое сознание от посторонних мыслей, вновь превращаясь в того профессионала, каким сделалась за долгие годы танца. Она заставила себя прогнать все воспоминания о Трейси, подавила в себе гнев, а остальные переживания, которые не требовали мгновенных мер по уничтожению, загнала в самый дальний уголок подсознания: генеральная уборка мозгов начнется чуть позже.

Зазвучала музыка, и вместе с ней в зал ворвался радостный, с легкой сумасшедшинкой, темп. Она взлетела в руки Стивена и начала отсчет: один, два, три. Pas de chat.

На поиски замка у них ушло полтора дня, а все потому, что был он вовсе не в Кенилворте. Ключик, найденный в изоляционной ленте, подошел к ячейке в камере хранения на междугороднем автовокзале, обслуживающем маршруты фирмы «Грей-хаунд» в пригороде Чикаго, на углу Кларк– и Рэндолф-стрит.

Их группа, в которую входил и Брейдй, проспала все утро, наверстывая часы изнурительной работы прошлой ночью. Туэйт очень долго убеждал упрямого начальника полиции Кенилворта передать часть вещественных доказательств Арту Сильвано и его опытным сотрудникам из особого подразделения полиции Чикаго.

– По всем правилам, – мрачно бурчал Брейдй на следующий день после того, как они обнаружили в тайнике досье сенатора Берки, – нам следует подключить к этому делу ФБР. Проблемы, которые с этим связаны, выходят за рамки юрисдикции одного штата, и ты прекрасно знаешь, чего от нас требует инструкция.

Он смотрел прямо в глаза Туэйту.

– Я ненавижу этих поганцев, – прищурился Туэйт, – они считают всех нас кретинами только потому, что мы не сидим в Вашингтоне. Эти парни больны особой разновидностью лихорадки, вирус которой поражает исключительно агентов ФБР.

Брейдй широко улыбнулся, и Туэйт подумал, что так он почти похож на человека.