Год Людоеда. Время стрелять

— Федя, у нас тело! — сообщил Станислав, ускоряя шаги и на ходу инструктируя Следова: — Как только добежим, говорим, что мы из милиции, и оттираем толпу!

— Мы едем за ними! Вызывай милицию и докладывай обстановку! — вышел на связь Плещеев, находившийся вместе с педиатром в эгидовском микроавтобусе. — Будьте осторожнее! В толпе могут находиться их люди!

Когда Весовой добежал до места события, то здесь уже собралась плотная толпа. Наиболее решительные склонились над лежавшим на животе среди брачных нарядов человеком, в ухе которого торчал скальпель, а в спине покачивался лом и зияли дырки от крупнокалиберного оружия.

— Граждане, мы из милиции! Здесь проводится спецоперация! Просьба всем отойти на пять шагов назад и ничего не трогать! — командным голосом объявил Станислав, присел возле истекающего кровью тела, посмотрел на знакомое лицо, приложил пальцы к яремной жиле и обратился в рацию: — Сергей, это Тимур! Он мертв!

Глава 44

ТЕБЕ ПИШУ — ОТЦУ И МУЖУ!

«А когда ты улетаешь от нас — мир усыхает и коробится, люди превращаются в привидения, озера становятся омутами, горы выглядят чудовищами, а кроны деревьев напоминают руки, зовущие тебя, умоляющие тебя поскорее вернуться ко мне, к твоей фарфоровой девочке, ждущей тебя триста долгих, ненастных дней среди болот и наводнений.

Две наши жизни (а в них, в каждой, — еще по две!) словно параллели, которые никогда не пересекутся, как бы мы об этом ни мечтали! Я уже очень хорошо поняла, что для тебя дороже всего на свете твой здравый смысл, а для меня — безумство храбрых. Ведь для меня моя любовь — это способность отдать свою жизнь за любимого, дорогого, единственного человека. Разбуди меня среди ночи, я, не задумываясь и не запинаясь, отвечу: если враги начнут стрелять — я заслоню тебя своим телом!

Иногда я очень хорошо замечаю то, как мы стоим с тобой рядом, хотя ты этого, может быть, и не замечаешь (и даже не знаешь, дурачок мой, об этом!). Но эта столь желанная и дорогая для меня близость на самом деле похожа на вынужденную близость слепого и поводыря. Меня восхищают высокие чувства, а тебя привлекают высокие лестницы, и естество твое становится для меня недоступным — ты ускользаешь, как бы я ни стремилась к твоей сути! Как мне от этого горько, как я страдаю из-за того, что мы по-прежнему шагаем по жизни не вместе, не в ногу! Уж очень мне невыносимо так жить, голубчик мой!

Я знаю, что ты выберешь себе достойную супругу, с хладнокровием и тщательностью закройщика ортопедической обуви, выкраивающего пару сапог для урода (а урод, между прочим, не только я сама, вот такая, прости, как есть, но и моя душа, которая тебе, к сожалению, не нужна!). «И ничего не сделаешь, девочка моя!» — вздыхает моя мамочка. Да я и сама это прекрасно понимаю и полностью отдаю себе отчет в том, что мы с тобой, мой милый и несравненный человечек, живем в рациональный век, когда все подлинные, натуральные, естественные, неподдельные человеческие чувства неодолимо отходят на второй план, а о том, что такое страсть, мы с тобой знаем только понаслышке (правда ведь?).

Я скажу не лукавя: иногда моя (наша?) любовь безжалостно дурманит меня, отнимая силу воли, словно гипноз, тогда я злюсь, боясь потерять свое главное «Я». Но потом я вдруг замечаю, что любовь удесятеряет свои физические и духовные силы, и я благодарю ее неистово и нежно, как обнаженный дикарь суеверно благодарит небо за ниспосланный в смертельную засуху дождь:

Ты помнишь как?.. Нет, неужели нет? Ты стоял тогда совсем неподвижно, а я, тихонько нагнувшись, мелодично прочла название книги,

Это была популярная энциклопедия по психиатрии.

«А при чем здесь мы?» —

Но ведь и я исповедую ту же веру, и нести нам знамя свободы так же легко и естественно, как дышать в сосновом бору,

Однажды ты поступил по отношению ко мне незаслуженно (не по любви!) вероломно.

Ведь дело было не только в том, что ты сам жесток, но так устроена наша жизнь, а мы порою находимся в плену у этой железной, неумолимой конструкции. И все же, милый мой, слава тому, кто поступает не по правилам, а по-человечески, несмотря на то, что за невыполнение Высшего Задания нас ощутимо наказывают, а вот черствость и коварство нам нередко сходят с рук!

Мне очень, очень и очень жаль, дорогой, что не понимаешь ты: человеческое сердце — самый хрупкий сосуд, да и самый бесценный! А мое сердечко уязвимо, словно знаменитая, воспетая древними певцами ахиллесова пята, и оно такое же чуткое, как уши собаки. Таковы гримасы нашей судьбы: мы наиболее страшно и безжалостно обижаем именно тех людей, которые слабеют от нежности к нам и не могут защитить себя от нас, навеки любимых! Но любовь сильнее подлости, сильнее смерти, сильнее разума, сильней всех остальных человеческих чувств. ЭТО — ЛЮБОВЬ! БВЛОЬЮ! ЮЬОЛВБ! БВЛ! ОЮ! Ь!

После твоего горькопамятного для меня поступка наши отношения перешли в новую фазу: мне стали присущи настороженность, боль и тревога. Днем я тружусь с утра до ночи, спасая братьев наших меньших, только ночами — в эти черные, кошмарные (нескончаемые!) часы моей незавидной жизни, жизни бессемейного человека-инвалида — я плачу и горюю, особенно остро ощущая одиночество и неприкаянность. Наши души — словно и без того трусливые зайцы, смертельно испугавшиеся в сумерках друг друга.

Может быть, твоя природная гордыня мешает тебе сделать первый шаг навстречу? Эта гордыня — как стеклянная стена, как выжженная солнцем степь. Но я безропотно готова принять тебя таким, каков ты есть, ибо каждый человек оберегает свою неповторимость и ценит даже уродливые родимые пятна, обезобразившие лицо или тело (все-таки значительно хуже, когда лицо). (Как я это понимаю!) (А понимаешь ли это ты, мой муж и сын?!)

Иногда недостойная (первобытная) пагубная страсть распирает меня, словно кипящая вулканическая лава, и мне хочется заявить о своей великой любви громким голосом, но нынче считается недопустимым нарушать тишину и общественные правила приличия и правопорядка. Да я ведь и сама постоянно ратую именно за это!

Меня утешает то, что я рождена человеком (тобой!) и, стало быть, ничто человеческое мне не чуждо. Я — человек в любом своем проявлении. Я — человек в полном смысле этого слова. Я — человек как высшая мера всех вещей и понятий! Я — человек как венец творения! А вечное древо жизни растет, цветет и плодоносит, дабы мы с тобой, мой друг, как малые дети, радовались дарам природы, восхищались друг другом и были стойкими в борьбе. И еще я очень высоко ценю то, что сейчас нет кровавых распрей в сердце России!

Не стоит, поверь мне, униженно просить у судьбы благополучия и блаженства! Ведь земля не рай, а мы не ангелы, а строители нового мира, обновленной страны! И пусть моя трудная вдохновенная любовь светит, как факел в ночи, и живет во мне до конца моих дней, не давая изможденной (но все-таки молодой и мятущейся!) душе закостенеть или истощиться.