Фирма

— Понял. Давай адрес.

— Под рукой нет, я тебе по и-мэйлу пришлю. Только учти, Леша. Я понимаю, ты запал там на что-то, ты музыкант, тебе видней. В смысле музыки. А в смысле раскрутки — на меня не рассчитывай. Мы приличное радио, всякую гопоту подзаборную я крутить не буду. Только если за очень большие бабки. И то еще подумаю. Репутация главнее бабок.

— Санкт-Петербург, зурнал «Рок-Фузз». Рената, сто ты думаесь о попсе?

В зале засмеялись, улыбнулась и Рената.

— Девонька, — сказала она. — Сто зе ты, маленька така, одна ходись? Не боисся?

«Девонька» — крохотного роста девчонка в черной «косухе» и огромных квадратных ботинках на коротких полных ногах, затянутых в черные джинсы, — не смутилась, смело прошепелявила свое:

— Я все-таки хосю узнать, как ты относисся к…

— Я к ней не отношусь, — ответила Рената. — Я не знаю, что такое попса. Есть музыка и не музыка. Я — профессиональная певица…

— А где вы учились? — спросил высокий импозантный мужчина в строгом костюме. Он вовсе не походил на прочих представителей «музыкальной журналистики», сидевших на пресс-конференции. Такому бы впору на фоне Белого дома передавать репортажи из Вашингтона о здоровье президента и проблемах «Бэнк оф Нью-Йорк».

— В музыкальном училище, если это имеет значение. У себя на родине.

— Вы хотите вернуться домой?

— Почему вас это волнует? Вы намекаете на то, что я, типа, провинциалка такая тут сижу, да?

«Не без этого», — шепотом, анонимно, из середины зала.

Рената привстала со стула, нависла над столом своим длинным телом.

— Это кто там шепчет? — Голос ее стал резким. Популярная певица вдруг обрела сходство с учительницей младших классов, застигшей ученика во время контрольной за каким-то непотребным делом — например, за разговорами с соседом. — Это вы там шепчете? Да что вы понимаете вообще? Сидите тут, судите нас, артистов! А кто вам дал право нас судить? Да мои песни в сердцах миллионов слушателей, а вы только ерничаете и фыркаете! Вы кто вообще? Можно подумать, тут в Москве все такие умные. Крутые! Только на мои концерты почему-то все ваши москвичи сбегаются.

Рената презрительно, с шумом выдохнула и, усевшись на место, уже успокоившись, сказала:

— Следующий вопрос.

Тонкая девушка, олицетворяющая собой слово «унисекс», встала и, глядя Ренате в глаза, спросила:

— Как вы относитесь к сексуальным меньшинствам?

— А? Что? А… Ха-ха-ха… Нормально отношусь. Есть у меня знакомые… Классные парни. Голубые. А что?

— Да понимаете, у меня возникли ассоциации с Фредди Меркьюри…

— С Фредди? Я что, похожа на Фредди? Окстись, родная!

— Я не в этом смысле. Просто группа Меркьюри называлась, как вам, наверное, известно, «Королева».

— Да уж известно.

— Ну вот. «Королева». Слово женского рода, обозначающее, скажем так, первую леди, да? Меркьюри, как известно, был гомосексуалистом. А вы — такая… раскрепощенная женщина… и одеваетесь вполне…

— Унисекс? — подсказала Рената.

— Да. И группа называется «Король». Нет ли тут какой-то аналогии?

— Нет. Я нормальный человек. Без всяких ваших «меньшинств». А «Король» — потому что мы сейчас лучшие. Все ясно?

— Скажите, вы будете принимать участие в проекте памяти Лекова? И вообще, как вы относитесь к его творчеству?

Рената сделала небольшую паузу, закурила, выпустила дым колечками.

— Леков, — сказала она. — Леков был одним из моих кумиров. Это настоящий музыкант. Настоящая звезда. Тут двух мнений быть не может. И, как всякий настоящий рокер, он, конечно, сгорел… Раньше времени. Да. А что касается проекта, который сейчас делается… мне еще не предлагали в нем участвовать. Предложат — посмотрим. Дело в том, что все это завязано на большие деньги. Мне противно, что на памяти моего любимого артиста люди гребут бабки. Тупо так. Им все равно, кто там что поет. Может быть, Василька стошнило бы от таких памятных альбомов, а им, продюсерам, — лишь бы покупали. Впрочем, мы опять свернули на деньги. Я не хочу об этом говорить. Короче, не знаю. Если предложат — мы рассмотрим. Если все будет по-честному, то почему нет? Я очень уважала музыку Василька, она мне страшно нравилась. Это как Майк, как Цой. Для меня это классика нашей музыки. Вот так. Я ответила?

— Вас не пугает тот факт, что популярность свалилась на вас слишком быстро? В том смысле, что она может так же внезапно закончиться? Что вы тогда будете делать? Или, на ваш взгляд, этого не произойдет?

Портнов летел в Симферополь, имея в кармане пять тысяч долларов — последнюю его студийную заначку, тщательно скрываемую от жены.

Он давно хотел купить еще один компьютер в студию, но сейчас думал, что если дело выгорит, то компьютер ему уже не понадобится. Пан или пропал. Почему-то он был уверен, что выйдет «пан». Хотя все зависит от того, кто эта Рената на самом деле, что она собой представляет и чего вообще хочет.

«Дат»— кассета, которую он прослушал у себя в студии, произвела на него двойственное впечатление. Портнов допускал, что вполне может обмануться, совершить еще одну ошибку в длинной цепи уже сделанных, понимал, что Беленький, при всех его понтах, тоже не лох и кое-что понимает в современной музыке. А еще больше он понимает в том, что может стать в России популярным, а что -безнадежный, по модному молодежному выражению, «полный отстой».

Но, с другой стороны, Портнов вдруг почувствовал, что музыка, услышанная им, вполне может, что называется, «выстрелить».

В ней, по мнению Леши, было все, что нужно для популярности — не локальной, клубной, а народной, — все для того, чтобы ее полюбили в глубинке, где у людей нет никакого даже понятия о современной музыке, где вкусы радикально отличаются от вкусов столичных ценителей современного искусства, но тем не менее носители этих вкусов и являются основной массой потребителей отечественной попсы, и именно на их деньгах выросли такие монстры шоу-бизнеса, как «ВВВ» в Москве, «Норд» в Питере и еще несколько компаний, рангом пониже.

Леша Портнов как будто проснулся после долгого и сладкого сна.

«Цинизм — вот чего мне не хватало. Бодрого, здорового цинизма. Не компромисс с самим собой, а просто цинизм как образ жизни, — думал Портнов. — Никому музыка здесь на хер не нужна. Нужны символы. Нужны фигуры, в которых публика увидит воплощение своих ночных грез, своих неудовлетворенных желаний. Объекты нужны, как говорили московские концептуалисты-подпольщики в семидесятые годы. Культовые фигуры. А что и как они там поют — дело десятое».