Эфирное время

серебристое лягушачье болотце в глубине участка, что старалась не замечать семейных конфликтов и упрямо просилась на дачу. А что там они говорят про бабушку – не важно. Она все равно самая красивая, самая умная в мире.

Легкая, стремительная, с гладкими блестящими волосами цвета лимонной карамели, в светлых узких платьях, в туфельках на острых «шпильках», в волшебной дымке дорогих духов, бабушка приводила ее в детский сад раньше всех, иногда даже раньше, чем приходили на работу воспитательницы, а забирала позже всех.

– Ты разумный человек, ты понимаешь, что я задержалась на работе, – говорила бабушка.

Родителей Лиза видела редко и не воспринимала всерьез. В бабушкиной чистой элегантной комнате появлялись шумные некрасиво одетые существа, от них пахло дымом, лица их были темны от ветра и солнца. У папы лохматая светлая брода не – приятно шевелилась, когда он разговаривал или жевал. Однажды на кухне, рассказывая об очередных таежных приключениях, мама вытащила из кармана штормовки огромный складной нож, вскрыла банку тушенки, отломила горбушку от белого батона и стала есть прямо из банки, подхватывая ножом большие куски мяса.

– Оленька, ты уже вышла из тайги, – тихо произнесла бабушка, и Лиза на всю жизнь запомнила, какое у нее было при этом лицо.

В Москве родители не задерживались надолго, а если такое случалось, то двухкомнатная маленькая квартира в Новых Черемушках за неделю превращалась в филиал геологической экспедиции. Посреди комнаты раскладывалась палатка, мама, сидя на полу, латала ее суровыми нитками. В соседней комнате папа чинил байдарку. Приходили бородатые юноши в грубых свитерах, спортивно-туристического вида девушки курили на балконе. Все время кто-то играл на гитаре и пел песни про тайгу. Не хватало только костерка на кухне. Маленькая Лиза просилась назад, к бабушке.

Родители плохо чувствовали себя в городе. Они легко справлялись с бытовыми проблемами в полевых условиях. Там, в степях Казахстана, на Камчатке и Куриалах, в восточносибирской тайге они умели разжигать костры одной спичкой, раскладывать палатку под проливным дождем за десять минут, строить непромокаемые шалаши из ельника, скручивать котелки из бересты и кипятить в них воду, жечь чагу, спасаясь от комаров и гнуса.

В Москве становилось проблемой мытье посуды, поход в гастроном приравнивался к подвигу. Они не вылезали из своей спортивно-полевой униформы. Китайские кеды, трикотажные треники с вытянутыми коленками, тельняшки, куртки-штормовки. Зимой Лизин папа мог отправиться в гости в телогрейке и кирзовых сапогах. Мама если и делала попытки принарядиться, то всегда это кончалось плачевно. Капроновые чулки на ее ногах морщились, пузырились, закручивались спиралью. Каблуки перекашивались и ломались. У платья почему-то обязательно отпарывался подол, у юбки ломалась молния, с блузок градом сыпались пуговицы.

Когда Лизе исполнилось семь, бабушка с чистой душой вручила ее родителям, потому, что в школу ребенок должен поступать по месту жительства, потому,