Год Людоеда. Время стрелять

— Да ты у нас, дядя Мирон, просто классик! — Уздечкин азартно зааплодировал подбоченившемуся старику. — Тебя бы на большую сцену с такими номерами, народ бы в зале просто лег!

— Или обосрался? — поддержал друга Сидеромов. — Ну чего, Ерема, пошли, а то там мало ли что без нас приключится.

— И то правда, мужики, нам пора! — Еремей распахнул дверь черного хода. — Бывайте, на этаже встретимся!

— Да я уже тоже пойду, мне надо на похороны, — спохватился Павел. — Я вам потом все расскажу!

— Дамы и господа, заходите, все в порядке: была маленькая техническая заминка, — вышел из морга, щурясь от яркого весеннего солнца, Весовой. — Нам в третий зал, это сразу налево. Только, пожалуйста, не обращайте внимания на стены — в данном вопросе у нас пока остается некоторая неясность!

К этому времени к близким Раисы Власовны добавилось еще несколько человек, которые в замешательстве поглядывали на здание морга, а от хирургического отделения приближался, прижав руку к животу, Павел. Отец Серафим находился здесь же, поскольку был приглашен для отпевания покойной.

По приглашению Станислава все стали заходить в морг и отпускать реплики по поводу возникших здесь фресок.

— Может быть, это какая-нибудь новая мода? — предположила Морошкина.

— Как на пирамидах, что ли? — возмущенно замотала головой Зинаида. — Ну так это же и не гробница вовсе! Не знаю, мне кажется, что это какое-то безответственное озорство, переходящее в хулиганство!

— Господи, помилуй! — перекрестился отец Серафим, замыкая процессию.

Заходя в третий зал, возле которого стоял Борона, все с выражением некоторого облегчения на лицах обращали внимание на гроб, в котором обозначилось тело, накрытое белой тканью. Впрочем, вошедшие тут же начинали осматриваться и краснеть от тех рисунков и надписей, которыми были испещрены все стены.

— Федор Данилович, как вы думаете, а я сегодня успею съездить к мальчишкам? Я хочу вначале к Пете, а потом к Коле, — нервно шептал на ухо педиатру Следов. — Только вы мне все-таки скажите, в какой больнице Махлаткин лежит, потому что я потом все равно узнаю, а он меня сейчас ждет!

— Коля за городом, там же, где Мария, заодно и ее навестишь! Давай только после прощания поговорим, ладно? — Борона кашлянул и негромко прочистил горло.

— Послушайте, а может быть, просто обратиться к администрации, пусть они нам объяснят, что здесь на самом деле происходит, — предложила Софья. — Мне кажется, что такое безобразие только какой-то сумасшедший мог учинить. Вы так не думаете?

— Да ладно тебе, Сонюшка! — дернула подругу за рукав Зинаида. — Знаешь, как мой Данилыч говорит: «Не убили, и слава Богу!» Вот так и мы: не украли нашу тетю Раю, и ничего нам больше не надо! Давай лучше нашего эскулапа послушаем.

— Уважаемые родственники и близкие Раисы Власовны! — обратился к собравшимся Федор Данилович. — Здесь действительно произошла одна очень неприятная вещь: вышел из строя санитар. Я думаю, что у него глубочайший психоз, хотя, возможно, и что-то иное, но это уже пусть определяют психиатры. Сейчас Боря действительно отправился к администрации, а нам пока ничто не мешает проститься со всеми нами любимой и уважаемой Раисой Власовной, павшей жертвой бандита и грабителя, тело которого в настоящий момент тоже могло бы находиться в морге, но от него ничего не сохранилось. Вы, наверное, все слышали о бойне на Судостроительном заводе имени капитана Немо? Так вот, человек, отнявший у нас Раису Власовну, был убит во время разборок на одной из заводских площадок. Я дал вам необходимую справку. Извините меня за то, что я взял на себя инициативу, а теперь мы просто постоим рядом с Раисой Власовной. Те, кто не сможет поехать на отпевание и на кладбище, могут проститься с Раисой Власовной сейчас.

Борона подошел к изголовью гроба, взялся руками за ткань, скрывавшую лицо Кумировой, и начал его открывать. Педиатр следил за тканью и не держал в поле зрения лицо покойной, которое уже привлекло внимание всех присутствующих.

Лицо Раисы Власовны было загримировано, но как! Левая щека выглядела чересчур красной и по цвету напоминала спелое яблоко. При подробном рассмотрении оказывалось, что на этой части лица покойной действительно было изображено яблоко, причем даже с небольшой веточкой, сохранившей два зеленых листочка.

Правая щека лица Кумировой была сине-черного цвета, и в этом можно было предположить халатность гримера, не удосужившегося должным образом приукрасить покойницу, но при более внимательном взгляде выяснялось, что так изображен какой-то по виду весьма несъедобный гриб.

Нос покойницы был разрисован под палец, впрочем, это могло показаться только вначале, позже нос обретал подобие иного органа. Глаза Раисы Власовны были открыты, но с веками, казалось, тоже что-то сделано. Те, кто успел приблизиться, смогли прочитать две надписи: на правом веке «Не буди!», на левом — «Не вижу!».

Мало того что лицо Кумировой стало для кого-то безответной палитрой, оно еще явилось и полигоном для упражнений в пирсинге: разноцветные стекляшки блестели в колечках и сережках, пронзивших брови, нос и губы покойной.

Уздечкин и Сидеромов сидели в вестибюле главного корпуса больницы. Здесь находился первый пост охраны. Второй пост находился перед приемной главного врача. В течение рабочего дня о втором посту можно было не особенно беспокоиться, потому что в приемной находилась секретарь, которая, как шутили бойцы ООО «Девять миллиметров», лучше всякого вооруженного охранника сможет обеспечить безопасность своему шефу. В конце же рабочего дня все кабинеты руководства сдавались под сигнализацию, так что об этом участке можно было особенно не волноваться. К тому же один из бойцов, обычно это был Рашид, работал только в день, а на ночь оставался всего лишь один человек, и этого, как показывала практика, вполне хватало.

— Слушай, Гера, а не пора ли нам с гардеробщиков свою долю получать? — Еремей похлопал дремлющего после утреннего чая друга свернутой газетой по плечу. — Ты как, вписываешься?

— А за что? — Геродот нехотя открыл глаза и поежился. — Чего-то знобит.

— Да это, как Марик говорит, на половой почве! — Уздечкин похлопал друга по другому плечу, словно опасался, что тот снова заснет. — Да хотя бы за бахилы! Ты чего, не въезжаешь, какие они на этой теме бабки рубят?

— Ну рубят, а мы-то здесь при чем? — обернулся Сидеромов. — Мы же с тобой на воротах стоим, а они пальто принимают.

— Ну и что, работаем-то мы вместе! Если бы мне не было в падлу, я бы тоже на гардеробе работал, только это не пацанское дело, и Сэнсэй тебе то же самое подтвердит! — Еремей громко зевнул. Гардеробщики и посетители обернулись. — Это ты на меня сон нагнал!

— Нашел крайнего! — потянулся всем телом Геродот. — А я вот почему-то так думаю, что Сэнсэй сам бы вперед тебя за стойку встал и сказал, что его туда пацаны направили, чтобы он на общак зарабатывал.

— Может быть, и так. С этого Квазимодо станется! — с улыбкой произнес Уздечкин. — Но ты только прикинь, сколько у них чисто по деньгам на кон выпадает. Я, правда, не считал, сколько в среднем за час через них человек проходит, но поток-то здесь постоянный! Да это просто золотое дно! А самое смешное то, что вон, глянь, чуваки стираются, а бахилы в урну бросают, а потом человек из гардероба эти же бахилы другому клиенту предлагает. Двойной оборот получается! Не хило, да?

— В принципе, да. А если после второго раза бахилы не прохудятся, значит, можно еще раз по кругу пустить, и так до полного обветшания, — Сидеромов встал, зевнул и еще раз потянулся. — А ты знаешь, Ерема, я уже давно замечаю, как все себе находят ниши для выживания. Ты возьми хоть эти платные парковки. Ну полная халява, согласись? Деньги, считай, ниоткуда, и, главное, люди-то, собственно говоря, ни за что их и платят! Эти обормоты их тачки даже на пять копеек не охраняют! Да и закона наверняка никакого такого нет, чтобы за то, что ты свою машину где-то в центре оставляешь, деньги с тебя брать. А они хапают себе и тоже, надо полагать, немало на том имеют.