Опасные игры

— Был здесь, — ответил второй. — Могу поклясться. Эй, приятель, ты гориллу не видал?

— А как же, — ответил Римо. — В клетке сидит. Только дверь надо бы закрыть. А то может вылезти.

Глава пятая

Семеро участников забега, проводившегося на шикарной, стоимостью не в один миллион долларов беговой дорожке стадиона бостонского колледжа Эмерсон, все вместе имели на себе на 840 долларов кроссовок с верхом, изготовленным из особого, тоньше бумаги и легче воздуха материала, и снабженных рассчитанными на любую погоду шипами «тигровый коготь», а также на 700 долларов — трусов и маек, покрой которых повышал их аэродинамические свойства настолько, что, по словам изготовителя, результаты могли быть улучшены на целую десятую процента. В беге на 1800 метров при среднем времени 3 минуты 50 секунд это означало увеличение скорости на 23 сотых секунды и могло оказаться достаточным для установления мирового рекорда.

И тут появился новичок, какой-то Римо Блэк. Никто о нем почти ничего не знал, кроме того, что он выиграл на предолимпийских отборочных соревнованиях в Сиэтле, Портланде и Денвере. На беговую дорожку он вышел последним. На нем были черные брюки военного покроя и мягкие черные итальянские туфли ручной работы, а также черная тенниска с надписью на груди. Надпись гласила: «Я ДЕВСТВЕННИК».

Чуть ниже, мельчайшим шрифтом, стояло: «Это очень старая тенниска».

В заднем кармане брюк торчал бумажник.

— У него в заднем кармане бумажник, — сказал Винсент Джозефс. — Ты видал? У этого олуха в заднем кармане бумажник! И штаны армейские. И в туфлях. Этот придурок в туфлях! Это на него посмотреть ты меня сюда затащил?

Джозефс повернулся к сидевшему рядом с ним на трибуне мужчине и посмотрел на него через свои очки фирмы Гуччи, с тонированными стеклами в круглой оправе с облегченными дужками. Уолли Миллз был тренером по бегу и выставлял на предварительных олимпийских состязаниях на дистанцию восемьсот метров трех спортсменов. Правда, он заранее сказал своей жене : «Они бы и меня не обогнали», — так оно и вышло: все они отсеялись уже на первой стадии отбора. Но как бежит этот Римо Блэк, Миллз видел дважды, поэтому и притащил сюда Винсента Джозефса.

— Это одно из его чудачеств, — пояснил Миллз. — Я вам говорю: этот парень не так прост, как кажется. На прошлой неделе в Портланде он так рванул со старта, что казалось, будто остальные остались стоять на месте. Запросто мог быть мировой рекорд. Он несся как ошпаренный и вдруг, клянусь Богом, сбавил скорость, чтоб его догнали, и эдакой трусцой прибежал вторым.

— Ну и что? Просто выдохся, — отозвался Джозефс.

Миллз отрицательно покрутил головой.

— Нет, мистер Джозефс. Он, как лошадь на скачках, мог еще бежать и бежать. Я наблюдал за ним в бинокль: он нарочно позволил себя догнать. Как будто вдруг понял, что установит рекорд, а ему этого не надо.

— Ну, ладно, — сказал Джозефс. — Говоришь, быстро бегает? Ты посмотри на его тенниску. Это она, что ли, этому придурку скорости прибавляет? Раздувается, как парус. А возраст? Куда ему тягаться с этими парнями? Да его того и гляди кондрашка хватит! Хорошо, что мы еще не успели подписать с ним контракт.

— Клянусь вам, мистер Джозефс, этот парень после забега даже не запыхался. Он даже не ходит потом, чтобы восстановить дыхание. Эти двадцатилетние пыхтят, хрипят и кашляют, а он садится себе на скамеечку и выглядит при этом так, будто только что вздремнул. Вот почему я вас позвал. Я прикинул, что для вас, при том что вы представляете знаменитых спортсменов, этот Римо Блэк может и правда оказаться темной лошадкой.

Джозефса это убедило.

— Ну, посмотрим, — сказал он. — А кто этот косоглазый?

— По-моему, он кореец, — сказал Миллз.

— Я же и говорю, косоглазый. Кто он такой?

— Да вроде бы его тренер. Все время возле него крутится.

— Косоглазый! — Джозефс с раздражением покрутил головой. — И за каким только чертом, Миллз, ты отнимаешь у меня время?

— Вы посмотрите, как он бегает, — сказал в ответ Миллз.

— Похоже, у меня нет выбора, — проговорил Джозефс и, сложив на груди руки, отвернулся. — Однако тебе не мешало бы знать, что мне еще предстоит обговорить семь контрактов с баскетболистами, да к тому же все время приходится возиться с этой чертовкой малолетней гимнасткой, с которой тут все сюсюкают.

— Но у вас нет рекордсменов мира, — заметил Миллз. — А этот парень может им стать.

— Да уж, обязательно! — сказал Джозефс, однако решил прислушаться к мнению Уолли Миллза, потому что Уолли Миллз был хорошим тренером, и, если уж по правде, никто из этих семерых баскетболистов, которые тренировались вместе уже неделю, не был способен попасть мячом даже в водопроводный люк, а чтобы добиться толку от гимнастки, Джозефсу еще надо было придумать, как заставить эту еще не дозревшую до менструации двенадцатилетнюю соплюшку выглядеть убедительно в тот момент, когда она будет рекламировать специальную партию сверхнадежных гигиенических пакетов, так как девчонка оказалась настолько тупой, что ей потребуется еще двенадцать лет, чтобы понять, для чего эти пакеты предназначены.

Миллз был прав. Джозефсу нужен был рекордсмен мира. Какой-нибудь Марк Спитц или Брюс Дженнер. Словом, кто-нибудь, действительно представляющий собой ценность, чтобы Джозефс, посулив ему в будущем золотые горы от рекламы всех этих хлопьев, крема для усов, готовой одежды и всего прочего, мог платить ему всего-навсего десять процентов, — так что давай, парень, подписывай вот тут и ты никогда об этом не пожалеешь!

Да, ему нужен был чемпион мира, а ему предлагали какого-то перестарка в армейских штанах и тенниске с надписью «Я девственник».

Но он посмотрит. Все они просто куски мяса, и, возможно, именно этот кусок умеет бегать. Если он финиширует в первой тройке и попадет в олимпийскую сборную, — ну, что ж, тогда, может быть, — только, может быть, — Америка станет потреблять больше хлопьев. Как там звали того парня, который прыгал в высоту в майке «Дональд Дак»? Он стал тогда всеобщим любимцем. Может, и этот окажется подобного рода находкой? Разумеется, Джозефсу придется поломать голову, как отделаться от Уолли Миллза и косоглазого, но если он не поскупится на обещания этому Римо, с ним будет не слишком трудно договориться.

Ладно, черт с ним. Делать нечего, надо сидеть и ждать результатов забега.

А внизу у беговой дорожки Чиун давал Римо последние предстартовые наставления:

— Запомни: не беги слишком быстро.

— Я знаю, Чиун.

— Да, я знаю, что ты знаешь, однако напомнить тебе об этом не вредно. На прошлой неделе ты чуть было не установил мировой рекорд. Это было очень опасно. Если бы я тогда не бросил в тебя камешком, кто знает, какую глупость ты мог бы сотворить. Вот, беги так, чтобы только попасть в олимпийскую команду. А уж там рекорды будут сами падать нам под ноги, как трава под отточенной косой.

— Хорошо, папочка, — отвечал Римо.

Но все дело было в том, — и говорить об этом Чиуну он не хотел, — что быстрый бег начинал доставлять ему удовольствие. Вот почему на прошлой неделе он так увлекся и чуть было не превысил допустимую скорость. Тогда-то Чиуну и пришлось бросить камешек, который попал Римо по затылку и заставил его прийти в себя. Однако он решил не говорить Чиуну о том, что ему начинают доставлять удовольствие состязания, потому как Чиун с подозрением относился ко всему, что доставляло Римо удовольствие. Пусть себе думает, что Римо делает это из чувства долга.

— Эй, старина! — раздался чей-то голос.

Римо не оглянулся. Он в этот момент разглядывал свои туфли, чтобы убедиться, что в подошвах нет дырок, поскольку, как бы много он ни заплатил за эти итальянские туфли ручной работы, они не были предназначены для спортивных состязаний. Может, перед тем как отправиться на Олимпиаду, он купит себе что-нибудь на резиновой подошве. А то он слыхал, что в Москве на обувных фабриках год делают обувь одного размера, на следующий год — на размер больше и так далее. Ведь может случиться, что в этом году они делают не тот размер, который нужен Римо, и у него не будет возможности купить туфли на резине. Так что он, пожалуй, приобретет их до того, как ехать в Москву.