По заказу

Арчи был государственным служащим, каким-то чиновником, однако не числился ни в одном ведомстве. Формально он относился к категории сотрудников правительственного кабинета, но, в сущности, работал самостоятельно, а не по указанию начальства, с которым почти не контактировал. Арчи возглавлял маленькую группу, и в ее задачи входили попытки предсказания будущего. Они делились с вышестоящими инстанциями своими соображениями по поводу новых законопроектов и их возможных последствий. То есть старались добиться, чтобы принятые законы действовали без нежелательных побочных эффектов, упущенных из виду составителями. Официальное название группы было длинным и сложным: Действующий кабинет подкомитета по последствиям принятых законов. На ее выводы ссылались немногие, знавшие о существовании этого «Клуба Хрустального Шара».

Сам Арчи именовал свою группу «комитетом Кассандры», в честь героини греческих мифов, которую одновременно благословил и проклял бог Аполлон за ее способность точно предсказывать будущее. Но ей никто не верил.

– Любая реклама – хорошая реклама, – саркастически заметил я.

Я с уважением относился к Арчи, и за минувшие четыре года, когда сделался его тайными ушами и глазами, он стал нравиться мне все больше и больше.

В демократическом обществе законодательство само по себе является компромиссом или договором, выработанным на некоей усредненной основе. Неважно, откуда исходят законы – из правительственного ли кабинета, где их воспринимают как своего рода теневую инициативу, или от одного-единственного депутата, – они требуют всевозможных уступок. Некоторые поправки должны быть приняты, а другие отклонены, те или иные параграфы исключены, и порядок слов изменен. Законы, проходящие через парламент, зачастую кардинально отличаются от своих первых вариантов.

Арчи и его «Клуб Хрустального Шара» старались смотреть на законы с точки зрения конечных пользователей, а иначе говоря, рядовых граждан, обязанных их исполнять. История изобилует примерами серьезнейших просчетов законодателей, не сумевших оценить реакцию общества на их благие намерения.

После Первой мировой войны не менее сорока пяти из сорока восьми американских штатов проголосовали за поправку к Конституции США, добившись запрета импорта, производства и продажи алкогольных напитков. Законодатели рассчитывали, что эта мера поможет резко сократить преступность и коррупцию. Только штат Род-Айленд голосовал против. Прошло четырнадцать лет, в течение которых количество заключенных в тюрьмах увеличилось более чем на 350 процентов, а убийства сделались повседневным явлением. И тогда законодатели из всех штатов проголосовали за новую поправку к Конституции, отменив прежнюю норму. Они опять надеялись уменьшить преступность и коррупцию.

В 1990 году тогдашнее правительство Великобритании решило, что порядок сбора местных налогов станет справедливее после введения равного для всех единого «плоского» налога. Да и может ли быть что-нибудь справедливее этого? – думали министры. «Налоговое сообщество», как называли они его, вскоре ввело в действие такой подушный налог, и в результате по всей стране прокатилась волна ожесточенных демонстраций. Закон отменили в 1993 году, но он все же успел нанести заметный ущерб. Репутация правительства была непоправимо подорвана. И на следующих выборах оно с треском провалилось.

Команда Арчи пыталась предвидеть подобные проблемы. Большую часть времени она изучала законопроекты отдельных парламентариев и подсказывала их политическим руководителям, как повлияет тот или иной проект на общественную жизнь, если обретет силу закона. Многие предложенные меры являлись прямым следствием давления лоббистских группировок. Оно могло быть весьма настойчивым, хотя истинные причины проталкивания никогда не раскрывались – их тщательно прятали за дымовой завесой аргументов. Шанс на утверждение законопроекта любого депутата, а значит, и шанс на принятие нового закона в существенной степени зависел от его поддержки правительством. Если оно одобряло данный проект, то парламент рассматривал его, не жалея ни времени, ни сил. А саму эту поддержку можно было считать умелой комбинацией политики, практичности и целесообразности. Однако политические соображения порой перевешивали все прочие.

Я уже не первый год осторожно, украдкой исследовал немало лоббистских группировок. Так что у меня сложилось вполне определенное мнение и о конкретных лоббистах, и о характере деятельности целых команд. Мне нужно было отыскать звенья, связывающие их с большим бизнесом, или с организованной преступностью, или с тем и с другим сразу. Задача непростая, но сулящая любопытные открытия.

Не говоря уже о липовой статистике, в группах давления господствовала ложь, проклятая ложь. Казалось, она изливалась из них мощными потоками. В массе своей лоббисты были зашорены, фанатичны, слепы и глухи к контраргументам и разумным доводам. Они игнорировали не нравившиеся им факты или отметали их, как вымысел. Иногда они играли роль пешек в большой игре, не понимая, что ими манипулируют опытные кукловоды, молча работавшие во мраке. Кто-то из них неправильно оценивал ситуацию и оказывался сбит с толку. Другие были просто сумасшедшими. Лишь немногие высказывали здравые суждения, которые, впрочем, тонули в выплесках риторики и гнева. Спросите защитника прав животных, желает ли он, чтобы на нем самом протестировали новое лекарство от рака, и он ответит: «Не в этом суть». Но суть как раз в этом. Если у его матери обнаружили рак, он потребует препараты для ее лечения. И первым обвинит правительство и медицинские учреждения, если таких лекарств не существует.

– Ты меня слушаешь? – осведомился Арчи.

– Извини, – отозвался я. – Задумался о своем и отвлекся. Как будто очутился за много миль отсюда.

– Ну и что же ты собираешься с этим делать?

– С чем?

– Со статьей в «Памп».

– А… – Я сделал паузу и прикинул. – Ничего. Их адвокаты сумеют доказать, что никто на меня не клеветал и это нелепое предположение, не более того.

Украшенное ненавистью, решил я, но юристы крупного издания в любом случае не вызывали у меня симпатии.

– Всякий нормальный человек на твоем месте рвал бы и метал. А ты ведешь себя как-то странно, – удивился Арчи. – Неужели ты не хочешь им хорошенько врезать?

– Ты бы тоже не стал рвать и метать, – заметил я. Арчи был одним из самых сдержанных и хладнокровных людей среди моих знакомых. – Какой от этого прок? Наверное, «Памп» снова набросится на меня, а от жалоб будет только хуже.

Однажды мне удалось убедить «Памп», что ее журналисты глубоко заблуждались, объявив святым известного в наших кругах человека. Как выяснилось, он оказался куда большим грешником, чем я считал. Пресса не любит, когда ее уличают в глупости. Но разжигать пламя на животах папарацци бессмысленно. Никакие жестокие санкции не заставят их отказаться от подтасовок и откровенной лжи.

– До чего же это несправедливо. – Я редко слышал, чтобы Арчи говорил с подобным гневом.

– Знаешь, Арчи, – попробовал успокоить его я, – не стоит огорчаться из-за какой-то статьи. Забудь о ней.

«Пусть полиция найдет преступника», – подумал я.

– Ты можешь зайти ко мне завтра? Нам надо встретиться, – спросил Арчи, тут же переменив тему.

– Дома или в офисе? – поинтересовался я.

– Где тебе будет удобно.

– Тогда в офисе. В десять?

– Отлично.

Я даже не попытался узнать, почему он настаивает на встрече и о чем намерен со мной побеседовать. Арчи по натуре скрытен и в телефонных разговорах обычно производит впечатление идеального монаха-трапписта. Он не доверяет телефонам и имеет на то основания. Сегодня он был непривычно экспансивен и, вероятно, уже успел об этом пожалеть.

Марине и мне захотелось прогуляться до отеля «Горинг» и выпить по бокалу вина с сандвичами вприкуску. В жокейскую пору я никогда плотно не завтракал, в том числе и по воскресеньям – выходной день для скачек. Обычай питаться только по вечерам теперь потерпел крушение.