Прерванная жизнь (ЛП)

Тоска тяжелым ударом пронзает мое нутро, и я делаю единственное, что приходит на ум: сажусь к нему на колени, как будто я все еще его маленькая Холли, и обнимаю его, спокойно предлагая ту же самую поддержку, которую он оказывал мне. После секундного колебания Деда обнимает меня и начинает плакать на моем плече. Я держу его, позволяя его телу биться в конвульсиях напротив моего, его слезы падают на меня.

Этой ночью Деррика я больше не видела, но он оставил то, что Деда попросил оставить перед парадной дверью. Признательная за его предусмотрительность, я в благодарность посылаю ему улыбающийся смайлик.

Деда вручает мне сумку, имеющую много отделов, и я поражена, когда вижу ее содержимое. Деррик или, скорее, Деда купил мне все, о чем бы мог мечтать начинающий художник.

Я прижимаю маленький холст к груди и хочу уже бежать наверх со своей сумкой, как вспоминаю про Деда, поэтому ставлю сумки на пол и обнимаю его.

— Спасибо, Деда, — шепчу я в его ухо.

Он целует меня и затем проводит руками, пораженными артритом, по моим щекам.

— Я рад, что ты снова начала рисовать.

Я приподнимаю брови, так как в голове крутится вопрос, изматывающий меня.

— Я переставала рисовать?

— Ты перестала рисовать, когда с родителями произошел несчастный случай.

Вскинув голову, сталкиваюсь с уязвимым взглядом Деда, отчего мое сердцебиение ускоряется, и я снова его обнимаю, прежде чем иду наверх.

В своей комнате я методично кладу свой холст, краску и кисти на пустой стол и поворачиваюсь к CD-плееру, куда положила альбом Nirvana. Деда дал мне мой iPod, на котором хранятся все мои альбомы, но я предпочитаю использовать свои устаревшие CD.

Опустив голову и ссутулив плечи, я начинаю рисовать. Рисую без предисловия или продуманности, просто позволяю рукам делать то, для чего они, кажется, были предназначены.

Я рисую в течение нескольких часов, не осознавая этого. Останавливаюсь только после того, как в четвертый раз меняю диск в CD-плеере, и ранние утренние лучи солнца начинают проглядывать через жалюзи.

Я быстро принимаю душ, разминая затекшую шею, обещая себе, что в следующий раз во время рисования буду менять позу. Хотя холст с очаровательным хороводом цветов зовет меня, я заставляю себя лечь в кровать, напоминая себе, как важен сон.

Глава 6

Я работаю в нашем саду, пока моя Эрика наблюдает за мной из тени, слушая аудиокнигу, которую я поставил для нее, в то время как наш сын спокойно сидит рядом с ней. Это был ее сад, ее хобби, и так как он все еще приносит ей такую радость, я поддерживаю его. Это яркие цвета — такой была Эрика в день, когда она начала сажать овощи и фрукты.

Она любит свой сад так же, как любит нашего сына. В то время, когда Эрика была беременна, она начала называть его ее маленькими шмелем (примеч. читается как бамблби), которого в итоге стали звать просто Бэб. После того, как он родился, в жизни Эрики появилась цель. Она лелеяла его бесчисленное количество времени. Я находил ее поющей и танцующей босиком, с Бэбом на руках, их окружали дорогие моему сердцу вещи.

Я скучаю по тому, как когда-то Эрика раскачивалась под музыку, звучащую в ее голове. И я скучаю по ее голосу, как она говорила — с нежностью или решимостью, тон зависел от ситуации. Скучаю по тому, как раньше она брала мое лицо своими руками, прежде чем оставить мягкий поцелуй на моих губах. Я скучаю, скучаю, скучаю… моя девочка. Хотя вижу ее каждый день, я скучаю по ней и по тому, какими мы были раньше.

Я нечасто зацикливаюсь на прошлом или будущем, отобранном у нас одной роковой ночью. Но сегодня я это делаю. Пытаюсь успокоить свой гнев, пока машу рукой своей жене. Желчь растет во мне, когда я смотрю на сарай, в котором когда-то находилась та девушка.

Снедаемый пламенной потребностью, я должен вернуть ее, она должна заплатить за преступление своего отца.

Эрика и я пошли на свидание. Она была одета в красивое бело-голубое платье, длиной чуть ниже колен, и туфли без каблука. Ее волосы были подобраны в аккуратный пучок. Эрика тряслась над своим макияжем, независимо от того, сколько раз я говорил ей, как она красива без него. Но она попыталась скрыть морщины, которыми наградила ее жизнь.

Поскольку наступила ночь, мы решили отказаться от танцев и прогулки по берегу. Мы поели в тишине, касаясь руками — так мы и провели время. Не было ничего особенного, но это было особенным для меня. Каждое мгновение, проведенное с ней, всегда было особенным. Она владела моим сердцем, моей душой, моим телом.

Если бы я знал, что это будет ее последняя ночь, я бы пригласил ее на танец. Спел бы караоке, пока ее щеки не стали мокрыми от счастливых слез. Я отвез бы нас в «Хилл-Кантри» (Примеч. горная область Шри-Ланки), чтобы провести ночь под звездами, держа ее в своих объятиях.

Но я не знал.

В полном неведении я вез нас домой. Ночное небо бесконечно растянулось вдоль пустынной дороги. Уличные фонари отсутствовали, и наш путь освещали лишь фары моего автомобиля. Но я не увидел грузовик на нашей полосе, пока не поднялся на холм. Было слишком поздно, чтобы среагировать, у меня не было времени, чтобы свернуть. Грузовик врезался в нас за секунду до того, как Эрика расстегнула свой ремень безопасности, чтобы найти сотовый телефон, который уронила на пол.

Металл к металлу, мы сильно ударились друг в друга.

Темнота окутала салон автомобиля, когда я медленно пришел в себя. Не знаю, сколько времени прошло между ДТП и моим пробуждением, но помню каждый момент после того, как открыл глаза. Мои раны тогда не имели значения, да и не важны сейчас. Мое сердце заботилось только об Эрике. Моя Эрика. Я коснулся ее лица и плакал над ее разрушенным телом, когда смотрел, как ее грудная клетка поднимается и опускается с каждым поверхностным вдохом.

У меня произошел выброс адреналина. Полагаю, Эрика не сделала бы этого. Я пошел к другому автомобилю и в безумном исступлении вытащил водителя и пассажира — это была молодая пара. Когда я увидел, что они держались за руки, то понял — они любили друг друга. Разбитый, я стремился уничтожить их любовь так же, как они разрушили мое единственное счастье.

Мои эмоции вышли из-под контроля, я оттащил женщину подальше от мужчины, и она простонала от боли. Мужчина пытался встать, чтобы помочь своей жене, но у него ничего не получалось.

— Сиди, — потребовал я, мой отвратительный характер прорывался в словах.

Полагая, что это спасет его жену, он остался сидеть.

— Смотри, — сказал я.

С круглыми и испуганными глазами мужчина увидел, как я пинал его жену в живот снова, снова и снова. Даже когда он прыгнул мне на спину, я продолжал пинать ее. Кровь лилась из ее рта и носа, но этого было недостаточно. Я обернулся к мужчине, пнул его по ноге и, услышав удовлетворяющий щелчок, который говорил о том, что нога сломана, вернулся к его жене и задушил собственноручно на глазах ее мужа. После того, как я закончил с ней, трус пытался уползти, думая только о себе, а не о своей жене.

Мужчина в первую очередь должен думать о жене.

Только настигнув его, я схватил руками его шею и скрутил ее, пока его безжизненное тело лежало подо мной. В порыве ярости и неудовлетворенный искуплением, я подтащил оба тела ближе к их автомобилю. Когда приехала полиция, все, что они нашли, так это обезумевшего старика, безуспешно пытающегося спасти пассажиров другого автомобиля.

Это была трагичная ночь. В больнице мои слезы смешались со слезами дочери, которую оставили после себя тот мужчина и женщина, в то время как врачи работали не покладая рук, чтобы спасти Эрику.

Не имеет значения, что Эрика выжила, потому что искра, сделавшая ее моей, навсегда исчезла. Она — пленница в собственном теле. В отличие от девушки, Холли, моя жена не может избежать своей тюрьмы. Тюрьма Эрики — это то, чем она является, — безжизненное тело со свисающими конечностями.