Охотники за умами. ФБР против серийных убийц.

— Остановись! Выпусти меня из машины!

Но он упрямо жал на газ. Автомобиль заносило — снег валил все сильнее. Позади нас выли сирены.

Впереди показался перекресток, приятель затормозил, нас развернуло на ЗбО градусов, дверцы распахнулись, и меня выкинуло наружу. Зацепило дверью и еще какое-то время волочило задом по дороге.

Кто-то крикнул:

— Смываемся!

И мы побежали — все в разные стороны. Я оказался в переулке и, заметив у тротуара грузовичок-пикап, залез внутрь. Черную шляпу я выбросил на бегу. На мне была двусторонняя куртка, и для маскировки я вывернул ее наизнанку. А сам трясся, боясь взглянуть в запотевшее стекло. И все время думал: «Меня заметят, черт возьми, меня сейчас заметят». И еще я боялся, что с минуты на минуту вернутся хозяева грузовичка. Здесь, на границе, должно быть, у всех под рукой оружие. Наконец, решившись, я расчистил на запотевшем стекле крохотный кружок и выглянул наружу. У брошенной нами машины суетились полицейские: сверкали мигалки, рвались с поводков служебные собаки — короче, происходило все, что положено. И вдруг все они двинулись по переулку — фонари осветили пикап. Я чуть не обмочил штаны. Но меня не нашли — представьте себе, прошли мимо!

Я проскользнул в школу — там уже знали о происшедшем. Оказалось, что и оба парня с Востока сумели удрать, а местный, из Монтаны, попался. Его вывернули наизнанку, и он назвал имена. Когда за нами пришли, я заявил, что не сидел за рулем, что сам испугался и умолял товарища остановиться. Водителя из Бостона упекли в тюрьму и засадили на хлеб и воду в камеру даже без кровати, с одним матрасом, а мне опять невероятно повезло: я схлопотал штраф в сорок долларов и новый испытательный срок.

Но полицейские сообщили в школу и известили родителей, которые изрядно струхнули. Моя успеваемость лучше не стала — я скатился на одни тройки, а декламацию просто провалил, потому что ни разу не появился в классе — считал, что устная речь — мой дар божий. И я ничего не делал, чтобы выбраться из этого болота. К концу второго курса стало ясно, что мое приключение на диком Западе подходит к концу.

Может показаться, что от того периода у меня остались одни дурные воспоминания: жизнь состояла из неудач и срывов. В то время я и сам так думал. Вернувшись из колледжа домой, я не знал, куда спрятаться от глаз огорченных родителей. Особенно расстраивалась мать — она понимала, что ветеринаром мне не бывать. А я всякий раз, когда не знал куда себя деть, вспоминал о своих мускулах. Летом 1965, года нанялся телохранителем, а когда приблизилась осень и я не вернулся в школу, устроился в клуб «Холиди инн». Вскоре после этого я познакомился с официанткой из коктейль-бара Сэнди — привлекательной молодой женщиной с маленьким сыном — и сразу почувствовал, что схожу по ней с ума. Работа привела меня в хорошую спортивную форму, и, кажется, я ей тоже понравился. Она же выглядела сногсшибательно в своем маленьком платье для коктейля. В то время я жил с родителями. Сэнди постоянно звонила, и это злило отца:

— Кто это трезвонит тебе денно и нощно? — ворчал он. — И там без умолку плачет ребенок.

Пока я жил у родителей, шансов для встреч было мало. Но Сэнди сказала, что тот, кто работает в гостинице, может по дешевке снять незабронированный номер. Так однажды мы оказались с ней в комнате вдвоем.

Рано утром внезапно зазвонил телефон.

— Нет, нет! Я не хочу с ним разговаривать! — закричала в трубку Сэнди.

— Кто это был? — спросил я, едва разлепив веки.

— Портье. Сказал, что пришел мой муж и поднимается в номер.

Сон слетел с меня в одну секунду.

— Твой муж? Ты мне не говорила, что до сих пор замужем!

— Но и не говорила, что разведена, — возразила Сэнди и принялась объяснять, что они давно расстались.

Хорошенькое дельце, думал я, а по коридору уже грохотали шаги этого ненормального.

Он забарабанил в дверь:

— Сэнди, открывай! Я знаю, что ты там, Сэнди!

В номере было выходящее в коридор окно, которое закрывали стеклянные жалюзи. И он попытался отковырнуть створку. Я оглянулся: куда бы выпрыгнуть, и понял, что, хотя комната находилась на втором этаже, в оконный переплет мне никак не пролезть.

— Он носит с собой оружие?

— Иногда нож, — ответила Сэнди.

— Дьявольщина! Только этого не хватало. Пора выбираться отсюда. Открывай дверь!

Я встал в боксерскую стойку. Муж ворвался в номер и бросился прямо ко мне. Но, разглядев мой темный силуэт на фоне окна и догадавшись, что я достаточно крепок, кажется, передумал драться, однако продолжал вопить:

— Вон отсюда, сукин сын!

Я решил, что с меня довольно. К тому же было еще слишком рано, и ответ мой прозвучал очень вежливо:

— Сэр, я как раз собирался уходить.

Мне снова повезло — и из этой переделки я выбрался с целой шкурой. Но не мог отделаться от ощущения, что все в моей жизни летит к черту. Тогда же, проезжая на красном МГА своего друга Билла Тернера, я разбил переднюю ось СААБа отца. Как-то утром в субботу мать принесла письмо из «Селектив сервис», в котором говорилось, что со мной хотели бы встретиться. Я отправился на Уайт-холл-стрит в Манхэттене, где с тремя сотнями других парней прошел медицинскую комиссию для военной службы. Меня заставляли делать глубокие приседания, и было отчетливо слышно, как хрустит у меня в колене. От футбола у меня, как у Джо Намета, воспалился мениск, но у того адвокат, похоже, был получше. Решение было принято, и мне сообщили, что Дядя Сэм во мне нуждается. Не решившись испытывать судьбу в армии, я быстро подписал контракт с ВВС. Хотя это и означало четыре года службы, в авиации было гораздо больше возможностей для профессионального образования. Такие возможности мне ни за что бы не представились ни в Нью-Йорке, ни в Монтане.

Была и еще одна причина, почему я подписал контракт с ВВС. Шел 1965 год. Война во Вьетнаме набирала силу. Политикой я особенно не интересовался, привыкнув считать себя сторонником демократов, вроде Джона Кеннеди, да и то скорее из-за отца, который был президентом профсоюза печатников на Лонг-Айленде. Но мне совсем не светило подставлять задницу под пули за дело, которое я не очень-то понимал. И я вспомнил, как один знакомый авиационный механик как-то говорил, что ВВС — единственный род войск, где в бой идут одни офицеры, а рядовые остаются обеспечивать их действия в тылу. И поскольку пилотом я становиться не собирался, это мне вполне подходило.

Для подготовки меня направили в Техас, в Амарилло. Звено (так называлась в авиации учебная группа) состояло из пятидесяти парней: поровну ребят, как и я, из Нью-Йорка и южан, из Луизианы. Инструкторы в хвост и в гриву гоняли северян, и большей частью, по-моему, справедливо. Сам я все больше и больше прибивался к луизианцам, которые мне казались приветливее и не такими зазнайками, как мои собратья нью-йоркцы.

Для многих молодых людей начальный курс военной подготовки, становился настоящим потрясением. А с моим опытом, полученным на тренировках, и всем, что я вынес из жизненных передряг, наказание инструктора казалось просто ерундовым. Я видел работу его мыслей и изменение настроений и к тому же был хорошо физически натренирован. Так что военная подготовка стала для меня подходящим делом. Вскоре я зарекомендовал себя хорошим стрелком из М-16, чему, видимо, способствовала моя карьера бейсбольного питчера. Хотя до ВВС я держал в руках огнестрельное оружие единственный раз, когда еще мальчишкой палил по фонарям из детского пневматического пистолета.

Во время начального курса я приобрел еще одну скандальную репутацию: накаченный упражнениями со штангой, с бритой головой, я заслужил прозвище Русский Медведь. В соседнем звене служил точно такой же парень, и кому-то в голову явилась светлая мысль, что для поднятия морального духа на базе было бы неплохо свести нас на боксерском ринге. Схватка стала грандиозным событием для всей базы. Мы ни в чем не уступали друг другу, и ни один не хотел сдаваться. Кончилось тем, что мы немилосердно измолотили друг друга, а мне к тому же противник в третий раз сломал нос (две первые подобные травмы я получил во время футбольных матчей в школе).