Кровная связь

Но более всего я запомнила одержимость, с которой Энн стремилась обзавестись ребенком. Временами эта идея казалась первопричиной ее душевной болезни. Поскольку я уехала из дому в шестнадцать лет, чтобы поступить в колледж, то не была свидетельницей ее многочисленных попыток вылечиться от бесплодия. Мне известно только, что все старания оказались бесполезными и что всему виной была она сама, а не два ее первых мужа. Только подросток на колесах способен был удержаться рядом с ней во время приступов маниакального психоза, и никто – даже моя мать – не мог оставаться рядом, когда она погружалась в глубины депрессии. Честно говоря, это кажется мне несправедливым. Я не имела ни малейшего желания забеременеть, тем не менее ношу ребенка. Энн отчаянно старалась зачать, но ей так и не удалось этого добиться.

Что привело ее к Натану Малику? Только ли биполярное расстройство? Или просыпающиеся воспоминания о сексуальном насилии? Если Малик перестанет играть со мной в свои игры, через девяносто минут я смогу получить ответы на все вопросы.

Справа от меня пролетает указатель поворота к исправительному учреждению «Ангола». Обычно при виде этого указателя я вспоминаю остров, после чего тщательно загоняю воспоминания в самые дальние уголки памяти. Но сегодня тот образ, который он мне навеял, так просто отогнать не удается. Это воспоминание о клинике в одну комнату, в которой дедушка принимает и лечит чернокожее население острова. Клинике, в которой десятилетней Энн была сделана срочная операция по удалению аппендицита. Превратившись в нашей семье в легенду, эта история всегда излагается слово в слово, неизменно, даже в деталях. Ураган размывает мост и уносит лодки. У Энн внезапно развивается острый аппендицит. Дедушка и Айви работают при свете керосиновой лампы. Энн зарабатывает тяжелую инфекцию, но выживает, а толпа рабочих, стоящая в ожидании вокруг клиники, разражается приветственными восторженными криками.

Но сегодня в голове у меня зарождается ужасное подозрение. Что, если камнем преткновения для Энн стал вовсе не аппендицит? Что, если дед насиловал и растлевал ее? Мог ли он сделать ее беременной? Возможно ли, что неотложная аппендэктомия была на деле всего лишь абортом? Боже мой! Если это был аборт и дед каким-то образом допустил небрежность, то не похоронил ли он тем самым все надежды Энн на зачатие? Прежде чем дать волю воображению, я набираю номер сотового Майкла Уэллса.

– Кэт? – отзывается он, и я слышу, что где-то неподалеку играет радио.

– Да. Ты меня слышишь? У меня к тебе медицинский вопрос.

– Слышу хорошо. Давай свой вопрос.

– В каком возрасте девочка может забеременеть?

Майкл выключает радио.

– Диапазон таких случаев достаточно велик. Беременность у двенадцатилетних девочек – довольно обычное дело в штате Миссисипи.

– И в каком самом юном возрасте девочка может зачать ребенка?

– Самом юном? В общем-то, я не гинеколог. Но педиатры классифицируют вторичные признаки раннего полового созревания – появление грудной ткани и волос на лобке – у девочек афроамериканского происхождения в возрасте восьми лет. И девяти – у белых.

– Ты шутишь!

– Вовсе нет. Однако в этом возрасте они еще не могут зачать. Но я не говорю, что такого никогда не случалось. А почему ты спрашиваешь?

– Я подумала, не могла ли тетя Энн забеременеть в возрасте десяти лет?

Некоторое время Майкл молчит.

– Думаешь, твой дед мог сделать это?

– Может быть. И еще я думаю, что эта экстренная аппендэктомия на острове могла быть совсем не операцией по удалению аппендицита.

– Вот это да! В таком случае, конечно, все указывает на него, – Наступает пауза, потом Майкл спрашивает: – Когда это могло случиться?

Я произвожу подсчеты в уме.

– Где-то в пятьдесят восьмом году.

– Нет, это невозможно. Никакой беременности в возрасте десяти лет. Средний возраст, в котором начинаются менструации, медленно понижается на протяжении последних десятилетий. Сегодня? Да, может быть, одна из миллиона десятилетних девочек. В тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году это было вообще невозможно. Мне понятен ход твоих рассуждений, но, думаю, здесь ты заблуждаешься.

Не знаю, испытываю ли я облегчение.

– Я уверена, что ты прав. Просто у меня уже голова идет кругом от этих мыслей.

– Энн тебе еще не перезвонила?

– Нет.

– А ты далеко от Нового Орлеана?

– В девяноста милях.

– Ты берешь Шона на встречу с Маликом, правильно?

– Правильно. Да не волнуйся ты так, Майкл.

– Я прекращу волноваться только тогда, когда ты позвонишь и скажешь, что встреча прошла благополучно и с тобой все в порядке.

Его забота согревает меня.

– Я обязательно перезвоню тебе, хорошо?

– Хорошо.

– Тогда пока.

– Пока.

Я снимаю «ауди» с автомата постоянной скорости и разгоняюсь до восьмидесяти пяти миль в час. Перед моими глазами бесконечной чередой, подобно ленте Мебиуса, проплывают лица деда, Энн, отца и матери, Билли Нила, Джесси, Луизы… Но размышления об их истинных взаимоотношениях бессмысленны. Менее чем через два часа я окажусь лицом к лицу с человеком, который раскроет мне подлинную природу своих отношений с моей несчастной тетей и назовет имя мужчины, который насиловал и растлевал меня.

В данный момент мне больше ничего не нужно.

Малик говорил позвонить, когда я буду в пяти милях от Нового Орлеана, но я нарушаю его инструкции. Вместо этого я сворачиваю с автострады I-10 на бульваре Уильямса, чуть ли не на первом съезде в Кернер, западный пригород Нового Орлеана, и подъезжаю к магазину, торгующему спиртным.

Однажды я уже была здесь, но тогда ничего не купила. Я стояла и смотрела на бутылки «Серого гуся», разглядывала бело-голубое изображение птицы, летящей над Французскими Альпами. Эта бутылка знакома мне до мельчайших подробностей, как собственное лицо. Французский флаг, матированное стекло, голубая пробка-колпачок. Тогда моя правая рука, словно по команде гипнотизера, поднялась и потянулась к бутылке, но в последний момент я отвернулась и поспешила из магазина.

И вот теперь я снова сижу в припаркованном перед магазином автомобиле, баюкая в трясущихся руках сотовый телефон. Кассир, наверное, думает, что я готовлю ограбление заведения. А может, ей уже приходилось видеть выздоравливающих алкоголиков, борющихся с подобным желанием.

Но сейчас я дрожу не от воздержания.

Всему виной Малик.

Я пообещала Майклу, что возьму с собой на встречу Шона, но не звонила ему. Я решила больше не видеться с Шоном. И для сегодняшнего мероприятия он мне точно не нужен. Вряд ли доктор Малик намерен причинить мне вред. Кроме того, на всякий случай я вооружена. Возможность наконец-то узнать всю правду и бросает меня в дрожь. Что бы ни знал Малик, это неизбежно изменит мое представление о самой себе.

Но ведь за этим ты и приехала, правильно? – спрашивает голос у меня в голове.

Негромко выругавшись, я вылезаю из машины, подхожу к телефону-автомату рядом с магазином и набираю номер, который дал Малик. Я слышу четыре гудка и, когда уже думаю, что телефон переключится на голосовую почту, Малик поднимает трубку.

– Кэтрин?

– Да.

– Вы в пяти милях от города?

– Нет, я припарковалась перед магазином спиртного на бульваре Уильямса.

– Это рядом с аэропортом?

– Да.

– Хорошо. Я остановился в мотеле примерно в миле от него. Отель называется «Тибодо». Это дыра с оранжевой вывеской, примерно через милю после поворота к аэропорту, с правой стороны. Как полагаете, вы сможете найти его?

– Думаю, что уже видела его раньше.

– Все комнаты располагаются на первом этаже. Я в номере восемнадцатом.

– Мне просто подъехать к номеру?

– Да. Я буду ждать вас.

Я уже готова повесить трубку, но понимаю, что он ждет чего-то еще.

– Доктор Малик?

– Да?

– Вы знаете, кто насиловал меня?

– И да, и нет.

Проклятье!