Черное сердце

– Мицо-сан, – он слегка поклонился коротышке, – для меня большая честь встретиться с вами.

Эту фразу Трейси произнес на кантонском диалекте. Японец отвел взгляд от жеребца и внимательно осмотрел Трейси.

– Это он, Нефритовая Принцесса? – спросил он.

Стоявшая рядом женщина кивнула:

– Я узнаю голос.

– Вы назначили мне встречу довольно странным образом, мистер Ричтер, – у Мицо был очень высокий, почти как у женщины, голос. – Но поскольку вы человек с Запада и, вероятно, недавно в колонии, я на вас не сержусь.

Некоторое время он молча рассматривал Трейси.

– Однако я считаю, что вам следует извиниться перед леди. Боюсь, вчера вечером вы ее перепугали, – на лице его появилось неприязненное выражение. – Весь этот ваш рассказ о бомбах и сейфах... – Он покачал своей непропорционально крупной головой. – Даже не могу поверить, что вы наговорили все это всерьез.

– Если бы вы не поняли, о чем речь, вряд ли вы согласились бы встретиться со мной, – спокойно произнес Трейси. – Но, как бы там ни было, я приношу леди свои извинения. Мне просто надо было пробиться к вам.

Мицо развел руками:

– Боюсь, мир теперь живет по таким законам. Чем популярнее человек, тем больший на него спрос и тем тщательнее он должен оберегать себя от вторжений.

– Жизнь вообще вещь не самая приятная, – в голосе Трейси звучал с трудом скрываемый сарказм.

– Если вы демонстрируете свою независимость, молодой человек, – жестко произнес Мицо, – то вы рискуете потерять лицо. Но такая потеря вряд ли вас волнует, – он издал низкий горловой звук. – Вы, люди Запада, все одинаковы. Американцы, англичане, французы. Для меня вы все на одно лицо.

Он повернулся к беговой дорожке.

– Видите этого жеребца, мистер Ричтер? Он стоил мне столько, сколько средний житель Гонконга не зарабатывает за всю жизнь. И знаете, что? Он стоит каждого цента, которые я за него уплатил. Он летит как ветер и всегда финиширует первым. Больше от него ничего не требуется.

Он снова повернулся к Трейси, маленькие глубоко посаженные глазки словно ощупывали лицо собеседника:

– Этот конь – специалист в своем деле. Это одна из причин, почему я его люблю. Он идеально делает свое дело, во всем остальном же он полный кретин, – его могучие плечи поднялись и снова опали. – В мире сейчас мало настоящих специалистов. Остались одни дилетанты, любители, они, как бабочки, порхают от одного к другому, но не постигают ничего, – он снова покачал головой. – Это не мой метод, мистер Ричтер, а вот вы, видимо, действуете таким образом. По-моему, нам не о чем больше говорить.

Над бегущими скакунами, над унылыми белыми фасадами муниципальных домов висели плотные облака, немилосердно дымящие заводские трубы подкрашивали их коричневым.

– Мой отец – специалист, – сказал наконец Трейси, – я никогда не совершу ничего, что покрыло бы его позором.

Мицо даже не шелохнулся. Звук его дыхания напоминал работу мощного насоса. Рядом с ним стояла Нефритовая Принцесса, устранившаяся из разговора напрочь, словно ушла куда-то вдаль. Но Трейси было трудно ввести в заблуждение: она впитывала каждое слово, она была частью их диалога. И теперь он ждал, когда она выкажет свою заинтересованность. Красивая женщина, не старше тридцати лет. Фарфоровая, почти прозрачная кожа – ни у одной западной красавицы такой не бывает. Хотя у женщин Востока тоже есть пунктик: светлые волосы, которых у них просто не может быть.

Судя по чертам лица, предки ее были чиу-чоу, об этом говорила и длинная лебединая шея, и характерные вытянутой формы глаза с поднятыми к вискам уголками. У нее были пухлые губы и настолько высокие скулы, что, казалось, именно они поднимают уголки глаз.

– Ну вот, – проговорил Мицо, – мы и добрались до самого существенного вопроса. У меня есть знания и умение, у вас – четыре дня, за которые вы должны освоить то, на что требуется не менее полутора лет, – у Мицо оказалась кривая и неприятная улыбка. – Вы следите за моей мыслью? Время – бесценная вещь, с какой стати я должен тратить его на вас?

– Мой отец...

– Мне известна репутация вашего отца, – прервал его Мицо, – но не более того. Сам по себе он для меня ничего не значит.

– Возможно, мне удастся по-иному спланировать свой график.

– Времени слишком мало, и вообще, слишком поздно. – Мицо взял под руку Нефритовую Принцессу и коротко кивнул: – Всего хорошего, мистер Ричтер. Желаю успеха во всех ваших начинаниях.

– Да, вот еще, – спокойно произнес Трейси, когда пара пошла прочь. Мицо остановился, отпустил руку женщины и обернулся. – Мой отец очень болен, он больше не может работать так... как работал когда-то. Но он по-прежнему человек чести, каким был всегда.

Трейси замолчал. Лицо японца было непроницаемым, с таким же успехом можно было пытаться прочесть мысли на идеально ровной стене. Даже черные глазки не мигали.

– Он довольно долго работал над одним проектом... я не знаю, над каким. Он никому об этом не говорил... даже мне. Но я знаю, что это нечто революционное, принципиально новое в области выживаемости человека.

Наконец по лицу Мицо пробежала какая-то тень. Трейси колебался, словно ему предстояло принять важнейшее решение, весь вид его свидетельствовал о неуверенности.

– Информация по проекту у меня с собой. Я... я забрал ее у отца, потому что он не может больше этим заниматься.

– Что вы хотите от меня, мистер Ричтер? – голос Мицо стал резким и шершавым, словно рисовая бумага.

– Я хочу показать это вам, – Трейси изобразил голосом волнение, – я хочу, чтобы научили меня тому, что умеете. Я хочу завершить работу отца.

Полуприкрытые глаза Мицо сверкнули. Я нащупал путь, ведущий к сокровищнице, вряд ли он устоит, подумал Трейси.

– А зачем вы придумали банк Шанхая?

– Я должен был найти способ встретиться с вами.

– Вы избрали опасный путь, мистер Ричтер, – Мицо подошел ближе, оставив Нефритовую Принцессу в тени изгороди, – но, может, в конце концов, я смогу что-то сделать для вас. Уважение к родителям – одна из высших добродетелей человека. Подобное качество дилетанту неприсуще.

Он у меня на крючке! – подумал Трейси.

Очутившись на границе, Киеу прислушался. Негромко щебетали птицы, откуда-то доносился смех обезьян. Араниапратет остался позади. Для того чтобы обойти полмира, потребовались один день и одна ночь. Перед ним, словно многоголовое чудовище, возвышалась громада джунглей: таинственная, первозданная, непокоренная. Можно пристально всматриваться в Джунгли, но не заметить ран, нанесенных войной: в самом сердце джунглей, а, значит, и в сердце страны, остались громадные просеки-шрамы, словно землю рвал исполинский зверь.

Кампучия.

Он сделал шаг и пересек границу.

Блудный сын вернулся домой. К тому тиглю, где плавилась его юность. К той жертвенной чаше, которая уже переполнилась кровью.

Он не знал, плакать ему или смеяться. Он не заплакал и не рассмеялся – он продолжил свой путь в южные пределы своей любимой родины. Конечный пункт назначения был ему неведом, все будет продиктовано информацией, которая поступит к нему на определенных этапах путешествия. Одно он знал наверняка: время его очень ограничено. И если это было неизвестно Макоумеру, когда он звонил из Шанхая и объяснял детали задания, то это отчетливо понимал Киеу. Он покинул Нью-Йорк, не выполнив свой долг, и мысль об этом сжигала его изнутри. В глубине души его терзал стыд. Если бы Макоумер так не настаивал, Киеу попытался бы убедить его, что план неудачный. Но отец не потерпел бы неповиновения. Что-то произошло с ним в Шанхае, и даже подробнейший отчет Киеу о том, что сумел пронюхать сенатор Салливен, о его решении начать следствие по делу о халатности секретных служб в Каире, не помогли заставить Макоумера отменить давно вынашиваемый план.

– Киеу, – голос его звучал тепло, – ты должен немедленно вернуться в Камбоджу. Сам я этого сделать не могу, меня слишком долго не было в стране.