Венецианский эликсир

— Почему ты не сказала, что ждешь ребенка от меня?

Он встал, стараясь не расплакаться, и указал пальцем на мой толстый передник с отчаянием хорошего парня, которого вероломно предали.

Внезапно я все поняла. Он ломал эту комедию, потому что злился на меня. Он считал, что я скрыла от него эту важную новость. Он был одержим возможностью обзавестись потомством. Прочие вещи — Певенш, моя подлинная личность, даже Том — были второстепенными по сравнению с важность продолжения рода.

Он определенно считал, что именно он приходится отцом этому несуществующему ребенку. Ему и в голову не приходило поставить под сомнение мою верность.

Надо это использовать.

Впервые за вечер я решилась подойти к нему. Я приблизилась к столу и присела на угол, достаточно близко к нему.

— Дорогой, — серьезно начала я, — я бы отдала правую руку за то, чтобы это было правдой. Больше всего на свете я хочу ребенка от тебя. Это была бы для меня большая честь.

Мои мысли были не менее пылкими, поскольку я не забывала, что из-за ущерба, который причинил мне краниокласт, я не могла больше иметь детей.

Его глаза увлажнились.

Я указала пальцем на передник и сказала:

— Признаюсь, это не мой живот. Это лишь часть маскировки, которую я использовала, чтобы избежать разоблачения в Венеции. К сожалению, это не помогло, а остальное ты уже знаешь сам.

Его потрясение было огромно.

Мне было горько. Могу ли я теперь коснуться его? Обнимет ли он меня? Или мои испытания еще не завершены? Я была уверена, что если он прикоснется ко мне, то не сможет не вспомнить время, проведенное вместе. Если не мозг, то его кожа точно вспомнит, как приятно держать меня в объятиях. Мне так хотелось, чтобы он меня обнял, хотелось почувствовать на шее его горячее дыхание, прикоснуться к волосам.

Я решила довериться этому инстинкту.

— Можешь сам проверить, — прошептала я, понимая, что он не заметит подвоха. В конце концов, он просто осмотрит меня, и его достоинство ни в коей мере не пострадает от этого.

Я не задрала юбку и не показала, где находятся завязки. Я подняла руки и позволила ему повозиться с поясом и передником. Я стояла, словно распятая, широко разведя руки в стороны, пока он щупал внешнюю часть передника. Затем он засунул руку внутрь и почувствовал мой плоский живот.

При прикосновении его руки слезы брызнули из моих глаз. Наконец я наклонилась к нему и поцеловала, позволив ему почувствовать настоящую силу моего сожаления.

Лишь два дня спустя я вспомнила о Певенш. Валентин же вообще о ней не вспоминал. Я иногда завидую способности мужчин забывать о том, что для них неудобно.

— Что нам делать с твоей подопеч… моей дочерью? — спросила я однажды утром, лаская его обнаженным бедром.

— Бог мой! Певенш! — Он вскочил с кровати и принялся нервно расхаживать по комнате в чем мать родила. — Как я мог забыть о ней?

Я хотела сказать ему, разглядывая крепкие формы его груди, рук и ног, что это случилось, потому что ему это было приятно.

Но ответила я совсем другое:

— Я забыла обо всем в твоих объятиях. Не могла ни о чем думать. Какая же я эгоистичная!

— Нет, нет! — Он сел рядом со мной и погладил по волосам. Я надеялась, что он не заденет бутылку с джином, которую я заказала, пока он спал, и спрятала под кроватью. — Только подумай обо всем том, что тебе довелось пережить. К тому же ты не привыкла думать о ней как о своей дочери. Тебе нужно время, чтобы принять эту радостную новость.

— Радостную? — слабым голосом повторила я.

— Конечно. Ведь твой ребенок не погиб от рук доктора и монахинь! Сама судьба вернула ее тебе. Ты знаешь, я давно подозревал, что к ней тебя тянул материнский инстинкт.

— Да, дорогой. Вероятно, ты прав. Я всегда испытывала к ней особые чувства.

Сказав это, я всем сердцем пожелала, чтобы это так и было. Ради Валентина я хотела научиться любить Певенш.

— Я знал это! — радостно воскликнул он. — Конечно, мои глаза заметили схожесть, но мозг не смог ее воспринять. Вот почему я заставил Сесилию Корнаро написать ее портрет, а не твой!

Если бы я не любила Валентина за его тело и лицо, то наверняка полюбила бы за оптимизм. Действительно, каждое утро рядом с этим человеком начиналось как первый день новой жизни.

По логике вещей, теперь возлюбленный должен был быстро одеться и поспешить в монастырь Сант-Алвизе, чтобы вызволить Певенш. Но он так не поступил. Мне было больно наблюдать за борьбой, которая происходила в его душе. В нем боролись долг и чувства. Хуже всего было то, что он понял, что не питает особого желания видеть ее. Он закрыл глаза, и плечи его опустились.

И в этот момент я придумала решение для нас обоих.

— Ты должен знать кое-что о Певенш, — тихо сказала я, играя с его пальцами.

— Она в безопасности, верно? — встрепенулся он.

— О, она действительно в безопасности и довольно счастлива, как я и говорила. Дело в том, что ей так нравится в Сант-Алвизе, что, полагаю, мы навредим ей, если заберем оттуда. — Я говорила, искренне веря в то, что так и есть.

— Мы с тобой должны решить, обязаны ли мы пожертвовать собственным счастьем ради нее. Я имею в виду, что мы в своем естественном желании всегда держать ее рядом, — его глаза опечалились при этой мысли, — должны принимать в расчет радость, которую она неожиданно нашла в монастыре.

Валентин внимательно слушал мой рассказ о том, как прекрасно Певенш готовит, как легко и непринужденно чувствует себя среди монахинь монастыря. Я добавила, что некоторые из ее кулинарных шедевров обязательно прославят ее. Я пробовала их сама. Они уже успели принести монастырю определенный доход.

Я заявила:

— Если бы Певенш не была женщиной, она могла бы претендовать на серьезное признание в обществе. Я думаю, ей были бы рады при любом дворе. Наконец-то ее энергия направлена на что-то хорошее. Ее странное поведение, я думаю, было вызвано расстройством из-за того, что она не могла выразить себя, как делает это сейчас.

Возлюбленный слушал меня, стараясь поверить каждому слову. Я посмотрела на бумажную коробку, в которой отослала ему письмо. Я встала, подошла к столу и принесла ее к кровати, заметив, с каким благоговением Валентин разглядывал мои обнаженные формы. Показав коробку, я заметила:

— Может, имеет смысл предложить монахиням сотрудничать с нами? Мы могли бы прятать некоторые наши вещи в их посылках. Как видишь, это работает. Я подумала о венецианском эликсире.

Он ничего не ответил, но задумчиво потрогал коробочку пальцем.

Я знала, что убедила его, однако мне хотелось, чтобы он никогда не жалел о решении, которое мы приняли.

Я слышала от монахинь и видела собственными глазами, что Певенш привязалась к одной из молодых монахинь.

— Это очень деликатный вопрос. Я даже не знаю, как тебе сказать об этом.

Валентин тут же нахмурился.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Видишь ли, я заметила в Певенш одну особенность.

Он всем телом подался вперед.

— Я же очень хорошо знаю, как живут и ведут себя монахини. Кому, как не мне, знать, что многие монахини пошли в монастырь не по своей воле. Они не хотели становиться невестами Христа. Если клятва о сохранении целомудрия была дана неохотно, то… ну, есть способы обойти обременительный обет.