Кровь избранных

— Это Максим, — сообщил военный. — Как я и ожидал, мы ничего не нашли. Только какого-то старого афганца, который подтвердил наши подозрения. Лабораторию создали советские братья во время русско-афганской войны лет двадцать назад… Ну да, полевые эксперименты с дармовым человеческим материалом. А потом бросили, когда ее захватили сопротивленцы. Последние талибы, или как их там, сам черт не разберет, оборудование вывезли за границу… Нет, больше ничего сделать не могу, я и так уже слишком часто напрягал людей из войсковых резервов, из спецподразделений и даже из дивизии особого назначения. ^[190] Полковник — полный идиот, и «Несокрушимая свобода» ^[191] для нас — сущее наказание, но мне нельзя перегибать палку. И это якобы вторжение пришлось изобретать… Я-то тебя хорошо понимаю, но пойми и ты меня. Здесь совсем другая страна, тут надо по-другому. Ладно, пора идти.

26 декабря 2003 года на провинцию Керман на юго-востоке Ирана обрушилось ужасное землетрясение силой в 6,6 балла по шкале Рихтера, с эпицентром в древнем городе Бам. Он прославился как самый знаменитый национальный археологический и туристический центр.

Сто тридцать одна школа, дома, мечети, больницы со всем оборудованием превратились в груды камней. Восемьдесят пять процентов города исчезло с лица земли. Арг-е-Бам, «крепость Бам», исторический центр возрастом в три тысячи лет, вместе с двадцатью восемью башнями и городской стеной, с прекрасными древними постройками из красной глины, разрушен до основания. Двадцать шесть тысяч погибших. Тысячи раненых. Длинные караваны беженцев с грязными, испуганными лицами.

Еще целый год все уцелевшие жители города страдали от тяжелых последствий психологического стресса. Гуманитарные организации во главе с обществами Красного Креста и Красного Полумесяца постоянно находились с населением, оказывая всяческую поддержку. В том числе и психологическую помощь, с беседами, встречами и разными увеселениями. Жизнь обитателей Бама превратилась в настоящий ад. Не было семьи, где не оплакивали кого-нибудь из родственников или друзей. Восстановительные работы не начинали, и люди жили в палатках, в антисанитарных условиях. Еды не хватало.

Многие рассказывали об ужасных призраках, причем повествования совпадали: огромные темные тени обволакивали людей и все вокруг, и наступала полная тьма. Тишина. Забвение. Земля разверзалась под ногами. Небо падало, стоял грохот, как при конце света. Психические травмы были типичны для перенесших землетрясение: утрата веры в природу, в установленный порядок вещей. Такие отклонения, как правило, очень трудно излечиваются, а пережитое невозможно вычеркнуть из памяти.

Иранский Красный Полумесяц организовал психологическую помощь для особо тяжелых случаев. Таковыми считались дети со странной тенью в глазах, разучившиеся улыбаться; женщины, застывшие в скорбном молчании, и старики, впавшие в бред или непрерывно бормочущие молитвы. Говорили, что землетрясение, перевернув верхние пласты, вытолкнуло на свет божий доселе неизвестные постройки. Археологи и историки потом месяцами осматривали окрестности Бама, чтобы оценить последствия катастрофы: размеры ущерба, возможности реставрации бесценного культурного наследия, полного тайн и загадок. Бам всегда высоко ценился, ибо через него пролегал Шелковый путь, по которому люди, товары и культуры расходились от Среднего Востока во все концы Азии.

Азаргун Рашиди, двадцати восьми лет от роду, выросшая в Тегеране и проживающая ныне в Стокгольме, работала медсестрой. Она специализировалась на психологической поддержке и участвовала в программе Красного Полумесяца в Баме. Ее жених, шведский геолог Нильс Экланд, был вовлечен в проект с января 2004 года.

После трудного дня молодая пара ужинала в гостиной своей квартиры.

— Нильс, я сегодня встретила еще одного старого хранителя Арг-е-Бама. Он работал во дворце больше тридцати лет.

— Ты все выяснила?

— Да, каждый вопрос я повторила дважды, как ты велел. Хотя я и не понимаю…

— И что он тебе ответил?

Азаргун опустила глаза. Ей не понравилось то, о чем ее попросил Нильс, но она его любила. И потом, ничего плохого ведь не было в его просьбе…

— Ничего особенного. Никаких деталей, которые можно было бы связать с тем, что ты ищешь. Бедняга не понимал, о чем его спрашивают. Я ему все время повторяла: «Тайна раскрыта? Зло вышло наружу? Аль-Хариф? Есть следы сосудов?» Но старик, как потерянный, без конца бубнил себе под нос о чем-то другом. У меня не создалось впечатления, будто он притворяется, — во время моих вопросов зрачки не дрожали. Я уверена, он ничего не знает.

— Ты умница. Если встретишь еще кого-нибудь, тоже поспрашивай, пожалуйста. Знаешь, мне все это интересно.

Нильс поднялся из-за стола, поцеловал девушку в лоб и отправился в ванную. Снова ничего, несмотря на все сплетни. Он должен был обнаружить здесь следы Аль-Харифа. Европейское общество хотело возобновить контакты с братьями в Азии и на Среднем Востоке, хотя последние и слышать о таком не желали. Уже больше сорока лет, как Овен на Западе утерял контроль над веществом. Кое-где раздавались голоса, будто землетрясение в Баме способствовало тому, чтобы стали известны новые интересные материалы о «дыхании Сета». Никто не осмеливался надеяться на большее, чем несколько документов или какие-нибудь предметы, к примеру старинный кинжал Талон.

Экланд срочно отправился в Иран и задействовал свою невесту для сбора информации. Люди с нарушениями психики говорили о странных вещах, которые, по мнению братьев, могли привести к «дыханию Сета». Девушка помогала отыскивать таких индивидов. Но пока она не нашла сведений о «тех, кто пьет из сосуда», о вечной энергии, о темных силах, об инфернальном газе. Уже прошло много месяцев, и, похоже, никто в Баме о подобном не знает. По-прежнему ничего не было, кроме смутной информации о том, что Аль-Хариф пришел отсюда по Шелковому пути несколько столетий назад.

Нильс посмотрелся в мутное зеркало над умывальником и пробормотал:

— Ничего нет…

Свет в ванной погас.

Женщина ищет свой ритм, распределяет вес, сгибает правую ногу. Все обусловлено размерами крошечного поля. Удар. Шарик скользит по полоске синтетической травы, крутится возле борта лунки и уходит дальше.

— Черт!

Дама сжимала рукоятку клюшки. Несколько миллиметров — и она побьет личный рекорд. Хотя офис — это не открытая большая площадка. Женщина подошла к шарику. Чтобы хорошо играть, надо постоянно упражняться и правильно расслабляться. Она сосредоточилась, рассчитала расстояние и удобно поставила ступни, но тут в дверь постучали.

— Роберт, я же просила меня не беспокоить. В чем дело?

— Там какой-то тип… — нерешительно начал тот. — Он говорит, что у него очень важное известие, и…

— Если принимать каждого, кто приносит какие-то новости, то моему офису придется работать двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году… И почему этот… тип, как ты изволил выразиться, должен иметь преимущество?

— Я хотел его прогнать! Сказать по правде, когда впервые увидел этого типа, то вообще собирался вызвать полицию. Он выглядит как настоящий бомж.

Хватка ослабла, и клюшка выпала из руки.

— Он смотрится как бомж, но не воняет?

Роберт вытаращил глаза:

— Ну да… А как вы догадались?

— Впусти его. И потом не соединяй меня ни с кем по телефону и гони в шею всех, кто явится, будь то хоть отец президента. Позвони моему бывшему мужу и скажи, что ужин откладывается.

— Да, мэм.

На посетителе скверно сидел давно вышедший из моды серый дождевик. К лацкану приколоты значки с символами мира и логотипами каких-то групп восьмидесятых годов. На высоких залысинах играл свет лампы, а сзади, до самого пояса, болтался хвост из седых волос. Он вежливо поклонился.