Монреальский синдром

В 10.10 в тамбуре при входе возник силуэт.

Она узнала бы его из тысяч.

Франк Шарко.

Едва инспектор Монетт отпер дверь, Люси, ни секунды не раздумывая, бросилась к шагнувшему в камеру высокому крепкому человеку и уткнулась лицом ему в плечо. Комиссар, долю секунды поколебавшись, обнял ее.

— Если станешь продолжать в том же духе, мое старое сердце не выдержит. Скажи, с тобой всегда так?

Глаза Люси наполнились слезами. Она, печально улыбнувшись, отступила.

— Ну-у… допустим, это особый случай. А вы не заметили?

Присутствие этого сильного мужчины заставило Люси на мгновение забыть об ужасных часах, которые ей пришлось пережить. Шарко кивнул в сторону зарешеченного окошка, улыбнулся, и, надо сказать, улыбка очень его красила.

— Я скоро вернусь — надо разобраться с бумагами. Потерпишь еще немножко?

— Мне бы хотелось до того, прямо сейчас, позвонить. Я хочу позвонить домой, дочкам. Услышать их голоса.

— Потерпи еще чуть-чуть, Энебель. Я очень скоро вернусь.

Люси вернулась на скамейку.

Когда он вышел и дверь за ним заперли, она вздохнула и положила руку на грудь.

Там, внутри, отчаянно билось сердце.

51

Люси вернулась с мобильником Шарко в руке. Села за стол, отдала комиссару телефон. По дороге из Труа-Ривьера в Монреаль они заехали позавтракать в «KFC». [34]

— Ну и как там? — спросил комиссар.

— Девочки в порядке. У Жюльетты с животиком все наконец наладилось, она у бабушки и чувствует себя прекрасно. А в Кларином лагере я смогла поговорить только с воспитателями, потому что дочка еще спит. Я и забыла, что во Франции сейчас всего семь утра!

В машине, пока они ехали, Люси успела рассказать Франку обо всем, что узнала с момента прилета в Канаду. О сиротах Дюплесси, об экспериментах Сандерса, об участии ЦРУ в опытах над людьми в пятидесятых-шестидесятых годах… Шарко поглощал информацию, не говоря ни слова.

Теперь он с аппетитом вгрызался в обжаренные в масле куриные ножки, а Люси ковыряла вилкой капустный салат, запивая его огромным количеством кока-колы: она наконец наелась досыта.

— Я уверена, этот вольный стрелок, из-за которого начался пожар, не собирался меня убивать. Он хотел выманить меня из норы, как кролика. Я была нужна ему живая… Только не знаю для чего.

Шарко отодвинул тарелку с недоеденными ножками, потер руки и со вздохом посмотрел на Люси:

— Все это из-за меня.

Настала его очередь рассказывать, и он выложил все: как ездил в Легион, как говорил с полковником Шателем, как блефовал, как увидел фотографию Люси с обведенной красной линией головой… Люси шумно втянула через соломинку колу и, обдумав услышанное, сделала вывод:

— Вот, значит, зачем вы отправили меня сюда, да еще на целых четыре дня… Чтобы действовать в одиночку.

— Ничего подобного. Просто хотел, чтобы ты не наломала дров.

— Вам не надо было так поступать. Эти военные могли вас убить. Они могли бы…

— Брось! Что сделано, то сделано. Проехали.

Люси вяло кивнула.

— А что теперь? Я хотела сказать: что будет со мной здесь, в Канаде?

— Королевская жандармерия позаботится о бумагах, нужных для твоего скорейшего возвращения во Францию. Их расследование здесь сведется только к тому, чтобы как можно более точно установить, что произошло в шале. Остальное — наше дело, нашего управления и Главного управления полиции Квебека, мы этим и займемся. «Этим» — то бишь кучей дерьма, в которой и так уже увязли по шею. Ах да, еще монреальские коллеги попытаются узнать, кто такой твой сосед по самолету, он же убийца Ротенберга.

— Он блондин, стрижка ежиком, высокий, крепкий, в армейских ботинках. Возраст — меньше тридцати. И он — один из тех парней, которых мы ищем с самого начала.

— Возможно.

— Какое там «возможно» — точно. А что там с ключом, который адвокат велел мне взять перед тем, как умер? Удалось хоть что-нибудь выяснить?

— Ищут, что бы он мог открывать… Поскольку ключ с номерком, жандармы предполагают, что он от камеры хранения. На почте или на вокзале… В любом случае они поставят нас в известность, как только разберутся. Ну и… здорово ты это сообразила, Энебель, насчет архивов, интуиция у тебя, однако…

— В глубине души вы в это не верили, я не ошиблась?

— В этот след не очень верил, зато в тебя — очень. В тебя я поверил сразу, в первую же встречу, едва увидел, как ты выходишь из поезда на Северном вокзале.

Люси оценила комплимент, улыбнулась и, не удержавшись, зевнула.

— Ой, простите!

— Сейчас двинем прямо в отель. Сколько ты уже не спала?

— Долго… Но ведь нам надо встретиться с сестрой Марией Голгофской, хотя бы попытаться. И нам надо…

— Завтра. Мне неохота собирать тебя по частям.

На этот раз Люси уступила не споря. Она действительно выдохлась.

— Схожу в туалет — и поедем, да?

Шарко, вздыхая, смотрел ей вслед. Как ему хотелось обнять ее, прижать к себе, успокоить, убедить ее, что все уладится… Но нет, пока еще его зубы слишком крепко сжаты, чтобы выговорить нежные слова. Он допил пиво, отсчитал наличными сумму, обозначенную в счете, и вышел на улицу. Там он позвонил Леклерку — сообщить, что сейчас уже все в порядке. В ответ шеф объявил, что уже договорился с судьями и руководством министерства обороны о возбуждении уголовного дела и начале расследования в Иностранном легионе с целью определить, вступил в него все-таки Мухаммед Абан или нет.

Когда друг повесил трубку, комиссар подумал, что наконец-то они начали двигаться вперед семимильными шагами.

Пора бы.

52

— Так и знала, что найду вас здесь…

Комиссара застал врасплох этот мелодичный голос где-то за спиной.

Шарко устроился в кресле полутемного гостиничного бара и спокойно потягивал виски, изучая список участников конгресса по прививкам. Обстановка была шикарной, но без излишеств: светлый ковер во весь зал, большие подушки на красных банкетках, обитые черным бархатом стены… Подойдя ближе, Люси заметила на столике стакан мятного лимонада.

— Вы кого-то ждете?

— Нет, никого. Стакан уже тут стоял.

Он ничего не добавил, и Люси пока не стала садиться. Развела руками в знак смирения и сказала:

— Простите за наряд. Джинсы — это, конечно, не очень-то элегантно, но я никак не могла предположить, что вечером придется выходить в свет…

Шарко ответил ей усталой улыбкой:

— Я думал, ты спишь…

— Я тоже так думала.

Люси выбрала одно из двух свободных кресел напротив комиссара, собралась было сесть.

— Только не сюда! — буркнул он.

Она удивилась, но выпрямилась.

— Значит, вы соврали, значит, на самом деле кого-то ждете. Ладно, простите, что побеспокоила.

— Слушай, хватит дурить! Просто это кресло хромает на одну ножку. Что тебе заказать?

— Водку с апельсиновым соком. Много водки, чуть-чуть сока. Мне позарез надо снять напряжение.

Шарко допил виски и пошел к стойке. Люси смотрела ему вслед. Он переоделся, смазал гелем свой седоватый ежик, надушился. Красивая у него походка… Люси взяла листки распечатки, которые комиссар оставил на столе. Имена, фамилии, даты рождения, должности. Некоторые строчки вычеркнуты. Он выглядит таким спокойным, невозмутимым, даже небрежным, а на самом деле ни на минуту не останавливается. Какой-то вечный двигатель.

Комиссар вернулся с двумя стаканами, протянул один Люси, которая, придвинувшись к нему поближе, показала на листки:

— Это список ученых, находившихся в Каире, когда убили девушек, да?

— Угу. Двести семнадцать человек, если быть точным. В то время им было от двадцати двух до шестидесяти трех лет. Если в Граваншоне действовали те же люди, что тогда в Каире, надо добавить шестнадцать лет. А значит, придется некоторых исключить.

Шарко сложил листки и сунул их в карман.

— Есть новости, но плохие… вообще-то они условно плохие, потому как на самом деле хорошие. Не будем терять времени?