Самолет без нее

— Не важно. Обрати внимание на даты. Цифры-то ты в состоянии разобрать? Или в рамки цифр ты тоже не вписываешься?

— Ты мне льстишь.

— Читай, кому говорят!

— А ты не нуди!

Несмотря ни на что она начала читать вслух:

— «29 октября 1923 года — в Турции при власти Ататюрка провозглашена республика; 17 сентября 1961 года — премьер-министр Аднан Мендерес казнен за нарушение Конституции…» Слушай, зачем мне все это знать?

— Читай дальше!

— Блин… «12 сентября 1980 года — государственный переворот и приход к власти военных; 7 ноября 1982 года — всеобщий референдум и возвращение к демократии…»

— Молодец, — похвалил Марк. — Теперь возьми листки из дневника Гран-Дюка. Прочти, что там сказано в самом начале.

— Нет, ты меня уже реально достал!

Мальвина бросила листки на пол.

— Слушай, может, поедем уже? Если ты хочешь до конца месяца добраться в этой развалюхе до Юра, давай двигай, а?

Марк спокойно нагнулся, собрал с пола листки и начал читать:

«В то воскресенье, 7 ноября 1982 года, я был в Анталье, на Средиземном море. Это местечко — турецкая Ривьера. Триста солнечных дней в году. Один чиновник министерства внутренних дел пригласил меня к себе в загородную резиденцию». Тут я кусок пропускаю. Вот, дальше: «Устав от моих преследований, означенный чиновник пригласил меня к себе на прием, и я с радостью принял приглашение, зная, что встречу там весь цвет турецкой национальной безопасности. Назыма со мной не было — Аиля срочно вызвала его в Париж; если мне не изменяет память, она тогда заболела… Идея провести целый уикенд в гостях без переводчика не вызывала у меня восторга. Я понимал, что люди, приехавшие с женами отдохнуть, вряд ли станут вникать в смысл моих вопросов, как, впрочем, и я — в смысл их ответов. Я все меньше верил в успех своей затеи».

Мальвина нервно вертела на пальце кольцо с коричневым камнем. Затем она повернулась в сторону припаркованного на другом конце стоянки грузовика.

— Ну и… — громко, так, чтобы слышал водитель грузовика, крикнула она. — Бросаем тут якорь? Будем печь вафли для толстожопых водил?

Шофер с термосом услышал ее крик и поднял голову. Он посмотрел на Мальвину, как на диковинную зверушку, после чего пожал плечами и отвернулся. Наверное, точно таким же взглядом он одарил бы мелкую шавку, посмевшую облаять его на улице. Марк не спускал с Мальвины глаз. Его уже в который раз поразило, насколько ненатурально она злится. Неуклюжая попытка отвлечь внимание?

— Ладно, — сказал Марк. — Я тебе помогу. Дело в том, что в дневниковой записи кое-что не клеится. Кредюль Гран-Дюк пишет, что его пригласил в гости министр внутренних дел Турции. Прием состоялся в загородном доме, на нем присутствовали жены и дети чиновников, а происходило это все в воскресенье седьмого ноября 1982 года…

— Спасибо большое. Читать я умею.

— Однако, — не слушая ее, продолжал Марк, — именно седьмого ноября 1982 года в Турции проходил референдум. Это был исторический день, означавший конец власти военщины и возврат к демократии. Тебе не кажется, что в такой день высшим турецким чиновникам было чем заняться помимо дружеских вечеринок?

Мальвина пожала плечами.

— Гран-Дюк перепутал дату. Ничего удивительного! Через пятнадцать лет…

— Вот именно! — воскликнул Марк.

Водитель с термосом стоял возле своего грузовика, опершись спиной о кабину, и смотрел на Марка и Мальвину с таким интересом, словно ему показывали кино.

— Звук погромче не сделать? — гаркнула ему Мальвина.

Водитель и бровью не повел. Обиделся? Возможно. Марк продолжал:

— Сейчас я скажу тебе, как все было, Мальвина. Гран-Дюк не был в Турции седьмого ноября 1982 года! Во всяком случае, на вилле в Анталье его точно не было. Но почему он солгал? Зачем человеку такое дурацкое алиби? Затем, что в тот день он находился в совсем другом месте. В каком? Где он мог прятаться в воскресный день седьмого ноября 1982 года? Прятаться так, чтобы никто не догадался, где он? И зачем уточнять, что Назым в тот раз не поехал с ним в Турцию, а остался во Франции? Может быть, для того чтобы перевести подозрения на своего помощника?

— Бред, — помотала головой Мальвина. — Точно тебе говорю, ты псих. Хуже меня.

Марк схватил Мальвину за горловину свитера. Она не сопротивлялась. Пистолета при ней больше не было. Даже булыжника не было.

— А что, если наш милейший Гран-Дюк — способный детектив, образец терпения, душа нараспашку, друг семьи Витралей, мимолетный любовник моей бабки, честный автор дневника, верный, преданный, невезучий Кредюль Гран-Дюк… Что, если он был всего-навсего наемным убийцей? Подонком, которому твой дед поручил убрать с дороги моих деда и бабку, чтобы заполучить Лили? И эта мразь согласилась выполнить заказ.

Марк крепко сжимал в кулаке воротник лилового свитера Мальвины. Она слушала его молча. Водитель с термосом забрался в кабину грузовика, из которой донеслись звуки настройки радио.

Марк говорил, едва сдерживая слезы:

— Он даже не побоялся вскользь упомянуть об этом в своем дневнике… Даже если все остальное — правда: его привязанность к нашей семье и к моей бабушке… Классическая ситуация — палач проникается теплыми чувствами к недобитой жертве. Его терзают муки совести, как же! Подумать только, мы принимали эту тварь у себя в доме… Мерзавца, который убил моего деда. А бабушка даже…

Марк неожиданно выпустил из рук свитер Мальвины, выскочил из грузовика и сделал несколько шагов по площадке. На ходу он машинально подобрал смятую обертку от печенья и пустой пакет из-под сока и направился к ближайшему мусорному контейнеру, стоявшему метрах в десяти.

— Можешь говорить что хочешь! — крикнул он. — Но я точно знаю, что все было именно так! Это Гран-Дюк! Как только я это понял, мне все стало ясно. Все его россказни — сплошное лицемерие! Он просто наемник. Тип без чести и совести, готовый на все ради денег.

Марк выбросил мусор в контейнер.

— Это был мой дед, — раздался голос Мальвины.

Марк еще ни разу не слышал, чтобы она говорила так мягко. Он обернулся.

— Это был мой дед, — повторила Мальвина. — Он один во всем виноват. После первого инфаркта. Он не верил в успех расследования, которое затеяла бабушка. Ему хотелось получить все и сразу. Он тоже обратился к Гран-Дюку, вскоре после бабушки. Заплатил ему огромную сумму. Как раз хватило на покупку дома в Бют-о-Кай. Все должно было выглядеть как несчастный случай. Адвокаты говорили, если Витрали умрут, судье Веберу придется несладко, но у нас появится шанс забрать ребенка себе. Гран-Дюк не был ангелом, насчет этого дед навел справки. В те выходные, в ноябре 1982 года, он успел слетать в Турцию и вернуться назад, во Францию. Никто его ни в чем не заподозрил. Остальное было делом техники.

— Откуда ты знаешь?

— Мне было восемь лет. Я не все тогда понимала, но у меня уже появилась привычка подслушивать. Маленькая незаметная мышка, я всюду совала свой нос, а чуть что — юрк к себе в норку. Бабушка узнала правду позже, уже после смерти Пьера Витраля. Ты даже не представляешь, что с ней тогда сделалось. Преступление! Убийство! Попробуй признаться в таком Отцу, Сыну и Святому Духу! Сразу после того с дедом случился второй приступ. Его план провалился. Бабка решила, что его покарал Бог, и заткнула пасть.

— Мальвина, а что ты сама об этом думаешь?

Мальвина чуть помолчала. Она сидела, поставив ногу на металлическую подножку кабины, и нервно теребила ремешок босоножки.

— Я думаю, — наконец сказала она, — что мой дед был прав. А что? Дело вполне могло выгореть. Если бы старшие Витрали оба умерли, Лиза-Роза вернулась бы домой. А тебя отправили бы в приют. Чем плохо? Вот что я думаю.

— А сейчас? Сегодня? Что ты думаешь об этом сегодня?

На сей раз Мальвина не колебалась ни секунды:

— То же самое!

Они снова тронулись в путь. Мальвина поставила в магнитолу другую кассету Она выбрала ее наугад, по цвету обложки, небесно-голубому. Это оказались «Братья по оружию» группы Dire Straits. Голос Марка Нопфлера чередовался с исступленными звуками электрогитары. Первой после долгого молчания заговорила Мальвина: