Страж

По окончании университета пациент начал работать в семейной фирме. В начале семидесятых поддался тогдашним настроениям молодежи и оставил службу. Он отправился «побродить по свету» и около года путешествовал по Европе, Афганистану, Индии и Дальнему Востоку. Оказавшись в конце концов в Калифорнии, решил там осесть и попробовать начать все сначала. Он стряхнул пыль с диплома инженера и поступил на службу в небольшую компанию по производству электроники в Сан-Диего. Когда компанию купила международная корпорация, ему было предложено место в компьютерном подразделении. Через три года он получил повышение и был переведен на Восточное побережье. С тех пор он все время был на отличном счету и имеет все шансы стать директором нью-йоркского филиала фирмы не позднее конца года.

Это, строго говоря, история удачной карьеры, хотя кое-кто из родственников пациента, и прежде всего два его старших брата, возглавляющих сейчас семейное дело, по-прежнему рассматривают его как человека «не слишком серьезного». Они не доверяют ему и, возможно, завидуют его проникновению в куда более обширный и усложненный мир, чем их собственный. Пациент без затруднений признает, что не поддерживает с ними практически никаких отношений. Время от времени видится с родителями, удалившимися теперь на покой и живущими на своей вилле во Флориде. Хорошо ладит с отцом, который тоже когда-то слыл смутьяном и забиякой. Мать пациента — женщина нежная, любящая и, судя по всему, давно и тяжело больная.

Вскоре после возвращения в Нью-Йорк пациент возобновил связь с привлекательной молодой особой из Австрии, в которую был влюблен еще до того, как пустился в свои скитания. Игнорируя мягкие, но постоянные возражения со стороны родителей (связанные с иностранным происхождением девушки), он на ней женился. Предшествующий сексуальный опыт значителен, но здесь он нашел свою первую и единственную любовь. Брак с самого начала сложился чрезвычайно счастливо. При его жалованье у них нет никаких материальных проблем. По взаимному согласию супруги не спешат обзаводиться детьми, так как по-прежнему весьма увлечены друг другом и не чувствуют себя готовыми к родительским хлопотам.

г) САМООЦЕНКА ПАЦИЕНТА

Амбициозен, эффективен, надежен. Влюбчивый, нежный, но умеющий скрывать свои чувства. С детства ощущал одиночество, преодолел его в нынешнем браке. Ценит уют, полагает, что христианское милосердие надлежит в первую очередь выказывать по отношению к самому себе. Сейчас читает меньше, чем раньше. Верит в Бога, не посещает церковь. Потрясен происшедшим, но твердо намерен докопаться до самых корней. Настаивает на том, что является «человеком крайне заурядным».

д) ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ДОКТОРА И ПАЦИЕНТА

1. Как пациент относится к доктору: с готовностью обсуждает свои личные дела, которые, однако, как он убежден, не имеют отношения к тому, что произошло. Откровенно предубежден против мысли, будто психиатр способен помочь ему. Однако горит желанием «раскрыть тайну». Поскольку согласился на второе собеседование, возможно, опасается рецидива, на вероятность которого я по мере сил старался не обращать внимания.

2. Как доктор обращается с пациентом: не педалирует самые актуальные проблемы, чтобы не спугнуть его на этой стадии, особенно после неудачного опыта с Хартман. С превеликой осторожностью, то есть не претендуя слишком на многое и ни в коей мере не выражая критического отношения к его высказываниям, позволил себе только осторожный намек на то, что врач может послужить лакмусовой бумажкой в деле самопознания пациента. Такой подход представляется наиболее надежным. Не обсуждаю с ним терапевтических вопросов и не делаю попыток диагностической интерпретации. На данном этапе счел нецелесообразным упоминать о возможности гипнотерапии, хотя намереваюсь затронуть эту тему на втором собеседовании. Уже сейчас достаточно ясно, что, если отвлечься от возможности долгосрочной терапии, гипноз представляет собой кратчайший путь к решению этого, несомненно, интересного случая.

NB: необходимо спросить у пациента или доктора Хейворта, что именно было написано в записке, оставленной для жены.

е) ВЫВОДЫ

Будут сделаны после повторного обследования.

6

Кровоподтек шел по диагонали, начинаясь под шейными позвонками и заканчиваясь у самого основания грудной клетки, — черно-сине-розовая косая полоса, обрамленная «газонами» выцветшей желтизны. По обе стороны от синяка кожа на груди и животе почти до самого паха была в тонких красных прожилках от бесчисленных мелких кровоизлияний. Я заметил, как Хейворт разинул рот, когда я снял рубашку.

— А как конкретно это произошло?

— Я не знаю... собственно говоря... я даже не замечал этого до сегодняшнего дня.

— Каким, интересно, образом?

— Я не раздевался.

— Вы попали в дорожную аварию? — Он с подозрением посмотрел на меня. — Вас кто-нибудь избил?

— Ничего не помню.

Доктор отложил в сторону стетоскоп.

— Ничего не сломано, ничего не перебито, никаких опухолей. — Его скрюченные старческие пальцы медленно прошлись по моей груди, деловито прокладывая себе дорогу.

— Экстенсивная пурпура, — клянусь вам, я никогда не видел ничего подобного.

— Что значит «пурпура»?

— Кровоизлияние. Кровь, вырвавшаяся из своих обычных каналов и разлившаяся вокруг них. Вам больно, когда я делаю вот так?

Он чуть надавил мне пальцем на живот.

— Только если я рассмеюсь.

Доктор вздохнул:

— Я не могу настаивать, чтобы вы рассказали мне все, Мартин, но если бы вы рассказали, это бы нам помогло.

— Но послушайте, это вообще не имеет никакого отношения к тому, что произошло.

Даже если бы я попытался рассказать, откуда у меня этот синяк, Хейворт ни за что бы мне не поверил. Он человек приземленный, практичный, трезвый и в высшей степени разумный — он бы и слушать не стал дикие россказни о том, как невидимая, но чудовищная тяжесть пригвоздила меня к полу в жалком гостиничном номере на Сорок пятой улице.

— Мне надо выяснить насчет Анны, Билл. Поэтому я к вам и приехал. А вовсе не из-за этого дурацкого синяка. А вы мне ничего не рассказали.

— Вот как? — Он недовольно посмотрел на меня поверх очков. — Что ж, в таком случае прошу прощения.

Он, со своей закинутой назад головой и копной седых волос над большим и грустным лицом, производил едва ли не комическое впечатление. Разумеется, он был крайне встревожен тем, что я учинил. Он знал Анну еще девчушкой, он привык относиться к ней чуть ли не как к собственной дочери. Подозреваю, что он решил, будто я нарочно вытворил такое, чтобы досадить ей.

— С ней все будет в порядке, — мягко заметил он.

— Билл, ради всего святого!

— Она очень тревожилась за вас. Больше, чем из-за собак, во всяком случае поначалу. Когда она нашла в коробке... она решила, будто это какой-то маньяк... Простите, но именно так это и выглядело: как будто в дом вломился какой-то маньяк. И она боялась, что он убьет и вас.

— А как она сумела выбраться из спальни?

— Она вылезла из окна и спустилась по карнизу. Примерно через час после вашего отъезда. Ей надоело дожидаться чего-то, что ей мнилось во всей этой истории, какого-то сюрприза, она сказала. В доме было тихо. Она удивилась, куда подевались собаки. Она позвала их и, понятно, не получила никакого ответа. Потом, когда она уже входила в дом через парадную дверь, ей бросилась в глаза кровь на ковре.

Анна не рассказала мне, Мартин, о том, как она нашла собак, так что не расспрашивайте. Бедняжка была подавлена мыслью о том, что убийца еще, возможно, находится в доме. Когда она убедилась в том, что никого кроме нее нет, она заперла все двери и хотела было вызвать полицию. Больше всего ее волновало, что могло произойти с вами. Но тут она нашла поздравительную открытку.