Прах к праху

— Роб, как, по-твоему, что сделает с нами Сэйбин? — спросила она. — Отрубит головы или отправит на костер?

— Не вижу ничего смешного, — последовал ответ.

— А я и не собиралась шутить. Наберись самоуважения и не иди у него на поводу — вот и все, что я хотела сказать.

Роб вздохнул и засунул большой палец за пояс брюк.

— Я поговорю с ним, и тогда станет ясно, что делать дальше. И вообще, вдруг к пяти часам фото этой девицы отыщется в полицейском каталоге, — произнес он без особой надежды в голосе.

— У тебя наверняка должны быть связи в Висконсине, — сказала Кейт. — Сделай запрос, вдруг кое-что и отыщется. По крайней мере, мы выясним, кто она такая на самом деле.

— То есть ты советуешь, чтобы я им позвонил? Правильно тебя понял?

Конлан сделала невинное лицо — мол, при чем здесь я? Она давно уже заметила, что инициатива чаще исходит от нее, и не собиралась щадить чувства начальника. Впрочем, Роба, похоже, это устраивало, даже если он этого и не признавал.

Вот и сейчас Роб понуро зашагал прочь.

— Да, твой начальник — человек действия, — съязвил Сэм.

— Думаю, Сэйбин хранит его яйца заспиртованными у себя на полке, — отозвалась адвокат.

— Это точно. Не хотел бы я, чтобы и мои пополнили его коллекцию. Постарайся выудить из девчонки что-нибудь дельное. Причем к пяти часам, — произнес Ковач и положил Кейт руку на плечо — как будто успокаивая и приободряя одновременно. — Ты смотри у меня, не вздумай сбежать. Потому что это дело — твое.

Сэм направился в туалет. Кейт хмуро посмотрела вслед.

— И все же ты не ответил на вопрос. Почему именно я вечно оказываюсь не в том месте и не в то время?

Глава 4

Специальный агент Джон Куинн вышел из самолета и, прошагав по соединительному рукаву, вошел в здание аэровокзала Миннеаполиса. Таких аэровокзалов он насмотрелся немало — серых, безликих и неуютных. Единственное, что скрашивало их усталые от толп прилетающих и улетающих стены, — это радость встречи родных и близких, в данном случае коротко стриженного парня в синей летной форме.

На какой-то миг даже стало завидно. Зависть эта жила в Джоне ровно столько, сколько он себя помнил, если не с самого рождения. А ведь ему уже сорок четыре. Собственные родственники предпочитали взаимные обиды и склоки, а не радость встреч. Впрочем, родных он тоже не видел уже многие годы. Слишком занят, слишком далеко живет, причем своей жизнью. Слишком стыдится их, как сказал бы отец — и наверняка был бы прав.

Он заметил агента-оперативника неподалеку от стойки прилетов. Винс Уолш. Согласно личному делу, пятьдесят два года. Солидный послужной список. В июне выйдет на пенсию. На вид можно дать все шестьдесят два. Нездоровый, землистый цвет лица, само лицо обрюзгшее и обвисшее, как будто под действием двойной силы тяжести, отчего на щеках и поперек лба залегли глубокие морщины. Глядя на него, нетрудно было догадаться, что Винс немало повидал на своем веку и теперь находился на пути к инфаркту. В общем, он был из породы тех, кто предпочитает заниматься делом, а не тратить драгоценное время, встречая в аэропорту высоких гостей из Вашингтона.

Заметив столичного гостя, Уолш уголками рта изобразил улыбку. Отвечай тем же, отдал себе внутреннюю команду Куинн: сделай в меру приветливое, дружелюбное лицо, но только не перестарайся, дистанция пусть остается. И он, чуть сутулясь от усталости, зашагал дальше. Ему и голову не пришло расправить плечи. Да и зачем?

— Вы Уолш? — спросил он, подойдя к встречавшему.

— А вы Джон Куинн, — произнес тот, когда спецагент потянулся во внутренний карман за удостоверением. — У вас есть багаж?

— Нет, только тот, что в руках. — Пузатый саквояж заметно превышал размеры разрешенной ручной клади. В другой руке агент держал «дипломат», в котором лежали ноутбук и пачка документов. Уолш не стал предлагать свои услуги в качестве носильщика.

— Спасибо, что встретили, — произнес Куинн, когда они зашагали по длинному коридору. — Так я смогу сразу взяться за дело. Не хотелось бы напрасно терять время, накручивая мили по незнакомому городу.

— Отлично.

Не слишком вдохновляющее начало, но какое уж есть. Ничего, он еще успеет расколоть Уолша, пока они будут ехать в управление. Главное сейчас — взять с места в карьер. Потому что случай чрезвычайный. Впрочем, все случаи чрезвычайные. Один за другим, один за другим — и так без конца. При этой мысли вновь навалилась усталость, отчего в желудке возникло неприятное ощущение.

Они молча прошли к главному терминалу, затем на лифте поднялись этажом выше, перешли улицу и оказались на парковке, где Уолш в нарушение всех правил оставил старенький «Форд» на пятачке, предназначенном для инвалидов. Бросив вещи в багажник, Куинн уселся на заднее сиденье и приготовился с ветерком промчаться по хайвею. Салон машины пропитался табачным дымом — даже бежевая обивка приобрела серый оттенок, такой же, как и кожа самого водителя.

Уолш нажал на газ и, как только они выехали на пятый хайвей, потянулся за пачкой «Честерфилда». Ухватив губами сигарету, вытащил ее из пачки и спросил:

— Вы не возражаете? — И, не дожидаясь ответа, щелкнул зажигалкой.

Куинн приоткрыл окно.

— Это ваша машина.

— Еще целых семь месяцев.

Уолш зажег сигарету, втянул полные легкие всевозможных смол и никотина и подавил кашель.

— Черт, никак не отпускает простуда.

— Это все погода, — заметил Куинн, а про себя добавил: «Или рак легких».

Серое небо нависло над Миннеаполисом. Дождь и холод. Редкая растительность погрузилась в сон и останется безжизненной до самой весны. А до нее в этой части Штатов еще ох как далеко! Это в Виргинии уже в начале марта все пробуждается к новой жизни, но только не здесь.

— Могло быть и хуже, — отозвался Уолш, как будто прочел его мысли. — Например, метель. Несколько лет назад тут на Хэллоуин мело так, что глаз не открыть. В ту зиму снегу нападало футов десять в высоту, не меньше, и пролежал он аж до самого мая. Ненавижу это место.

Куинн не стал спрашивать, что его здесь держит. Не хотелось выслушивать очередные наезды на Бюро или жалобы женатого мужчины на родственников со стороны жены, которые, мол, совсем достали, или что еще вы можете услышать от человека вроде Уолша по поводу того, как ему надоела такая собачья жизнь. И вообще, с него хватает своих проблем, о которых Уолш вряд ли хотел бы услышать.

— Увы, Винс. Утопия потому так и называется, что ее нигде нет.

— Ну, меня бы, на худой конец, устроил Скоттсдейл. Надоело мерзнуть. Приезжайте к нам в июне — и застанете меня уже там. Духу моего здесь не будет. Хватит горбатиться на этой неблагодарной работе, пора на заслуженный отдых.

Сказав это, Уолш с подозрением покосился на Куинна, как будто разглядел в нем фэбээровскую подсадную утку, которая только и ждет, чтобы остаться одному и доложить по телефону кому следует.

— Да, работа утомляет, — согласился Куинн. — Но меня больше всего раздражает политика, — добавил он и попал точно в больное место. — Когда находишься на оперативной работе, получаешь оплеухи с обеих сторон: и от местного начальства, и от Бюро.

— Это точно. Будь моя воля, ушел бы хоть сегодня. Тем более что это новое дело — сплошная головная боль. Заранее знаю, что пинать будут больно и, главное, до бесконечности.

— Расследование уже начато?

— Конечно, иначе зачем вас сюда направили?

С этими словами Уолш взял с сиденья папку и протянул Куинну:

— Снимки с места преступления. Не для слабонервных.

Не сводя с Уолша темных глаз, Куинн взял папку.

— Скажите, Винс, вы что-то против меня имеете? — спросил он, что называется, в лоб, хотя и постарался смягчить вопрос, придав лицу слегка виноватое выражение — мол, прости, дружище, не хотел тебя обидеть. В такой ситуации он бывал не раз и заранее знал, какую реакцию можно ожидать от собеседника, когда ФБР присылает своего агента. Кто-то был искренне рад, кто-то лишь делал вид, кто-то с трудом прятал раздражение, кто-то не скрывал его вообще. Уолш попадал в третью категорию: то есть был из тех, кто якобы говорит то, что думает.