Мафиози

- Неужели я действительно вытворял такие вещи на палубе? При свете стольких огней? Ничего не помню. За исключением Клаудиа, конечно...

Он чувствовал себя скверно, разглядывая фотографии, будто занимался сладострастным самолюбованием.

- Ты много выпил, - сказал отец со строгим, научным выражением, словно изучал фотографии космической экспедиции к обратной стороне Луны. - Виски в сочетании с марихуаной совершенно распоясывает...

- Я курил марихуану?

- Ты ее попробовал, немного... Тебе это позволил Валентино, чтобы ты почувствовал вкус. Вообще-то он за тобой следил бдительно. Был готов сбросить в море всякого, кто бы попытался поиграть с тобой больше, чем следует... Я дал строгие указания...

- Ты хочешь сказать, что ты организовал мое посещение яхты?

- Я так хотел, чтобы ты развлекся, Марио... Но под моим контролем, естественно. Беда была бы, если б я оставил тебя без присмотра в этом грязном борделе для выскочек...

- Значит, ты знал заранее и о Клаудиа?

- Я лично выбрал ее из лучших женских кадров «семьи». Ты должен признать, выбор мой удачен. Доказательством является то, что ты взял ее в Нью-Йорк.

Он не оставил своего важного, педантичного тона даже теперь, когда открыл ему столь неожиданно секрет - свое отцовское сводничество. Позже Марио понял причину. Клаудиа была для отца простой деталью, клапаном в сложном механизме организации. Ее употребляли как приманку для высокопоставленных лиц: постель - лучший источник информации.

- Клаудиа не просто винтик! С ее данными она могла бы стать непревзойденной шпионкой какой-нибудь из великих держав мира. Но и на нашей работе у нее не меньше обязанностей. В конце концов, ведь и мы сверхдержава...

- И вы мне подарили для игры столь дорогой инструмент? - испугался Марио, узнав, что обнимал так долго настоящий фугас, сам того не зная.

- Речь идет не только об игре... Ты ведь, в конце концов, ее завтрашний хозяин и должен знать, как работает оружие, которым ты располагаешь. – Он потрепал его по щеке, прищурившись. - Признаюсь, как отец я был несказанно польщен, когда она мне сказала, что в любви ты неутомимый проказник. Ты похож в этом, черт побери, на меня...

- Ишь ты, - надулся с затаенной обидой Марио. – Я в этом вырос. Могу ли я не знать всего? Мать Италия, зачем ты меня родила, и ты, тетка Греция, зачем меня вскормила в таком случае?

- Можешь держать ее, сколько тебе захочется, - продолжал отец. - Впрочем, у нее в это время отпуск...

- Любопытно... - сказал Марио. - Хотя я и приобрел в силу своей профессии большой опыт в такого рода женщинах, Клаудиа меня провела Я ее считал современной, роскошной Нана... и ничем иным. Она же, однако, сложный, шпионский механизм.

- Виды ее тайного оружия бесконечны. Она может изобразить что угодно. Даже переодетого кардинала, сменившего пол и превратившегося в девочку... Она очень сложный механизм, эта Клаудиа. И телом и разумом. Настоящий университет. Она тебя посвятит во многие тайны нашей работы. Смотри же, извлекай пользу из этой опытной преподавательницы. Она тебе будет всюду гидом. От художественных музеев до конгресса. У нее там достаточно дружков.

- В конгрессе?

- Даже в сенате... Не удивляйся, если однажды увидишь, как Киссинджер любезничает с ней на каком-нибудь приеме, на каком-нибудь важном благотворительном празднике в Бостоне с ней танцует один из молодых Кеннеди.

- С Клаудиа?

- С Клаудиа! С человеком из «семьи» Паганини. О, бамбино мио! Ты еще не понял, какую великую силу мы представляем... Мы являемся государством в государстве... - Он возвысил голос, так что эхо, отразившись от высокого потолка залы, возвратило звук в уши Марио словно рык целого стада львов.

Неожиданно отец встал, простирая руку.

- Вот взгляни хорошенько на мой перстень, - велел он.

- В первый раз его вижу, - сказал Марио.

- Я ношу его только в торжественных случаях... При смерти или при рождении какого-нибудь важного мафиози, например... Как сейчас.

Марио наклонился, чтобы рассмотреть черный драгоценный камень с микроскопическим серебряным стилетом в центре.

- Это наш герб... Символ клана... Белый стилет на черном фоне...

Теперь лишь Марио постиг смысл тайны бело-черного сочетания, которой был окутан еще с Афин, когда в первый раз в его дверь постучала новая бело-черная судьба:

- Существует подобное кольцо и для тебя... – сказал наконец отец и потянул его в боковую залу.

Марио в изумлении открыл рот, когда они вошли туда. На самом деле это оказался круглый холл, настоящий музей дворцовой роскоши, с тремя портретами в мраморных, резных обрамлениях, как в церквах.

- Это три твоих брата... - сказал отец, зажигая люстры, которые свисали огромными гроздьями хрустальных созвездий. - Их памятью я заставляю клясться моих сотрудников...

Под каждым портретом находились застекленные ниши с мрачными сувенирами. Костюмы, рубашки, фуфайки со следами пуль, пробитые здесь и там, покрытые порыжевшими пятнами засохшей крови, табакерки, бумажники, платки, часы и прежде всего стилеты и пистолеты, имевшие на рукоятках знак белого стилета на черном фоне. Марио почувствовал, что задыхается, глядя на эти экспонаты. «Бог мой, дай мне смелости», - помолился он мысленно и поднял глаза кверху, но вместо Бога наверху, на черном потолке из эбенового дерева, увидел то же ужасное сочетание, серебряный стилет на темном фоне.

- Как ты уже догадался, Марио, они не погибли в автомобильных катастрофах. Мои бедные дети были убиты один за другим самым жутким образом. Проклятый Карузо...

«Карузо? Что это за Карузо?» - начал чувствовать удушье Марио от нового открытия, ставшего у него костью поперек горла.

- Ну, кстати сказать, его истинное имя Тарантелле... Однако мы зовем его Карузо еще с его юности, когда он стоял на стреме у воров Неаполя и предупреждал их об опасности, распевая оперные арии.

- Значит, существует клан Карузо?

- Да... Это наши страшные противники уже пятнадцать лет. У нас с ними открыт кровавый счет. С потерями с той и другой стороны.

Марио почувствовал, как колени его подкашиваются, и присел на белую скамью, которая шла вдоль стены всего зала. Мрамор тут же начал излучать холодное дыхание смерти. Новое открытие стало для него дулом пистолета, приставленным к виску. Что, действительно, стоило этому проклятому Карузо нажать курок? Во всяком случае, на стене с портретами достаточно места, чтобы повесить и его портрет. «Мать Италия, зачем ты меня родила, и ты, тетка Греция, зачем же ты меня вскормила? Чтобы желать смерти моей в Америке?»

Отец открыл витрину под изображением третьего сына в полный рост. Вынул перстень и благоговейно поцеловал его, подойдя к Марио...

- Его носили все трое, последовательно. Однако мой последний, Витторино, не радовался ему и месяца...

- Есть вероятность, папино, что я порадуюсь ему дольше? - набрался смелости спросить Марио, побуждаемый сильным инстинктом выживания, который делает и мышей способными драться как львы.

Отец взглянул на него успокаивающе.

- Тебе не угрожает никакая опасность, Марио. Разве бы я привез тебя в Америку, если бы существовало хоть какое-то опасение за твою жизнь?

Он надел ему на средний палец кольцо и расцеловал в обе щеки.

- Прежде чем перевезти тебя в Америку, мы подписали соглашение о примирении с Карузо! Существовала национальная необходимость остановить противоборство. В этом посредничали высокие лица. В любом случае я объявил о твоем существовании уже после подписания соглашения. Конечно, Карузо рассвирепел, но уже было поздно возражать.

- А почему рассвирепел Карузо?

- Потому что он у меня убил троих детей... А я у него - четверых.

- Четверых? - ужаснулся Марио.

- Четыре - три в мою пользу... Пятнадцатилетнее соперничество завершилось с победным счетом в мою пользу...

- А если Карузо аннулирует свою подпись во внезапном приступе ярости? — с беспокойством потребовал Марио разъяснений.