Боги Абердина

Во второй половине дня снова пошел снег, выпало еще два или три дюйма. Снежные горы по краям автомобильных стоянок увеличились. Судя по тому, что я слышал, полиция допросила свидетеля, который заявлял, что вчера видел Дэна. Теперь, после тщательного допроса Рой Элмор, фермер, выращивающий люцерну, шестидесяти с чем-то лет, который один год служил во Вьетнаме, в дельте реки Меконг, предположительно отказывался от предыдущих заявлений. Не уверен, сказал фермер, выглядел ли парень в белом седане, как Дэниел. И, может, его пассажир был не чернокожим, а пуэрториканцем или даже кубинцем, хотя житель Бранта вряд ли знал разницу между нами. Но слухи продолжали ходить, говорили, что Дэнни украли, после демонстрации фото чернокожего парня в местных новостях Фэрвича появилось несколько теорий о заговоре. Примерно в двадцати милях от Фэрвича, в Букертауне, случился пожар, который каким-то образом связали с исчезновением Дэна — вместе с кражей из мебельного магазина в Стэптонской долине. «Фэрвич Сентинел» решила опубликовать рисованный портрет чернокожего парня, сделанный в полиции, на первой полосе вместе с заголовком «Возможны след?» При этом, что местные власти настаивали на полной ненадежности свидетеля Элмора. На следующий день «Сентинел» опубликовала странную статью о «нападении, возможно мотивированном расистскими настроениями». Говорилось о случае перед одним кафе в Стэнтонской долине: афроамериканец подрался с двумя местными дорожными рабочими на автостоянке…

После занятий я взял такси и поехал в город, где попросил высадить меня у больницы святого Михаила. Это было маленькое невысокое здание из кирпича, с тонированными стеклами и дорожками из прессованного бетона, которые вели к автоматически открывающимся дверям. В приемном покое стоял телевизор, и я увидел, что главной новостью в пятичасовом выпуске стало исчезновение Дэниела Хиггинса. Они даже показали графический рисунок — голову Дэна, нарисованную черными линиями, поверх которой стоял огромный красный вопросительный знак.

— …Теперь поиски продолжаются уже третий день, и у полиции все еще очень мало информации относительно местонахождения Дэниела Хиггинса, которого в последний раз видели…

Я спросил, могу ли я увидеть Корнелия Грейвса, и медсестра из приемного покоя — полная женщина средних лет с синими тенями на веках, которые очень подходили по цвету к ее свитеру из целлюлозного химволокна — велела мне подписать какую-то бумагу. Ручка оказалась прикреплена к концу цепочки. Потом она спросила меня, не учусь ли я в Абердине. Я ответил, что учусь.

— Вы знаете что-нибудь насчет пропавшего парня? — она разговаривала со мной и одновременно смотрела новости. Синтия Эндрюс стояла перед Гаррингер-холлом и с торжественным видом говорила в микрофон.

— Нет, — ответил я.

— Что-то похожее случилось десять лет назад, — сообщила медсестра. Ее голос звучал одновременно сочувственно и укоризненно. — Одна несчастная девушка ехала автостопом по трассе 128. Да, думаю, так. Спустя неделю ее нашли в поле. Ее явно… ну, вы понимаете… — она неопределенно пошевелила руками. Этот жест, вероятно, означал, что раз девушка мертва, то лучше не упоминать случившееся с ней вслух. — Примерно месяц спустя нашли мужчину, который это сделал. Конечно, он жил в Нью-Йорке. За несколько лет он убил еще пару человек. Думаю, что даже признался, где всех похоронил. Это вам урок, — она погрозила мне пальцем. — Городские дети, вроде вас, не думают, что с ними здесь может случиться что-то плохое. Но, знаешь ли, ужасные вещи все-таки бывают. Маленький город, большой город — разницы никакой.

«Знаю», — подумал я и ушел.

Корнелий выглядел так, словно сжался в мумию под грудой белых одеял. Из одной сморщенной руки торчала игла капельницы. Кислородные трубки выходили из носа, как корневища маленького высохшего дерева. У него была отдельная тихая палата, шторы оказались задернутыми. Пахло антисептическим средством и детской присыпкой. Это напомнило мне палату матери, в которой она умирала в раковом отделении. На медицинском оборудовании мерцали светодиоды, гудели и иногда пищали мониторы, все было серым или белым, холодным и стерильным.

Я встал в ногах кровати и понял, что совершенно не понимаю, почему пришел и что собираюсь делать или говорить. Я смотрел, как ввалившаяся грудь Корнелия вздымается и опускается при каждом хриплом вдохе и выдохе.

«Он умирает, — подумал я. — И я увижу, как он умирает».

— Э? Кто это?

Я сделал шаг назад.

Корнелий повернул голову и стал вглядываться в моем направлении. Я знал, что он не может меня четко рассмотреть.

— Пол? Это ты?

— Это Эрик, — сказал я, с трудом выдавив слова, потом откашлялся. — Эрик Данне, из библиотеки. Я работал…

— Я помню, кто вы. — Он закашлялся и поднял руку. — Что хотите?

— Не знаю, — ответил я.

— Счастлив, что ничего не изменилось за время моего отсутствия, — произнес Корнелий Грейвс. — Эрик Данне все еще не знает, чего хочет. — Он снова закашлялся и попытался сесть. — Подойдите поближе.

Я подошел к кровати и встал сбоку. Чувствовалось тепло, исходящее от голубых мониторов и зеленых сканеров, оно напоминало тепло от автомобильного двигателя.

— Я смотрел новости, — сказал он, глядя на маленький телевизор, который висел в углу палаты, словно огромный металлический паук. Черный экран смотрел, будто злобный глаз. — Какой-то парень из университета пропал… Его фамилия показалась знакомой.

— Дэниел Хиггинс, — сказал я. — Это мой друг. И Артура.

Корнелий вздохнул:

— Я все равно не ассоциирую фамилию с человеком. Послушайте, вы не знаете, кого декан Ричардсон поставил во главе библиотеки? Догадываюсь, что никого приличного не нашли. — Внезапно он схватил меня за запястье. — Кто-то что-то вам говорил? Это аспирант? Сотрудник факультета?

Я чуть не заорал в испуге. Мне требовалось приложить усилие, чтобы немедленно не вырвать руку.

— Не знаю, — ответил я, медленно высвобождая руку, но Корнелий держал ее крепко. — Думаю, они просто наняли каких-то дополнительных людей, чтобы библиотека работала.

Он отпустил мою руку.

— У кого-то есть доступ ко мне в кабинет?

Я пожал плечами.

— Вы должны сказать декану, что я этого не позволю. — Грейвс шевельнулся, словно снова собирался меня схватить, и я отступил назад. — Вы понимаете? Я не могу допустить, чтобы дети рылись в моих бумагах и крали мои личные вещи. Это неприемлемо. Вы меня слушаете?

— Да, сэр, — ответил я. Его дыхание участилось. — Я скажу это декану Ричардсону завтра, первым делом.

Похоже, мои слова его успокоили. Он закрыл глаза и снова опустился на кровать, угрожая совсем исчезнуть. На шее лежали бледные складки обвисшей кожи, черты лица, казалось, утратили форму и порядок. Щеки стали плоскими и покрытыми морщинами, словно трещинами, над ними находились две одинаковые ямки. В этих глазах больше не было блеска.

Несколько минут мы молчали, компанию нам составлял писк мониторов и грохот снегоуборочной машины, которая работала на автомобильной стоянке перед окном Корнелия.

— Я сделал кое-что ужасное, — заявил я.

Глаза Корнелия Грейвса открылись. Он посмотрел на меня.

— Если это что-то такое ужасное, то зачем загружать меня признанием? — спросил он.

— Арт все еще верит в философский камень, — заявил я. — Он верит в ваши рассказы, следует вашим методам. Он экспериментирует на кошках, как вы на голубях, но произошло кое-что ужасное, и теперь, даже после исчезновения Дэна и с приближением срока сдачи у доктора Кейда…

— Срока сдачи? — перебил Корнелий. — Книжной серии?

— Мы претендуем на Пендлетонскую премию, — сказал я.

Это не произвело впечатления на библиотекаря.

— Уильям всегда считал, что эфемерное каким-то образом приведет к бессмертному. Раса ученых давно вымерла, и, тем не менее, Уильям до сих пор считает, что их склепы — это родильные палаты.

— Вы должны сказать Арту, чтобы он остановился, — заметил я.