Черное сердце

– Тогда мы провели это время зря. Не путайте политику с преданностью своей стране. То, что я чувствую к коммунистическому режиму – это одно, но в моей любви к Китаю никто усомниться не может.

Поэтому когда вы просите меня разыскать некую полукитаянку, которую вы знали в прошлом, шпионку, которая долгое время работала против вас, я задаю себе вполне логичный вопрос: почему?

Он резко поднял голову, глаза его сверкали в лунном свете.

– Вы хотите завершить то, что начали пятнадцать Лет назад, а, Макоумер?

– Что?!

– Я пророю Камбоджу вдоль и поперек, найду вам Тису, и, как ваш христианский Иуда, буду наблюдать, как вы ее распнете?

– Что! Что вы сказали?! – Макоумер почти кричал. – Так вы полагаете, что это я был ее последним контактом?

– Вы очень опасный человек, Макоумер. Это-то я знаю.

– Я заплачу вам еще пятьсот тысяч за то, чтобы вы ее нашли.

– Мой дорогой...

– Прекрасно! Миллион!

– Но каковы мои гарантии, что...

– Не я был тем контактом, черт побери.

– А я никогда и не говорил, что это были вы, – ласково произнес Монах.

– Да если я узнаю, кто это был, я сам его уничтожу! – грозно пообещал Макоумер. – Вот как я отношусь к тому человеку! – В воцарившемся за его словами молчании было нечто, напоминавшее тишину после бомбардировки. Макоумер в упор смотрел на Монаха. – Означает ли это, что вы знаете, кто это был?

– Знаю, – Монах наконец отошел от парапета. – Я все эти годы держал при себе это знание, единственное наследство, доставшееся мне от брата.

– Я должен знать тоже, – хрипло произнес Макоумер. Мысль о том, что кто-то из тех, с кем он был в Бан Me Туоте, намеренно старался погубить Тису, жгла его, как огонь. – Я должен знать.

– Да, – серьезно ответил Монах. – Я понимаю. И вижу, что в вас проснулся тигр мести. Я понял природу вашего чувства.

Он вразвалку начал взбираться на вершину горбатого моста, потом остановился, повернулся к Макоумеру:

– И теперь я понял ценность наследства, которое оставил мне мой бедный брат.

Я отыщу для вас Тису, Макоумер, потому что она жива, – он поднял руку. – А что касается остального, то эту информацию я отдам вам прямо сейчас. Не хочу, чтобы она продолжала тяготить мою память.

Перед самым концом я виделся с братом. Он плакал у меня на плече, потому что понимал то, что я в своей наивности и невежестве понять не мог: он знал, что его ждет. Эту сцену, этот наш разговор я запомнил навсегда. И, возможно, сейчас, отдав вам имя человека, который подставил Тису и через нее – моего брата, я избавлюсь от воспоминания.

Того человека звали Трейси Ричтер.

Самолет Трейси вылетал в шесть вечера. Перед аэропортом он заехал к отцу, чтобы взять тот особый набор, который подготовил для него старик.

Теперь ему приходилось думать о многом – не только о том, куда и зачем он направлялся, но и обо всей картине в целом. Он пытался понять, как укладывается в схему смерть Роланда Берки; почему Фонд вдруг заинтересовался смертью Джона Холм-грена. Странный интерес! Неужели во всем деле был некий аспект, касающийся международной безопасности? А, может, Джон сам влез во что-то, о чем Трейси не знал? И хотя это было на Джона очень похоже, Трейси не мог отбрасывать и такой вариант.

Он был настолько занят своими мыслями, что совершенно обалдел, когда на звонок дверь в квартиру Луиса Ричтера открыла Лорин.

Они уставились друг на друга. Позже он думал, что, возможно, если бы он не так растерялся, если бы успел что-то сказать, у него появился бы шанс что-то исправить, наладить.

Но в тот миг она показалась ему далекой-далекой. Такой видела ее публика из зрительного зала: существо, обладавшее фантастическим талантом и профессионализмом, ледяная маска, за которой человек не виден. Она молча отступила, и он мимо нее вошел в квартиру.

Он услышал, как за спиной его закрылась входная дверь. Он прошел в холл. Лорин – на кухню.

– Что она здесь делает? – спросил Трейси у отца. – Я-то звонил повсюду, пытался ее разыскать.

Луис Ричтер положил руки на плечи сына.

– Наверное, сейчас здесь единственное место, где она чувствует себя уютно, – он увидел, какое выражение появилось на лице Трейси. – Не спеши, – мягко произнес он. – Время излечивает все раны... Даже такие, как у нее.

А уже в кабинете он сказал:

– Я не думаю, что все дело только в тебе. Что-то еще ее гложет.

– Что же?

– Я не все знаю.

Давным-давно отец закрыл окна в своем кабинете ставнями, отчасти из соображений собственной безопасности, отчасти ради безопасности окружающих. И с тех пор никогда их не открывал. И теперь, в полумраке, Трейси показалось, что на него глядят пустые глазницы черепа: с лица отца растаяла вся плоть. Боже, как близко подобралась к нему смерть!

Он крепко схватил Луиса Ричтера за плечи, будто надеялся, что сможет влить в отца хоть частицу своей жизненной энергии.

Глаза Луиса Ричтера были полны слез, и он отвернулся, он не хотел, чтобы сын видел, как он плачет. Старик откашлялся.

– По-моему, она не может и себя за что-то простить. Какие-то сложности, которые почти всегда возникают между братом и сестрой... Но я не уверен.

– Я бы хотел сказать ей так много!

– Понимаю. И, поверь мне, ты еще успеешь это сделать. Луис Ричтер повернулся, взял с рабочего стола несессер из свиной кожи, протянул Трейси.

– Не открывай сейчас. Пусть открывают таможенники, если очень уж захотят.

Трейси взял спецнабор, сунул подмышку.

– Трейси...

– Я буду осторожен, папа.

– Я знаю, – ответил Луис Ричтер.

Трейси наклонился, поцеловал отца в щеку. Кожа казалась странно мягкой, как у младенца. А потом повернулся я вышел из квартиры. Он слышал, как Лорин возилась на кухне, но открыть дверь туда было выше его сил. Но как же невыносимо трудно было заставить себя войти в кабину лифта!

Макоумер понял, что ошибся: Монах наверняка дал таксисту щедрые чаевые, потому что старая развалюха поджидала их у выхода из Сада Ю. Макоумер был доволен собой: сделка заключена, к тому же он получил очень ценную информацию. Настолько ценную, что шесть миллионов показались ему просто мелочью. Ричтер, сволочь! Как же я тебя ненавижу!

Макоумер забрался на сиденье. Монах прикрыл за ним дверь и сказал в окно:

– Мне в другую сторону, – Монах зевнул. – Думаю, вы согласитесь, что расстаться самое сейчас для нас время.

– О да. Конечно. – Теперь, когда сделка заключена, Макоумер хотел как можно скорее избавиться от этого несимпатичного человека, уехать из этой сомнительной страны. Ему хотелось попасть в гостиницу и позвонить.

В свете уличного фонаря Макоумер разглядел, что на подбородке и на пиджаке Монаха еще виднелись жирные следы, и его передернуло от отвращения.

– Остался один-единственный вопрос, – сказал Монах. – В какой форме будут осуществляться платежи?

– Одну треть я завтра утром переведу в любой названный вами банк в Гонконге, вторую треть – после доставки первой партии, третью – в декабре, когда прибудет весь груз полностью.

Монах кивнул.

– Такси доставит вас в гостиницу. Насчет оплаты не беспокойтесь, я вас угощаю, Макоумер!

Он сказал что-то водителю на языке мандарин, убрал руки с дверцы. Такси тронулось, и Макоумер с облегчением откинулся на спинку сиденья.

Монах смотрел ему вслед. Такси скрылось за поворотом, у южной оконечности Сада Ю. Монах взглянул в темное небо, как будто хотел разглядеть невидимые из-за городского марева звезды. Он насвистывал мотив, который для западного уха показался бы диким. А затем услышал, как взревел мотор. С северной стороны Сада к нему подъехал сверкающий «мерседес», его яркие фары пронзали тьму.

«Мерседес» остановился. Из него вышел водитель, одетый в форму китайской народной армии, предупредительно открыл заднюю дверь.

Как только он уселся и водитель захлопнул за ним дверь, Монах достал из кармана белый шелковый платок и тщательно стер с подбородка жир.